Владимир Сорокин - Манарага
– Где получал товар? – спрашивают его.
– Шанхай.
– Кто поставщик?
– “Роса утреннего часа”.
– Место доставки?
– Биарриц, Марсель, Дубровник.
– Имена!
Возникают изображения получателей. И все они – почтальоны Кухни! Замечательно! Не успевают открыться рты для новых вопросов – две голограммы. Один почтальон с камнем на шее летит в воду, другой лежит на мостовой с проломленной головой. А третий?! А третьего вводят в зал двое крепышей. Наша Кухня грязной посуды не терпит. Но этого мало. Нужно имя координатора из Кухни. Человек сразу оказывается на ковре в оранжевом светящемся поле, прозванном на Кухне “фритюрницей”. Оказаться в ней я никому не пожелаю.
Человек кричит так, что вибрируют подвески огромной люстры.
– Координатор! Кто координатор!
“Язык” орет, что не знает координатора. И лишается сознания. Его единственная блоха жалобно пищит под ногтем СБ. Блоха тоже не в курсе. Координатор и вдохновитель, безусловно, из наших. Сами бы китайцы до такого не доперли. Чтобы такое вбросить на рынок, надо изнутри знать кухню нашей Кухни. Пока “языка” приводят в чувство, начинается главное:
– Что делать с тиражом?
– Уничтожить!
– Стоит ли спешить? Это же не фальшак.
– Конечно! Сорвем солидный куш. Кухня сможет заработать.
– Это будет нарушением кодекса!
– В кодексе нет параграфа о молекулярных копиях.
– Это фальшак!
– Нет! Юридически это оригинал!
– Мы навсегда подорвем свою репутацию!
– Кухня и так терпит убытки! Надо использовать тираж в своих целях. И пусть читают все – американцы, швейцарцы, русские, французы…
– А что делать немцам, итальянцам, англичанам?! Стоять и нюхать?!
– Договоримся, поделимся!
– Можно будет пустить эти деньги на безопасность, крупно подмазать санинспекторов!
– Если это узаконить – может рухнуть вся Кухня! Это станет традицией!
– Конечно! Они на это и рассчитывают!
– Чушь! Мы лишь укрепимся! Проглотим этот тираж и все! А саму машину уничтожим!
– Новую сделают!
– Сразу не потянут! А сделают – снова уничтожим!
Глас народа. Квинтет же пока молчит. Я, признаться, тоже. Не знаю, как поступить. Честно говоря, вид этих аппетитных толстых томов, лежащих на столе, гипнотизирует. Я бы не отказался от пары десятков, ей-богу. Можно круто поправить свое благосостояние, завеяться с вьетнамками на дальние острова и там месяца три танцевать босса-нову под лунным светом или ламбаду под солнечным. Нет, три – наскучит. Полтора. И загорелым вернуться к родной жаровне.
Старик Абрам поднимает руку. Все стихают.
– Коллеги, позвольте мне рассказать одну еврейскую притчу. Это произошло в стародавние времена, когда вместо блох были умные комоды. У одного правоверного еврея был такой комод, помогающий зарабатывать ему на хлеб насущный. Одно плохо – комод постоянно ломался. А на новый денег не хватало. У еврея была большая семья. Ремонтировал, ремонтировал этот еврей свой умный комод, а потом руки его опустились. И пошел он к ребе. Спрашивает:
– Рабби, мой умный комод постоянно ломается, словно в наказание за что-то, хотя я блюду кошер, хожу в синагогу и стараюсь не грешить. В чем я провинился?
Ребе ответил:
– Мойша, в твоем умном комоде завелись клопы, поэтому он и барахлит.
– Клопы? Но они живут в обычных комодах.
– Мойша, речь идет не о простых клопах, а об умных.
– Что же мне делать? Как вывести умных клопов из комода?
– Очень просто: поумнеть.
Все молчат.
– Коллеги, нам всем пора поумнеть. Тем более что у нас на Кухне завелся не клоп, – произносит Абрам, – а крыса.
Ожидаемо, ничего не попишешь…
– И она среди нас.
Все начинают напряженно переглядываться.
– Антонио, – произносит уже Киприанос, и все взоры устремляются на итальянца. – Как ты себя чувствуешь?
– Я? – Антонио стоит с непонимающим видом, внешне такой же, как и всегда. – Прекрасно!
– Это хорошо, – улыбается ему Абрам.
Немая сцена.
– Ты все гениально просчитал, – продолжает Киприанос. – Кроме одного. К проштрафившимся поварам у нашей службы безопасности внимание особое. Ты этого не знал.
В воздухе возникает голограмма. Интерьер дешевого отеля, Антонио у зеркала надевает живую маску горбоносого старика, вставляет в глаза цветные линзы, сует в горло мягкий модулятор, пробует дикцию.
