Александр Янов - Россия и Европа-т.3
Б.Н. Миронов, как помнит читатель, в солидном двухтомном труде, изданном на двух языках, утверждает, что «крепостничество являлось органической и необходимой составляющей русской действительности»66. И даже, что отменено оно было задолго до того, как стало «экономическим и социальным анахронизмом»67.
К нашему удивлению современный либеральный историк, как видим, горазд^ ближе к князю Друцкому, воплощающему в нашем случае ментальный блок николаевской элиты, нежели к Николаю Ивановичу Тургеневу или даже к Василию Осиповичу Ключевскому. Тот ведь тоже, как мы помним, писал, что «этим правителям доступна была не политическая или нравственная, а только узкая, полицейская точка зрения на крепостное право; оно не смущало их своим противоречием самой основе государства... не возмущало как нрав-
Колокол. Вып. 2. С. 275.
Миронов Б.Н. Социальная история России имперского периода. Спб., 1999. Та. С. 413.
4 . 67 Там же. T.2. С. 298.
ственная несправедливость, а только пугало как постоянная угроза государственному порядку»68.
Заметьте, что и князь Друцкой прекрасно понимал, что не было на его стороне моральной правоты. Потому и апеллировал исключительно к «государственному благоустройству». Потому и пугал «западной свободой». А национал-либерал Миронов и в 1999 году не понял, что в России «государственное благоустройство», опирающееся на нравственную несправедливость, проигрывает неминуемо. Дорого же обходится нам пренебрежение опытом наших предшественников.
Причем, дорого обходится оно не только либералам, но и власти. Сконцентрировавшись, как князь Друцкой, на «государственном благоустройстве» (и укрепляя тем самым ментальный блок своей элиты), она забыла, что в конечном счете решает в России дело моральная правота, вдохновлявшая полтора столетия назад Петра Вяземского и Никиту Муравьева, а не канцелярские сентенции князя Друцкого и Б.Н. Миронова. Нельзя оставлять страну в состоянии африканской отсталости, даже если это приносит баснословные нефтегазовые доходы. Даровой крестьянский труд тоже приносил огромные доходы помещикам и самодержавию. Но не остался ли он несмываемым темным пятном на совести народа?
Здесь уязвимость российской власти, её, если хотите, ахиллесова пята. На этом поле, как мы видели (для того и приводил я мнения либералов пушкинского поколения), как раз и добились они успеха в XIX веке. Таков опыт, оставленный нам предшественниками. Проблема лишь в том, дадим ли мы сбить себя с толку квазинаучными выкладками, вроде мироновских, и абстрактными рассуждениями, вроде тех, что слышали мы от культурологов, освоим ли, короче говоря, этот опыт и сумеем ли им воспользоваться.
68 Ключевский В.О. Цит. соч. Т.5. С.374
1/лово одиннадцатая I
Скептики I посл«н"йН и национал-либералы
Много ли, однако, шансов на то, что и впрямь возникнет в обозримом будущем либерализм XXI века, способный возглавить протест против африканской отсталости страны, как возглавили его предшественники протест против крестьянского рабства два столетия назад? Боюсь, не очень много. А если еще принять во внимание, что, судя по интернетовским сайтам, преобладает сегодня в либеральной публицистике настроение своего рода постмодернистского скептицизма, то шансов этих, похоже, ничтожно мало (во всяком случае в обозримом будущем). Проблема с этим скептицизмом в его неконструктивности, в том, что видит он Россию страной не только с непонятным будущим, но и с непонятным прошлым.
Мне нетрудно представить себе, например, как воспримут либеральные скептики мою работу даже в случае, если они попросту не раскассируют ее по ведомству какой-нибудь историософии. В том, что касается глубокой древности (а под эту категорию подпадает у них порою всё, что случилось до 1917 года), они, быть может, и найдут её любопытной (и даже попытаются выдрать из контекста утешительные для национального самолюбия цитаты). Но в том, что ровно никакого отношения к сегодняшней российской действительности она не имеет, сомнений у них не будет тоже. А самые честолюбивые из них, не устоят, возможно, и перед искушением опровергнуть меня моими собственными аргументами.
