Неизв. - Гроза
– Что-то вся улица тёмная… У всех, что ли, свет вырубился? Или спят уж люди?
– Лер… – Люба протянула руку, и Валерия тут же, порывисто шагнув к дивану, присела рядом и сжала её пальцы.
– Держись, держись, солнышко. Сейчас скорая приедет.
«Сейчас» растянулось сперва на пятнадцать минут, потом на полчаса; Валерия рвала и метала, не находя себе места.
– Если с тобой что-нибудь случится, я их по судам затаскаю, в тюрьму засажу, – пригрозила она, и её голос прозвучал жёстко, непримиримо и решительно – гулко, как неумолимо приближающаяся гроза.
Гром палил из всех пушек, его удары отдавались в груди Любы глухим замиранием. Валерии пришла в голову мысль, что машина скорой помощи заблудилась, не может въехать в садоводческое товарищество или найти нужную улицу, плутая во тьме.
– Хоть иди и встречай их, честное слово! И гроза эта как назло, и электричества нет! – беспокойно металась она по домику. А в следующий миг склонилась над Любой: – Как ты, милая? Всё ещё больно?
Люба вдохнула чуть глубже – и получила неизменный удар кинжала.
– Да…
Валерия приглушённо, неразборчиво выругалась.
– Так, зайка, я схожу к въезду в сады, посмотрю, где они там застряли. Я быстро, а ты держись тут!
Она, похоже, собралась выскочить под грозовой ливень в чём была – в шортах и топике.
– Лер, подожди… Там у двери сапоги резиновые. На вешалке – дождевик, – снова приняв удар невидимого кинжала, прошептала Люба.
– Спасибо, зай. Держись! Если надо – ещё капелек прими.
Заботливо оставив на табуретке около постели стакан с водой и флакон корвалола, Валерия взяла с собой телефон для подсветки и растворилась в хлещущей стене дождливой тьмы, а Люба осталась наедине с грозой и своей болью. Молнии белыми ветвями необъяснимой тревоги и призрачной опасности пронзали душу: «Лишь бы с Лерой ничего не случилось». Всевозможные страхи выползали вурдалаками из углов и щелей, теснясь вокруг неё душной толпой – хоть круг мелом на полу черти. И летающей в гробу панночки ещё не хватало.
И вот – стукнула дверь.
– …Ну и улочки у вас тут! Без карты не разберёшься, да и карта не поможет: всё равно темень, дождь, грязь, ничего не видно… А чего это вы тут при свечах сидите? – Незнакомый грудной женский голос ворвался в домик тугой прохладной волной.
– Авария на электроподстанции – тут у всех свет вырубился, – ответил такой родной, уверенный, спасительный голос Валерии, от звука которого у Любы выступили на глазах тёплые слёзы радости.
Грузная женщина-врач поставила на стол увесистую и объёмную сумку, а Валерия тем временем стряхивала с ног мокрые, грязные сапоги и вешала на крючок дождевик.
– Ну что, барышня, сердечко шалит? Не рановато ли, м?
Дама в тёмно-синей форменной куртке с белыми полосками распространяла вокруг себя смешанный запах больницы и духов. Сначала она измерила Любе давление и отметила ровным, как линия ЭКГ у покойника, бесцветным голосом:
– Сто двадцать на восемьдесят. Лучше не бывает.
Из сумки появился портативный кардиограф – современный, компактный прибор с голубым дисплеем, работавший как от сети, так и на батареях; его электроды опутали Любу, и наружу из корпуса полезла широкая бумажная лента.
– Так, ну что у нас тут? – промычала дама-врач, изучая кардиограмму. – Никаких патологий, всё чисто и красиво, как и должно быть у барышни вашего возраста. У невропатолога, гастроэнтеролога давно были?
– У нас диспансеризация в этом марте была, – глухо ответила Люба, дыша совсем поверхностно и сверх-осторожно, но всё же хватая новые уколы «иглой». – Ни язвы, ни панкреатита, ни остеохондроза у меня нет, нервной патологии – тоже.
– Знаем мы эти ваши диспансеризации. – Врач убрала прибор, достала упаковку ампул и шприц. – «Жалобы есть?» – «Жалоб нет». Ну всё, так и запишем: «Здоров». А абсолютно здоровых людей не бывает… Окончание поговорки сами знаете, надеюсь.
– Что вы ей ставите? – Бдительная Валерия взяла коробку, прочла название препарата. – Элениум… Это от чего?
– От нервов, – невозмутимо ответила дама-доктор. – Барышня, видно, впечатлительная – слёзки-стрессы-волнения… Вот мы ей успокоительный укольчик и поставим, да?