– Нинь хао! – произносит старик в зеркало и неприятно улыбается.
Следующая голограмма – этот старик бредет по шанхайской улице, затем в неприметной харчевне встречается с двумя китайцами. Возникает текст их разговора. Они обсуждают последовательность ввоза и переправки продукта. Продукт поступает “с севера”, речь идет о партии в… двадцать пять тысяч. Круто! Старик напоминает о гонораре. Китайцы протягивают ему деревянную коробку, он открывает. В коробке – небольшая китайская ваза. И по ее виду – ей оч-ч-ч-чень много лет. Была бы со мной синяя умница – подсказала бы. Старик убирает коробку в сумку, встает, прощается и уходит.
Лицо балагура Антонио смертельно бледнеет.
– История со штрафными санкциями озлобила тебя, фрателло, – произносит Джон. – И ты решил нагадить Кухне. А заодно срубить деньжат.
– Решил плюнуть в колодец, из которого пил все эти годы, – добавляет Анри.
Антонио молчит. А что тут скажешь?
– Если хочешь, чтобы смерть твоя была легкой, назови координаты машины, – лицо Макса беспощадно.
Посеревшие губы Антонио с трудом раскрываются. И в звенящей тишине:
– Северный Урал, гора Манарага.
Сразу появляется карта. Далековато от цивилизации. Возникает красивая гора с семью зубцами, словно на нее надели корону. Север, север… Ну а где еще спрячешь такую машину? В Африке уже невозможно.
– Где точно?
– Там… пещера. Между вторым и третьим зубом с юго-восточной стороны.
Возникают точные координаты змеиного гнезда.
Киприанос еле заметно делает знак своими умными глазами. И, бесшумно ступая по ковру, сзади к Антонио приближается тот самый богатырь-блондин, встречавший всех на пристани. Борясь с оцепенением, Антонио начинает мучительно поворачиваться к своей смерти. Но не успевает взглянуть ей в лицо: следует зверский удар ребром ладони по шее. И предатель замертво падает на ковер.
– Бочку! – командует Киприанос. – И уберите “языка”.
Пока уносят “языка” и приносят бочку, мы смотрим на убитого. Мертвый он такой маленький и жалкий. В Баварии я иногда охотился на птиц. Утки, голуби, дрозды были неплохим приварком к нашей с мамой скудной трапезе. Меня всегда удивляло, насколько убитая птица меньше той, что только что парила в воздухе. Так и Антонио. Он жалок.
– Дерьмо! – итальянец Бронислав плюет на труп. – А я считал его своим другом…
– Надо было спросить его про второй тираж, – произносит круглобородый, всегда с иголочки одетый Женя.
– Он не мог этого знать, – возражает Джон. – Машина работает. Допечатки могут быть любыми – пять тысяч, пятьдесят тысяч или пятьсот.
– Он хотел обрушить нам рынок огромным тиражом, – в испанском платке, со старомодными очками на носу, Майкл разводит сильные руки. – За что? Чего ему не хватало? Кухня кормила его!
– Гнида, – бормочет Бронислав.
– Человек, неспособный найти в себе равновесие, рано или поздно совершает подлый поступок, – отвечает Абрам Майклу.
– Затаил черную обиду после штрафа, – кивает Беат. – Идиот…
– В семье не без урода… – вздыхает Алвизо.
Парни из службы безопасности приносят бочку, вкатывают тачку, полную бетона. Тем временем в руках у блондина появляется хирургический пистолет для изъятия блохи из варолиева моста. Им же ее и имплантируют. Обычно эта операция делается под общим наркозом, но мертвому он уже не требуется. Пистолет вставлен в рот убитому, пара минут, щелчок – и окровавленная блоха с прощальным писком исчезает в пластиковой капсуле. Блондин передает капсулу Джону, тот убирает ее в карман. Труп засовывают в бочку, мелькают лопаты, и – бочка полна бетона.
– Как застынет – бросьте в озеро, – распоряжается Киприанос.
Бочку увозят.
И нет больше балагура Антонио.
Такое бывало на Кухне, но показательно – впервые. Это впечатляет. Мы молчим.
– Кухню не обманешь, – громко произносит Владимир и выкрикивает: – Кухня сильна!
– Кухня сильна! – подхватываем мы.
Это сразу снимает напряжение. Все обступают стол, берут злополучные книги, листают. С задней обложки каждой внимательно смотрит Набоков. Мда, Владимир Владимирович, вырастили вы в чистеньком Монтрё яблоко раздора. И свалилось оно на нашу голову…
– Нужно уничтожить машину и тираж как можно скорее, – произносит Киприанос. – Этим займется служба безопасности.
– Но кто-то из читавших на “Аде” должен проконтролировать.
– Обязательно!
– Господа, прошу бросить жребий.
