Сергей Романов - Не матом едины
Вот уж был ругальщик, так ругальщик! И в Бога, и в душу, и... Таких поискать!
Понимающие русский язык японцы лишь краснели, но вежливо и снисходительно улыбались: мол, русские преодолевают препятствия не с помощью лопат и лебедок, а с помощью какой-то матери. Те, кто русского совсем не знал, вопросительно заглядывали в лицо переводчику: чем там Павел опять недоволен, почему ругается? А переводчик тоже густо краснел, в сердцах махал рукой и ничего не переводил. Не переводится такое на японский.
Руководитель автопробега с российской стороны на привалах часто вызывал Пашу к себе в палатку и проводил с ним разъяснительные беседы. Хотя, честно сказать, и сам, когда по близости не было японцев, грешил и любил придать своей речи ругательно - эмоциональную окраску.
- Что же ты делаешь, вражина! Ты же под угрозу, япона мать, ставишь наши дружеские отношения. Ты только представь себе, едрена вошь, что о нашей богатой всякими традициями российской культуре могут подумать жители страны Восходящего солнца!
Руководитель пробега очень доходчиво и, что самое главное, на понятном Паше языке объяснял: в чем и где тот был не прав. Паша соглашался и обещал быть во всем похожим на своего начальника. Надо было отдать тому должное, потому что ни один японец от руководителя срамных слов никогда не слышал.
Эх, видели бы вы Пашину мину, когда его "Нива" всеми колесами завязла в болотной топи! Он выжимал педаль газа, и все, кто толкал машину, понимали, что творится в его душе. Но он, стиснув зубы молчал. С берега за форсированием топи наблюдали японцы.
"Нива" наконец выскочила, проскочила болото и остановилась метрах в двухста от трясины. Японцев от нас отделяла та же преграда. Все щелкали мошку и вытирали пот, а Паша решил сходить и посмотреть, как поведет себя японская "Ниссан".
Буквально через десять минут мы услышали нарастающий отборный мат. То возвращался Паша. Его лицо светилось неописуемой радостью.
- Начальник! - кричал он на всю Ивановскую, - Начальник, ты мне ругаться запрещаешь, а послушал бы как японцы загибают!
- Ну и что они там загибают? - спросил руководитель автопробега, не веря ни в одно слово Паши, когда тот предстал пред самые его очи.
- Они кричат: "Все нам, х... всем!
- Этого не может быть! - сказал начальник и спрыгнув с капота "Нивы" стал спускать к болоту.
Паша и переводчик устремились за ним.
Японцы засели на том же самом месте, где только что буксовала "Нива". Они дружно раскачивали джип и в такт движениям так же дружно кричали:
- Сей на, хуйсе!
В таежной глуши до нас долетало что-то похожее на сказанное Пашей: все нам, х... всем.
Мы подошли совсем близко и переводчик расхохотался. Руководитель тряс его за руку, требуя объяснения, а он лишь гоготал и вытирал слезы. Когда приступ смеха прошел, а японский джип вылез их топи, переводчик посмотрел на Пашу и сказал:
- Чудо ты в перьях, Пахан. Они кричали "Раз, два взяли!" Это по-нашему. А по ихнему "Сей на хуйсе!" Понял?
Паша кивнул головой: не дурак ведь.
...Когда в следующий раз Паше пришлось толкать "Ниву" он надрывая горло орал:
- Хуйсе, хуйсе, хейсе...
- Его не исправишь, - с чувством скорби сказал руководитель пробега.
1998 г.
ИНТЕРВЬЮ
ПО ПЕРВОЙ ПРОГРАММЕ
В бытность, когда мне выпала честь нести службу пресс-секретаря министра медицинской промышленности, в кабинете раздался звонок.
- Здрасьте, - вежливо сказали, - Это вас из Останкинской телерадиокомпании беспокоят. Хотелось бы, чтобы ваш министр дал получасовое интервью.
- Нет вопросов, - ответил я, в ту же секунду подумав о том, что время, отведенное на беседу слишком огромное, - Только скажите, на какую тему. Хотя он и министр, но человек, и ему тоже нужна какая-то подготовка. Тридцать минут все-таки...
- Ну, конечно, конечно, - ответила трубка, - Обеспечение населения страны лекарственными препаратами.
- А какой канал? - спросил я.
- Первый, - с гордостью промолвила трубка.
"Ни фига себе! Первый!" - подумал я и с гордостью положил трубку. Даже председателю Совета Министров в то перестроечное время не предоставлялось полчаса прямого эфира на первой программе. И я, выпятив грудь вперед, направился в кабинет к шефу. Министры очень любили, когда их персонами интересовались в Останкино. А мой - в особенности.
- Вот, - зайдя в кабинет, сказал я руководителю важной отрасли, Выбил вам целых полчаса прямого эфира.
- По какой?
- Конечно, по первой!
- Но там ведь такие зубры телеведущие! Они с меня шкуру спустят!
У министра вытянулось лицо и обвисли плечи. Лекарств в стране катастрофически не хватало.
