Доминик Ливин - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
«Оплата счетов» действительно была одной из причин российской сдержанности. В условиях тяжелого финансового и экономического кризиса зависящая от займов Международного валютного фонда Россия, подобно Венгрии периода между двумя войнами, была вынуждена скрывать свое возмущение постимперским урегулированием, К 1995 году все давнишние мечты о решительной политике в ближнем зарубежье потерпели крушение после фиаско Российской армии в Чечне. Россия проявила перед лицом мирового сообщества не только финансовую и экономическую, но и военную слабость. Реальность того, чем обернулась эта война для молодых солдат Российской армии и для гражданского населения Чечни, которое подверглось жестоким бомбардировкам и артиллерийским обстрелам, стала очевидной во время леденящих кровь телевизионных репортажей из Грозного. Теперь о каких бы то ни было попытках восстановления империи уже не могло идти и речи. В любом случае после того, как Советский Союз распался на независимые государства, признанные международным сообществом, попытки Москвы мобилизовать русскую диаспору, а тем более поставить под сомнение суверенные границы могли оказаться чересчур дорогим удовольствием. Они неизбежно должны были раздражать республиканские власти и все мировое сообщество, в связи с чем неприкосновенность границ была возведена в ранг абсолютного принципа. Поскольку сама Москва провозглашала этот принцип в отношении чеченцев, татар и других национальных меньшинств в пределах Российской Федерации, нарушение этого принципа за ее пределами показало бы международному сообществу несерьезность ее намерений и вызвало бы внутреннюю нестабильность, К тому же Ельцин и его министры не были серьезно заинтересованы в изменении границ или помощи русской диаспоре - у них было гораздо больше приоритетов внутри России, Экономическая стабилизация и реинтеграция в мировую экономику были приоритетами, которые могли быть поставлены под угрозу авантюрами или нестабильностью в ближнем зарубежье. Все правительства при Ельцине были слишком разобщены, озабочены фракционной борьбой, часто коррумпированы и глубоко погружены в личные интересы, чтобы беспокоиться о какой-то иной политике, кроме соответствующей моменту риторики, по отношению к русской диаспоре.
В других бывших империях сама диаспора зачастую могла сделать гораздо больше, для того чтобы ее голос был услышан. Однако русская диаспора состояла из людей, приученных веками к безропотному подчинению правительству и традиционно отрицающих возможность открытого высказывания своих интересов и выдвижения лидеров для их защиты. В Советском Союзе не было эквивалента тем гражданским группам, свободной прессе или парламентским институтам, которые позволили, скажем, унионистам Ольстера получить значительное политическое влияние, В Советском Союзе не было конкурирующих партий, позволяющих различным националистическим движениям мобилизовать массы для поддержки своего радикализма. Русские в нерусских республиках Союза даже не имели своих собственных теоретически автономных территориальных институтов, в отличие от местных национальных меньшинств: в эпоху Горбачева эти последние использовали местные правительственные институты для выдвижения требований подлинной автономии и для защиты своих интересов. Самым близким эквивалентом таких институтов для русских за пределами России были большие фабрики и заводы, на которых они работали: эти так называемые всесоюзные предприятия подчинялись непосредственно московским министерствам, как правило, управлялись русскими директорами и были преимущественно укомплектованы русскими рабочими. Со своими собственными жилыми домами, школами и учреждениями культуры они составляли отдельный мир. Однако после коллапса Советского Союза связь с Москвой прервалась, предприятия были поражены экономическим кризисом и никак не могли защитить своих русских сотрудников от тягот республиканского правления.
