Взхмахом кисти - Алана Инош
«Иди ко мне, что стоишь? Утро вечера мудренее».
Ложиться в трусах и майке в пышную, свежую постель, усыпанную цветами, с обнажённой женщиной под одеялом, было бы кощунством, и Художница не посмела её так осквернить. Это чудо нужно было воспринимать только свободным от одежды телом, голой кожей, чтобы не упустить ни одного шелкового, как весенний ветер, прикосновения.
Долгое время чудесная кисть лежала без дела: после того, что случилось с матерью, Художница не находила в себе мужества снова взять её в руки. Как Надин ни убеждала, что Художница ни в чём не виновата, а смерть тела – всего лишь один из множества шагов души по своему жизненному пути, её сердце часто ёкало в тоскливом содрогании при взгляде на картину с исчезнувшей лодкой. Но лето кончилось, и её нестерпимо потянуло перенести на холст грустный осенний покой, запечатлеть золото листвы на мокрой земле, поймать тишину сырого леса, уловить зябкую печаль сентябрьской туманной зари… Вместе с Надин они бродили по окрестностям озера; пока Художница превращала волшебной кистью обычный холст в окно, ведущее в осеннее царство, Надин скользила между деревьями, в чёрной шляпе на распущенных по спине волосах, в высоких сапожках и с корявой длинной палкой в качестве посоха.
Закончив картину, Художница огляделась и мысленно позвала:
«Надя!»
«Здесь!» – тотчас же раздался приветливый отклик.
Собрав свои живописные принадлежности, Художница отправилась на поиски. Шагая по лиственному ковру и подставляя щёки золотой прохладной пудре осеннего солнца, она ловила ресницами маленькие радуги…
Надин с корзиной грибов сидела на поваленном дереве и кормила лису. Отрывая кусочки мяса от варёной курицы, которую они взяли с собой на случай, если проголодаются, она подносила их к остренькой мордочке рыжего зверька, и тот смело брал угощение из её рук. Боясь дышать, чтобы не спугнуть эту сказку, Художница как можно быстрее и осторожнее достала лист картона, волшебную кисть и принялась запечатлевать удивительный момент.
Когда они пришли домой, Надин переоделась и расчесала волосы, к осени ставшие медно-рыжими, а вместо полевых цветов на пол с каждым движением расчёски падала горсть ярких листьев. Грибы были высыпаны в таз с водой, и пока Надин мыла и чистила их, с её прядей время от времени срывался лист-другой, а восхищённая Художница рисовала её.
Много она бродила и одна, выискивая красивые местечки. Квартиру в городе она решила оставить за собой – не продавать и не сдавать, устроив там мастерскую и что-то вроде рабочего офиса с более скоростным и стабильным интернетом по выделенному кабелю, который в пригородном домике подключить не было технической возможности. Да и картины стало просто негде размещать: в двух крошечных и сумрачных комнатках не развернёшься, работать неудобно. Реанимировав свой заброшенный профиль на портале для художников, она выкладывала там свои работы в надежде, что найдётся покупатель. Зарегистрировалась также в интернет-галерее, занимающейся продажей картин, одновременно начав работать над созданием собственного сайта – благо, это было её специальностью, и никому за это платить не требовалось. Другой вопрос – продвижение сайта, дело долгое и затратное. Понимая, что в первый год ей не удастся пробиться не то что в топ-10, но и даже в топ-100 поисковых запросов, она, тем не менее, окончательно решила: хватит безвылазно сидеть в своём углу и писать картины «для себя». О ней должны узнать люди.
Жила Художница уединённо, бирюком, с соседями почти не общалась, от нежеланных разговоров отгораживаясь щитом глухоты. Здороваться – здоровалась, но и только. В дальнейшие беседы пускаться ей не хотелось: общение отнимало время и силы. Наверно, она прослыла нелюдимой и странной, но ей было плевать, что о ней думали кумушки-соседки. Надин с ловкостью Карлсона, который живёт на крыше, умудрялась оставаться ими не замеченной – будто бы невидимкой, и Художницу временами посещала «шиза»: ей казалось, что эту загадочную женщину видит она одна.
С первым снегом в волосах Надин заблестели серебряные нити, она погрустнела и побледнела. Встревоженная Художница спрашивала:
«Надюш, что с тобой? Ты заболела?»
Надин с усталой улыбкой ответила:
«Это просто зима. Нам надо расстаться на время… В марте я вернусь, не беспокойся. Сад к зиме готов, капусту я заквасила, соленья, варенье и компот в погребе – знаешь, где искать».
Это слово – «расстаться» – обрушилось на Художницу снежным бураном, чуть не выдув душу из тела. Кровь отлила от лица, щёки побелели и похолодели.
«Куда ты? А как же я без тебя? Об этом ты подумала?»
