Неизвестно - Якушев Место, где пляшут и поют
—От напастей-то стрелецких много средств есть… Если, например, в безлунную ночь в голой степи от заброшенного какого дома лучинку отчепить и ту лучинку ему в карман подбросить, то его и унесет —неведомо куда… Или еще вернее —но там травы варить нужно…
Сундуков сказал безнадежно:
— Это ведь еще дом подходящий надо… чтобы в степи… лунный календарь, опять же… Ты бы лучше сказала, как денег найти. Наличных!
— А много тебе, Алексеич? — охотно откликнулась Таисия.
— Много, — вздохнул Сундуков. — Тысячу долларов.
— И-и! В долларах ваших я ничего не понимаю! — заявила Таисия. — А ежели в рубликах -сто- двести тысяч — я тебе, Алексеич, сколько угодно дам!
Сундуков поднял удивленно брови —откуда у этой бабки деньги? Коронки она у мертвецов дерет, что ли?
— И тебе не жалко?
—А чего их жалеть? —легко ответила Таисия. —Это, я помню, еще маленькая была -девчоночка совсем —в одной рубашке бегала —к нам на деревню отряд пришел на конях, банда! Атаман у их был — атаман Гвоздь, а может, Шпигорь, запамятовала теперь.
Целую ночь ночевали. А пока ночевали —накуролесили много. Уполномоченного до смерти застрелили и всю птицу извели —на фураж. Но, правда, все по закону —большие тысячи заплатили. У мамы моей, помню, в сундучке долго ихие деньги лежали. А потом красные пришли и эти тысячи вчистую отменили. Вот мы и остались —без курей и без денег. —Она поджала губы. —И кто эти тыщи выдумал! В хорошее время рубль, он и есть рубль — тебе на него и молочка и хлебушка, и вина красного стакан… А как тыщи вернули, так смута, знай, и пошла… Так принести, Алексеич?
—Не стоит, Таисия. В долларах я бы взял. А так, —Сундуков грустно усмехнулся, -только беса тешить! —и он распорядился, снимая перчатки: —Ну, в общем, ты тут заканчивай, а мне Гущина найти надо!
В кабинете Гущина не оказалось. Сундуков заглянул в лабораторию —там вообще было пусто, если не считать унылого медицинского студента, подрабатывающего здесь мытьем пробирок. Неизвестного ему Сундукова студент принял высокомерно и только после настойчивых расспросов пояснил сквозь зубы, что все ушли в конференц-зал на встречу с каким-то кандидатом.
—И не курите тут! —брезгливо заметил он Сундукову, когда тот машинально достал из кармана сигарету. Конференц-зал был набит до отказа. Пока Сундуков выглядывал в задних рядах буйную голову Гущина, его просветили, что сейчас доверенное лицо будет представлять народу кандидата. Доверенным лицом был не кто иной, как Василиск. Кандидатом особенно никто не интересовался —Василиску с равным успехом мог довериться кто угодно.
Пока Сундуков, кивая на ходу знакомым, пробирался на место, в дверях возник Аристарх Маркович, похожий на большую белую глыбу, о которую разбился “Титаник”. Коротким взглядом оценив полноценность аудитории, он зычно поздоровался и, ободряюще кивнув, ввел в зал гостя. Возле гостя канителился Василиск, буквально запрессованный в праздничный галстук. Кандидат улыбался и был удивительно похож на портреты с листовок. Даже ямочка на подбородке была при нем. Ему явно нравились все присутствующие, и чувствовалось, что ради них он готов на многое. Конечно, до надувания презервативов дело вряд ли бы дошло —слишком торжественным выдался момент, но на лице кандидата были написаны такие волнение и тайна, какие можно увидеть только у новобрачных, когда они клянутся в любви до гробовой доски. Аристарх Маркович призвал к тишине и предоставил слово доверенному лицу. Василиск значительно откашлялся и голосом, подобным звучанию пионерского горна, сообщил, что, как говорится, большая честь и, значит, ответственность, и, в общем, со всей серьезностью, потому что кто, как не мы, и, так сказать, не он… Затем он изложил биографию кандидата, из которой выходило, что сей муж во все времена был непременно куда-то избран, и, дабы не нарушать хода вещей, следовало бы избрать его снова. Кандидат тоже взял слово и задушевно поведал, что ему не однажды приходилось лечиться, а потому он прекрасно знает нужды медицинских работников и, будучи избран, непременно постарается эти нужды удовлетворить, поскольку, если их не удовлетворить, то в проигрыше окажутся все —и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник. Для пущего эффекта он даже предложил задавать щекотливые вопросы. Сундуков, который, казалось, внимательно слушал ораторов, вдруг повернулся к Гущину и осторожно спросил:
— Иваныч, гм… ты как относишься к порнографии?
Гущин воспрял ото сна и с интересом посмотрел на коллегу.