До августа 1991 года здравый смысл подсказывал русской диаспоре оставить большую часть проблем по защите Союза московскому правительству. Центральные власти имели в своем распоряжении огромные армейские и полицейские силы, и представлялось совершенно невероятным, что они останутся стоять в стороне, когда Союз будет разваливаться. В дополнение мартовский референдум 1991 года, казалось, подтвердил, что в тех республиках, где в основном была сконцентрирована русская диаспора) ни коренное население, ни большая часть республиканской элиты не хотели независимости. В прибалтийских республиках, где коренное население совершенно очевидно было настроено на отделение от Союза, большая часть русской диаспоры полагала, что выиграет от экономического процветания, которое ожидалось после обретения независимости; кроме того, до распада Союза прибалтийские народные фронты нуждались в поддержке русского населения и даже не заикались в то время о непредоставлении гражданства большей части русской общины, что произошло чуть позже в независимых Латвии и Эстонии, В Латвии и Эстонии, так же как и везде в Советском Союзе, после августа 1991 года ситуация изменилась стремительно, и положение диаспоры стало иным, прежде чем она успела к этому приготовиться. Как только республики получили независимость, любое проявление русских сепаратистских или даже просто националистических настроений активно не одобрялось, чтобы не сказать подавлялось, новым режимом. В некоторых республиках, прежде всего в Средней Азии, демократия едва ли существовала или очень быстро сошла на нет, что практически не оставляло русским шансов на создание политической организации, которая смогла бы защищать их интересы. В Латвии и Эстонии, где, наоборот, демократия была очень развита, отсутствие у большинства русских гражданства лишало их права голоса. Таким образом, и там и там русские меньшинства оказывались без социальной и политической защиты. В этих обстоятельствах возможности для проведения успешных коллективных акций были ограничены, и каждому человеку приходилось решать для себя лично, готов ли он смириться с существующим порядком или ему следует эмигрировать в Российскую Федерацию, образовавшуюся в декабре 1991 года после распада Советского Союза.
Мобилизация русской диаспоры для эффективных политических акций затруднялась также другими, более глубокими факторами. Русский национализм и чувство русской национальной идентичности в 1990-х годах были в глубоком упадке. По очевидным историческим причинам русская политическая идентичность никогда не могла бы возникнуть на основе французских или английских идей гражданства, участия в политической жизни страны или гражданских прав. Однако русский национализм не был также похож и на типичный восточноевропейский этнический национализм, основанный на возмущении имперскими порядками маленького народа и на беспокойстве о сохранении языка, культуры и самостоятельного национального существования, В течение многих веков в России проживало множество народов. Была создана высокая культура, базирующаяся на русском языке. Эта культура всегда была космополитической и имперской. Мировое значение и престиж как имперского государства, так и высокой имперской культуры стали частью русской ментальности и всего комплекса ощущений, составляющего понятие «русский человек». Сюда же входило сознание того, что многие народы нерусского этнического происхождения в различной степени разделяют эту ментальность и идентичность. Само имперское государство играло значительно большую и самостоятельную роль в определении национальной идентичности, чем где бы то ни было на Западе,
Как мы уже убедились, даже в 1914 году русские не были по-настоящему единой нацией. Культурная пропасть между элитой и крестьянством была слишком глубока, а споры внутри образованной части общества о том, какие именно институты, ценности и символы действительно определяют природу русского человека, были слишком ожесточенными. Создание стабильной русской идентичности в двадцатом веке затруднялось еще и тем, что царское и советское видение империи часто находились в конфликте: советская идентичность не могла быть просто построена на царской основе. После трех поколений коммунистического правления советская русская идентичность стала набирать силу к 1970-м годам. Однако этой идентичности при Горбачеве был нанесен значительный ущерб, когда населению стало ясно, что Советский Союз безнадежно отстал от Запада в экономическом соревновании, и были разоблачены ужасные преступления, совершенные режимом в прошлом для построения этого неудачного варианта общества будущего. Отчасти по этой причине, когда консервативные чиновники и управленцы пытались мобилизовать русскую диаспору встать в строй так называемых интернациональных фронтов для защиты коммунистического режима и Советского Союза, они встретили мало энтузиазма. Но столь широко распространенные надежды на лучшую жизнь в постсоветском мире независимых республик вдребезги разбились во время экономического кризиса 90-х годов, и ностальгия по старому советскому порядку расцвела в русской диаспоре даже сильнее, чем в самой России. К тому времени, однако, распад Союза стал свершившимся фактом, и даже те, кто сожалел об этом больше других, понимали, что его восстановление невозможно.
![Айзек Азимов - Основание и Империя [Академия и Империя]](/uploads/posts/books/116810/116810.jpg)