«Я устала, – вздохнула Надин. – Я буду очень много спать… Не смогу тебе готовить, прибирать в доме, буду просто лежать в постели бревном. Зачем тебе это? Лучше я пойду к себе, там отосплюсь, а весной приду с новыми силами – и будем любить друг друга дальше».
«Нет, я и двух дней без тебя не выдержу! – взмолилась Художница, с ужасом вспомнив свои мучения в короткой разлуке с Надин летом. – Ты – моё солнце, моё дыхание. Устрой себе логово здесь, у меня, и спи сколько тебе будет угодно! Я что, сама не смогу себе еду приготовить? Большая девочка, справлюсь. Только не уходи, Надь! Я от тоски с ума сойду».
Подумав, Надин согласилась.
«Хорошо, останусь. Только сон у меня очень глубокий, не добудишься… Возможно, я даже покажусь тебе неживой, но ты за меня не бойся. Так и должно быть. И со мной не ложись – замёрзнешь».
На следующее утро ударил настоящий зимний морозец, и Художница проснулась оттого, что под одеялом стало холодно, как в сугробе. Надин лежала бледная до голубизны, а на её волосах, бровях и ресницах блестел настоящий иней. Её половина постели схватилась корочкой льда, словно бельё намочили, а потом вывесили на трескучий мороз. Стуча зубами, Художница выбралась из-под одеяла, затопила печку для обогрева и сделала себе кофе и яичницу на завтрак.
Когда она склонилась над Надин, уже вся постель превратилась в айсберг. В печи трещал огонь, к окну лип утренний зимний мрак, а Художнице настала пора ехать в город – работать. В голову пришёл сюжет для картины в стиле фэнтези – спящая в снежной постели дева, но это – после обеда или, возможно, даже вечером.
«Ладно, Надюш… Буду, скорее всего, поздно». – И Художница поцеловала ледяные губы, не зная, слышит ли её Надин.
Работу она закончила только к семи часам. Новую задумку Художница решила выполнить обычным способом – старым добрым маслом: с волшебной кистью недолго и забыть, как смешиваются краски на палитре. Название картины уже всплыло из морозного сумрака: «Зимний сон».
В этот вечер она успела сделать лишь подготовительный грубый карандашный рисунок на бумаге, фиксируя замысел в общих чертах. Проработанным относительно тонко вышло лишь лицо спящей девы. Черты она ему придала вымышленные, уходя от слишком явного сходства с Надин, но любимое лицо так и просилось на бумагу, само выходило из-под карандаша, дыша и безмолвно разговаривая с ней, силясь что-то сказать сквозь ледяные оковы зимнего сна… Ну, пусть, решила Художница. Это пока набросок, на холсте в окончательном варианте всё будет выглядеть иначе.
Вернулась она не в дом, а в ледяной склеп: печь остыла, а вокруг спящей Надин образовался кокон из метели. Мерцающий балдахин из морозных блёсток раскинулся над постелью, подсвечивая лицо Надин загадочным голубоватым сиянием. О том, чтобы лечь с ней рядом, не могло быть и речи, пришлось вспомнить о деревянной лежанке под потолком у печки – кажется, это называлось полати. Старый матрас, на котором Художница летней ночью слушала кузнечиков, был взят именно оттуда, а ещё там обнаружилось свёрнутое большим мягким валиком стёганое пуховое одеяло, а также две подушки. Протопив печь и поужинав, Художница забралась на полати, а перед глазами всё ещё стояла будущая картина – уже во всех красках.
Зимний чертог, выстроившийся вокруг Надин, не таял ни от печного тепла, ни от нежных слов, которые Художница шептала ей вечерами в надежде, что та всё-таки слышит. Творчество захватило её, зимняя сказка разворачивалась на холсте, не отпуская от себя, и она временами оставалась в своей квартире-студии ночевать, но при этом всегда мыслями уносилась в домик, где лежала в зачарованном сне её возлюбленная.
За два зимних месяца она продала через интернет-галерею только два осенних пейзажа, нарисованные чудесной кистью, а в феврале свалилась с гриппом. Недописанный «Зимний сон» укоризненно мерцал с холста, но Художница, свернувшись под пледом и дыша в его шерстяное нутро, пребывала в болезненно-зябком мучительном полузабытьи. Она лежала на диване, на котором умерла мать.
Неделю она не была дома из-за болезни, и за это время снежно-вьюжный кокон вокруг Надин разросся так, что захватил почти полкомнаты, а на кухне в рукомойнике вода покрылась льдом. Целый день Художница, не снимая верхней одежды, усиленно топила печь, и только к позднему вечеру удалось кое-как отогреть дом, а зимний кокон сдал позиции и вернулся к своим первоначальным размерам. Надин в нём было не узнать: тело под ночной рубашкой словно усохло, руки стали полупрозрачными и тонкими, с голубоватыми ногтями и выпирающими суставами; лицо обтянулось кожей, вокруг глаз залегли синие тени, а ресницы с бровями густо обросли причудливыми кристаллами инея.