— Ты на этих, что ль, намекаешь? — кивнул он в сторону президиума.
— Нет-нет, — ответил Сундуков. — Я имею в виду порнографию как жанр киноискусства.
—А-а… —сказал Гущин и задумался. —Ты знаешь, бывают симпатичные варианты! Вот, например, если девушки по-настоящему хорошенькие, и все это на солнечной натуре… или в роскошных интерьерах — тоже вполне! А всякие германские поделки, ну, знаешь -прыщи на заднице, железные койки — это я решительно отвергаю!
Сундуков наморщил лоб, пытаясь представить вероятный интерьер будущего фильма, и совсем уж неуверенно задал следующий вопрос:
— А ты бы, например, взялся финансировать порнофильм, если бы тебе предложили?
Гущин покосился на него хитрым глазом.
— А ты, что — или порнуху решил снимать? — спросил он.
— Да нет, — немедленно открестился Сундуков. — Приятель у меня…
Гущин хмыкнул и, посчитав тему исчерпанной, опять задремал.
Сундуков же сидел как на иголках и проклинал себя за непоследовательность. Вот Гущин —уверенный, цельный и оттого беззаботно дремлющий человек. В заначке у него даже есть —сам говорил —полторы тысячи долларов на черный день. То есть черный день этот еще далеко. А у Сундукова каждый день —черный, и нет времени делать заначки. Деньги нужны прямо сейчас. Или не нужны. Опять решать ему, Сундукову. И, как всегда в момент выбора, мысли Сундукова устремились в иные пределы, в счастливые миры, где решений не принимают. Ему захотелось уехать куда-нибудь —раз и навсегда. И, если на товарном поезде нельзя, то, может быть, попробовать на скором? Как некое избавление, ему пригрезился зеленый поезд —прокуренные тамбура, мужской гогот и стук колес, анонимность плацкарты и непредсказуемость бытия. В конференц-зале все чаще хлопали стулья, все громче делался кашель и смех, ерзали каблуки —это было похоже на шум пробуждающейся природы. Собрание подходило к счастливому завершению. Но раскрасневшийся кандидат еще долго и сердечно прощался с аудиторией —как дальний родственник из провинции, призанявший приличную сумму. В коридоре Гущина задержал заведующий терапевтическим отделением, и Сундуков вышел из здания один. На лавочке под могучим каштаном скучал Флягин. Увидев приятеля, он махнул рукой и побежал навстречу. Сундуков деликатно увернулся и, не говоря ни слова, направился к моргу.
— Ну, послушай, старик!.. — молящим голосом воззвал Флягин. — Я ведь ради тебя стараюсь! Мне-то что…
Сундуков неумолимо удалялся.
— Ну, старик!.. — простонал Флягин и возвратился на позицию под каштаном.
Рабочий день закончился странно — судьба дважды улыбнулась Сундукову. Сначала Таисия мимоходом сунула ему в руку какой-то узелок, сказав наставительно:
— Ты, Алексеич, все ж таки возьми! Хоть и не доллары, а пригодятся. А то, гляди — отощал совсем!
Сундуков узелок взял почти машинально, даже не поблагодарив, после чего Таисия удовлетворенно закивала головой и сразу ретировалась, улыбаясь от удовольствия. Сундуков в замешательстве помял мешочек, как бы дожидаясь от него японского смеха, но ничего не дождался и просто опустил мешочек в карман. А потом его нашел Гущин и веско сообщил, что предложение обдумал, и, если Сундуков действительно снимет роскошный зажигательный фильм, то, в счет грядущих барышей, он, Гущин, профинансирует этот алюр три креста — в пределах разумного, конечно.
— Тебе сколько, кстати, нужно-то? — сердито глядя в сторону, спросил он.
— Да не мне… — покраснел Сундуков. — Я же говорил, приятель…
— Сколько?!
— Тысячу, — застенчиво признался Сундуков. — Долларов!
—Ладно, —кивнул Гущин. —Малобюджетная постановка, значит… С привлечением родственников и соседей по лестничной клетке… —И, наставив на Сундукова громадный указающий перст, он жестко уточнил: — Но так — сначала стулья, потом деньги! Халтуре -заслон! Ни одного прыща на заднице не приму!
Внезапно разбогатевший Сундуков отвесил дурашливый поклон. Он чувствовал себя как человек, глотнувший веселящего газа.
—Только ты все же поостерегся бы, —посоветовал Гущин. -Что-то тебя в эротику бросает —сначала, понимаешь, на Светку глаз положил, теперь вот —жанр киноискусства… Годы уж не те вроде?
— А, кстати, где Света? — не в силах сдержать дурацкой улыбки, спросил Сундуков.
—На больничный ушла, —сказал Гущин, внимательно разглядывая приятеля. —Все думали — ты, а ушла она. Работнички!
