Сергей Лукьяненко - Пророк и сумрак
– Уклончиво, но приемлемо, – кивнул Завулон. – Враг мой любезный, я тебе даже несколько сочувствую. У меня полное ощущение, что ваш «тигр» – не человек.
– Почему наш? – спросил я.
– Почему не человек? – спросил Гесер.
– Готов ответить на один вопрос, – радостно сообщил Завулон. – Выбирайте, на какой.
Гесер презрительно фыркнул и сказал:
– Вообще-то ответы на оба вопроса элементарны. У него не было ауры вообще. Вряд ли он мог замаскировать ее от нескольких Высших. И он выглядел по-разному для каждого из нас. Значит, он вообще не материален, а просто отражается в нашем сознании. А «наш» он по той причине, что его интересует мальчишка, который теперь под нашей защитой.
– О, то есть в ответах вообще нет нужды? – обрадовался Завулон.
Иногда мне кажется, что пикироваться вот так они могут вечно.
– Ответь на вопрос Антона, – сказал Гесер. – Почему «тигр» – наша проблема.
Завулон кивнул:
– Изволь. На мой взгляд, дело не в том, что он охотится за мальчишкой. Возможно, он просто хотел погладить его по головке и пожелать успехов в борьбе за дело Света. Куда интереснее, что «тигр» ушел после моего появления.
– Он не рискнул биться на два фронта, – сказал Гесер, мрачнея с каждой секундой.
Завулон расхохотался:
– И не надейся! Я полагаю, он не хотел повредить мне.
– Родство душ? – спросил я.
– Ну что ты как маленький, Антон! – упрекнул меня Завулон. – Когда это мешало Темным? Дневной Дозор на нынешний момент уступает вам в силе. И если бы он уничтожил всех нас, Ночной Дозор был бы просто обескровлен, а вот Дневной – практически мертв.
– Поддерживать равновесие – работа Инквизиции, – сказал Гесер. – Ты на это намекаешь?
– Нет, Гесер. Я намекаю на то, что равновесие поддерживает еще и сам Сумрак. Это сумеречная тварь. Ты можешь в них не верить, но…
Несколько секунд Гесер и Завулон буравили друг друга взглядами. Мне захотелось сказать «А вот и не подеретесь!», по я не был уверен, что окажусь прав.
Ситуацию разрядила открывшаяся дверь одной из квартир. Из двери медленно, торжественно, будто черепаха из панциря, высунула голову бабка. Вообще-то ей и пятидесяти нет не было, но выглядела она именно старухой, карикатурной русской «babushka» в представлении американца или европейца – одутловато-полная, в замызганном халате, шлепанцах поверх толстых чулок и даже в платочке. Обалдеть! Таких обычно разве что возле церкви увидишь.
– И что встали? – спросила бабка. – С коврика моего сойди, ирод!
Завулон удивленно посмотрел под ноги. Он действительно стоял на уголке коврика, выложенного бабкой перед дверью квартиры. Коврик явно знавал другие, лучшие времена. Когда-то он был частью большого яркого паласа из синтетического волокна, за которыми в советские времена стояли в, очередях. Потом, когда даже поливинилхлорид выцвел от времени, покрылся пятнами, кое-где протерся до основы, а кое-где был прожжен сигаретами, палас отлежал свое на незастекленном балконе. Его поливало дождем. Его пыталась грызть сумасшедшая городская моль. На него опрокинули банку с краской.
А теперь этот полуразложившийся гнильник косо разрезали на куски и выкладывали их перед дверью в качестве коврика.
Подчеркнуто вежливо кивнув, Завулон сошел с коврика.
– Пить сюда пришли? – спросила бабка. – На девятый идите, там алкаши живут! А здесь приличные люди!
Самое удивительное, что Завулон ничуть на бабку не злился. Он изучал ее с живейшим интересом энтомолога, с которым попытался наладить общение таракан. Скорее уж закипал Гесер.
– Мы к вашим соседям в гости, – сказал я. – Все в порядке, не беспокойтесь.