– Какие нервы? У неё в сердце боль! – заспорила Валерия. – Вы видите? У неё даже губы белые совсем…
– Боль неврогенного и психогенного характера тоже может быть сильной, – терпеливо объяснила носительница синей униформы и лекарственно-парфюмерного амбре. – Тут просто нужен покой и седативные. Пустырничек, валерьяночку, ново-пассит курсом пропить, можно витаминчики с триптофаном, побольше спать и поменьше волноваться. Обследоваться для очистки совести всё-таки тоже надо, но я и так скажу: перенервничала наша барышня. Сейчас укольчик подействует, она поспит – и всё пройдёт.
Привольная свежесть дышащего грозой ночного неба внутривенно – вот чего сейчас хотелось Любе. Однако пришлось довольствоваться элениумом, и в грудь медленно влилась прохлада и шелест встрёпанного ветром, но сейчас уже успокаивающегося сада. Настала блаженная, долгожданная свобода и безболезненность вдоха, к голосу вернулась полнозвучность, и врач, предупредив: «Алкоголь после укола не принимать», – уехала.
– Как ты, солнышко?
Люба нежилась в ласке ладоней Валерии, впитывая тепло солнечных зайчиков – поцелуев, которыми та покрывала её лицо.
– Нормально… Спать только чуть-чуть хочется.
– Ну спи, родная. Я с тобой.
– Ты тоже спи, Лер… Тебе же рано вставать.
– Да какой тут сон теперь…
Валерия прилегла рядом, и Люба устроилась в её объятиях, ёжась от щекотной мягкости её дыхания на своей коже. Время от времени губы прижимались ко лбу в родительски-нежном поцелуе.
– Что же это было? – шепнула Валерия, думая вслух.
– По-научному – психосоматика. Но мне больше нравится – «заберу себе твою боль». – Люба нащупала губами её нос, тихонько поцеловала в горбинку. – Её просто оказалось очень много в тебе. Нелегко было переварить.
– Как же так – вроде медик, а веришь во всю эту романтическую чушь? – Сухие, шершавые губы Валерии устало встретились с Любиными губами.
– А по-твоему, все медики – атеисты-материалисты? – Девушка прильнула теснее, ноги обеих интимно и уютно переплелись. Лежать так было не очень удобно для сна, но приятно до светлой, горячей сладости в животе. – Медицина объясняет и охватывает многое, но не всё. Ты прислушайся к себе… Правда же – тоска ушла?
Вздох Валерии колыхнул её волосы над лбом, окутал капюшоном тепла и мурашек.
– С тобой тут не только тоска уйдёт, но и виски поседеют. Меня аж трясёт всю. Не пугай меня так больше.
…Утро ослепительно хлынуло в окна солнечным весельем умытой зелени и беспечными голосами птах. Люба с трудом продрала сухие глаза, охваченная убийственной слабостью и нервной дрожью, а Валерия схватила телефон и резко поднялась на локте.
– Ох ты ж ёб… ёжки-матрёшки, – на лету переделала она вырвавшийся мат в более пристойное выражение. – Восемь часов! Как же я будильник-то не услышала? Свинство просто… Укол воткнули тебе, а проспала я!
– С добрым утром, любимая. – Люба потянулась, пытаясь выгнать из тела разбитость и медикаментозную заторможенность, но не выспавшийся мозг гудел, как трансформаторная будка.
Сердитое выражение на лице взъерошенной спросонок Валерии смягчилось, уголки губ приподнялись.
– Привет.
Уже, видимо, смирившись с фактом своего опоздания на работу, она спустила ноги на пол, прошла босиком к столу, жадно приникла к горлышку бутылки с минеральной водой и долго пила, роняя капельки себе на топик.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, закручивая пробку.
– Башка трещит немножко, а так – лучше всех! – Люба соблазнительно изогнулась в постели, поглядывая на Валерию с намёком. – А может, ну её, эту работу, м? Я тоже на пары сегодня забью.
Та, не сводя с девушки очарованно-нежного, чуть укоризненного взгляда, неспешно подошла, присела и скользнула ладонью по Любиному бедру.
– Да куда я ж поеду сейчас? Тебя одну оставлю, что ли? Ну, нет. А если тебе опять плохо станет?
– Не беспокойся. Мне может стать только хорошо. – Девушка села, встряхнула волосами, и они окутали её лёгким, растрёпанно-пушистым плащом. Шаловливо щёлкнув по плечу Валерии, она игриво склонила голову набок. – Но ход твоих мыслей мне нравится.
– Беда мне с тобой, – вздохнула та и покачала головой, снова берясь за телефон. Через несколько секунд она встала, отходя к окну. – Виталий Сергеевич, доброго утра… Дома я, с отравлением. Нет, без врачей обошлось. Сегодня уже никак… Завтра постараюсь быть. Да… Спасибо, буду стараться. До свиданья. – Отложив телефон, Валерия опять вздохнула, выражая неодобрение самой себе. – Это всё твоё дурное влияние, голубка моя. Вот взяла сейчас и начальству соврала.
– Ты ж сама начальник. – Люба бросила в рот виноградину, лукаво косясь на Валерию.