- Можно я захвачу с собой пару академиков. Втроем отбивается легче.
- Хоть десять берите, - небрежно махнул я рукой, как будто был руководителем первого канала.
В назначенное время министерский членовоз подъехал к Останкино.
- Что-то я бледный, как покойник, - сказал министр.
- Ничего страшного. Малость подгримируют, подкрасят и будете как живой. - заверил я его.
Нас вежливо встретили и повели в студию.
Разделись, расположились за столом ведущего, перед всеми поставили по чашечке кофе. Никто никого гримировать не собирался. Зато стали объяснять, как вести себя в эфире. Журналист будет задавать наводящие вопросы, а министр и два академика - отвечать.
Интервьюируемые в знак согласия кивнули головами.
- Только один нюанс, - уже перед тем как направиться в студию, сказал ведущий, - Если кто-то кого-то захочет перебить, или передать слово коллеге поднимите руку чуть вверх в направлении говорящего. - и показал, как это делать.
Мой шеф тут же остолбенел.
- Что же мы так полчаса и будем как пионеры махать руками?
- А чего здесь страшного? - удивился ведущий.
- Все на нас будут смотреть, а мы будем руками махать?
- Кто все? Только мы, работники студии.
- Разве это не прямой эфир? - удивился министр.
- Самый, что ни есть прямой.
- Так что же мы перед миллионами телезрителей махать руками будем?
- Какими телезрителями? - не понял ведущий.
- Российскими, - ответил министр и грозно посмотрел на меня.
Я сразу пришел на выручку главе отрасли и вступил в разговор.
- Мы ведь не на Шаболовку, а в Останкино приехали?
- В Останкино, - подтвердил ведущий.
- На первую программу?
- На первую.
- Телевидения?
- Какое телевидение. Это радио!
Мне показалось, что сейчас я упаду в обморок. Выручил дружный хохот двух академиков и министра, который, вытирая пот на порозовевшем лице сказал:
- А вся моя семья уже сидит около телевизора и ждет моего появления.
- Я ей сию минуту позвоню и все объясню, - тут же засуетился я.
- Не суетитесь, - сказала мене девушка оператор, когда министр и два академика заняли места около микрофонов за стеклянной перегородкой, - По первому каналу показывают "Рабыню Изауру". Вся страна смотрит. Какой там к черту министр!
Когда интервью закончились, все вежливо и со счастливыми улыбками раскланялись, и мы уселись в свой членовоз...
Я никогда не предполагал, что мой шеф может так виртуозно ругаться. Это было что-то!
1998 г.
ДЕПУТАТСКАЯ ЗАБОТА
Накануне выборов в деревню Белкино приезжали агитаторы и всем мужчинам от 15 до 45 бесплатно раздавали презервативы. Ходили по раскисшим и взбухшим от грязи и луж улицам и каждому встречному совали в руки золотистые пакетики с импортными резинками. При этом не забывали наказывать получившим необыкновенный подарок, чтобы они голосовали за известного демократа, который так печется о здоровье нации.
Тракториста Витьку Чердюка тоже наградили, когда он, спрятав бутылку "Русской" в огромном кармане комбинезона вышел из магазина.
Витька, вот уже двенадцать лет хранивший верность своей супруге и никогда в жизни не пользовавшийся чудными резинками, что наглядно доказывали четыре сына-короеда, лишь в сердцах сплюнул, но презерватив не выкинул. Он засунул пакетик за отворот шапки ушанки и, нащупав в кармане поллитру, которую купил для завтрашней рыбалки, весело зашагал домой.
- А тебе дали? - спросила супруга и поставила перед Витькой сковороду с жареной картошкой.
- Что, дали? - не понял Витька.
- Малиновый гондон с усиками.
Витька сразу сообразил, что вся деревня от мала до велика только теперь и судачит о бесплатных резиновых подарках, и обиженно оторвал голодные глаза от картошки.
- А я, что хуже других или рожей не вышел?
- А ну-ка покажи, - попросила вторая половина.
- Выкинул, - отрезал Витька и ложкой устремился в сковороду.
На этом разговор был закончен.
На следующее утро он заглушил мотор своей казанки около трех скал. Плотва бралась лихо, шлепалась в лодку, и У Витьки не оставалось даже времени, чтобы пропустить стаканчик. Но к обеду в лимане поднялся ветер. И лодку понесло на скалы. Даже якорь не помогал.
Чердюк несколько раз дернул запускающий трос двигателя, но он отказывался заводиться. Рыбак открыл кожух мотора и быстро выяснил, что отсутствует контакт в системе зажигания. Колпачок, который должен бил прижимать клемму, каждый раз соскакивал со свечи. До скал оставалось метром пятьдесят. И купаться бы Витьке Чердюку в ледяной воде, если бы не резинка. Он вспомнил о презервативе, достал его из отворота ушанки, и оторвав основное, надел резиновое колечко на контакт. Мотор взревел, когда до скалы можно было дотянуться удилищем.