Допустим, скажут они, в истории старой России всё и происходило так, как описывает Янов. Николай I в самом деле боялся ментального блока своей крепостнической элиты. И тем более боялся его старший брат Александр I. И благодаря тому, что страх царей перед элитой был сильнее их страха перед пугачевщиной, Россия на столетие опоздала как с превращением в конституционную монархию, так и с освобождением крестьян. Допустим далее, что именно фантомный наполеоновский комплекс тогдашней элиты и славянофильский миф действительно толкнули Россию в ненужную ей мировую войну, которая привела страну к большевистской катастрофе.
и
Но катастрофа-то произошла. И полностью изменила всё, что дотех пор в России было. Порвалась связь времен, как сказал бы Гамлет. Так какое всё это имеет отношение к нашей постсоветской реальности?
Ведь с приходом советской власти вершителями судеб страны оказались совсем другие цари, а то, что прежде было аристократией, стало в руках власти глиной, из которой лепила она что хотела. И падение СССР ничего в этом новом соотношении сил, как выяснилось, не изменило. Вы говорите, что с развалом империи Россия почти свободна. Но какая уж тут свобода, если постсоветская власть так и осталась хозяйкой страны, а элита - всё та же глина?
Так чему же следует нам учиться у русской истории, если на самом деле началась эта история заново? Либеральные скептики охотно признают, что ментальный блок «особнячества» есть и у нынешней элиты. Только власти-то на все ее блоки наплевать. В отличие от прежних царей, она их не боится. Какой же тогда смысл их расшатывать, подобно либералам XIX века, если всё равно толку от этого чуть? Чему в таком случае нам у них учиться?
Убедительно? Вроде бы да. Но когда игрок смахивает с шахматной доски все фигуры и использует её, чтобы оглушить оппонента, это тоже ведь, согласитесь, убедительно. Проблема лишь в том, что история - не шахматная доска. И точно так же, как не может уйти от своего прошлого индивид, не может от него уйти и страна. Достаточно спросить, почему именно Россия, а не Европа, оказалась к XXI веку в глубокой яме гражданской и прочей отсталости или почему в Европе есть гарантии от произвола власти, а в России их нет, как тотчас и выяснится, что история наша по-прежнему с нами. И снова возникнут на доске только что сброшенные с неё фигуры крепостного права, «сакрального самодержавия» и имперской «музыки III Рима», обусловившие эту страшную и, честно говоря, неприличную в Европе XXI века сегодняшнюю отсталость.
Нам, впрочем, важно здесь,что вместе со старинными фигурами крепостничества, самодержавия и империи неминуемо возникнет на доске и фигура российского либерализма, ибо кто же, как не он, сокрушил между 1861-м и 1991-м почти все эти институциональные и идейные опоры российской отсталости (империю, между прочим,
уже на наших глазах)?
Спросим дальше: есть ли у постсоветской власти со всей её полуторамиллионной бюрократией хоть какой-то шанс вытащить страну из ямы отсталости, покуда, имитируя «суверенную держав- ность», третирует она «другую», либеральную Россию как оппонента, а не союзника? История отвечает: шанс есть. Но не больше того, который был, скажем, у Александра I. И вот все старые исторические фигуры опять на доске. Так зачем же спрашивать, чему нам учиться у либералов пушкинского поколения? «Либеральной мономании», вот чему.
Другое дело национал-либералы. Их послушать, так прошлое России было лучшим из всех возможных прошлых. И учиться нам у предшественников совершенно нечему, и Пушкин со своим «Восстаньте, падшие рабы!» выглядит чуть не городским сумасшедшим, а Герцен с его «долгим рабством» не более, чем пикейным жилетом. Ибо, если и было в русской истории крепостное право, то «мягкое- мягкое». И ни малейшей необходимости не было поднимать по такому пустячному поводу сыр-бор, тем более роняя в глазах мира престиж державы.
А что до самодержавия, то ведь по сравнению со зверствами Елизаветы I в Англии и сам Иван Грозный выглядит пай-мальчиком. Так примерно и говорится. А империя, что ж, без неё Россия ведь оказалась бы колонией. Если читатель заподозрит, что я преувеличиваю, пусть заглянет в первый за 2008 год номер журнала Эксперт, посвященный Российской империи. Уже из редакционной статьи мы узнаем, что «есль^какой-нибудь из великих мировых держав и стоит «каяться и исправляться», то России в последнюю очередь, и в российской истории светлых пятен куда больше, чем в любой другой»69.