– К Ольке? – обрадовалась старуха. – Приставы, да? Что, кредиты не выплачивает? А я ей говорила – нечего с жиру беситься! Без мужа живет, тефтеля своего растит, а туда же – то ремонт делает, то по заграницам мотается… – Тут в ее словах прорезалась искренняя ненависть человека, никогда и никуда не ездившего, – то телевизор плоский покупает, то по секциям-кружкам тефтеля своего водит…
– Антон, сделай что-нибудь, – попросил Гесер. – Я… боюсь не рассчитать.
– Да, поработай, – кивнул Завулон. – Хочешь – реморализируй. Обещаю не засчитывать это в ваш лимит на вмешательство.
Наверное, можно было попытаться воздействовать на бабку. Не была же она всегда такой, ведь верно? Не бывает таких людей от природы. С ними случается что-то плохое… а может быть, это неизвестный науке вирус скотства…
– Реморализировать не стану, боюсь надорваться… – сказал я. – Идите спать, бабушка!
Мне даже не хотелось считывать ее имя, будто я боялся испачкаться в ее мыслях.
– Спать? – удивилась бабка.
– Вы будете спать ровно десять часов, – сказал я. – А когда проснетесь, то забудете про нас.
Бабка кивнула и закрыла дверь, втянув голову в щель в самый последний момент.
– Все гениальное просто, – сказал Гесер. И позвонил в соседнюю дверь.
Открыла Ольга Юрьевна. Глаза у нее были чуть затуманены, как у любого человека, попавшего под мягкое, но непреодолимое внушение Иного.
– Проходите! – тоном радушной хозяйки произнесла она, отступая в сторону.
Семена я увидел сразу – он стоял посреди комнаты, одной рукой прижимая к себе мальчика Кешу, а другой «держа» на взводе какое-то очень и очень неприятное заклинание. Семен – он очень опытный и умелый. Но увидев «тигра» воочию, я понимал, что никакой опыт и мастерство Семену бы не помогли.
При нашем появлении Семен облегченно выдохнул и взмахнул рукой, разряжая заклинание. Потом сказал:
– Это друзья, Кеша, все хорошо…
А нам, куда с большим чувством:
– Спасибо. Вы бы знали, как я рад вас видеть. Даже тебя… Завулон.
Глава 6
В сказочных книгах родителям юных волшебников всегда честно сообщают, что их ребенка берут учиться волшебству. В Дозорах так никогда не делают. Во-первых, никакой специальной школы у нас нет. Иных учат при Дозоре, и детей среди них редко бывает больше трети, ведь способности Иного могут проявиться в любом возрасте. Среди Иных, как среди шахматистов, нет «взрослых» и «детских» разрядов. Во-вторых, родителям этого просто не надо знать. И дело тут не в том, что они могут что-то разболтать, это легко предупредить простыми заклинаниями. Проблема совсем в другом…
За многие века, пока человечество окончательно утратило веру в магию, а колдуны и волшебники создали Дозоры и разделились на Светлых и Темных, у нас появился немалый опыт общения с людьми. Представьте, что вам сообщили, что ваш сын или ваша дочь – волшебники. Вначале скорее всего вы будете просто рады этому факту (или огорчены, если это противоречит вашей пламенной вере или не менее пламенным атеистическим убеждениям). Потом… потом вам станет обидно. Конечно, все родители хотят своим детям самого лучшего будущего. Но настолько лучшего… понимать, что вы проживете короткую жизнь обычного человека, в то время как ваш ребенок сможет совершать чудеса и будет жить сотни лет – это непросто! Очень многие срываются и начинают явно или неявно вымещать свое раздражение на ребенке. А это, кстати, может привести к большим неприятностям – дети контролируют себя куда хуже взрослых. Но главное даже не в этом.
Пусть человек будет рад, что его ребенок – Иной.
Пусть он будет искренне любить его и не пустит в свое сердце даже капли жалости.
Обычно это означает, что мы имеем дело с хорошей, любящей семьей.
И тут начинается самое тяжелое.
«Доченька, бабушка тяжело болеет… ты ведь сумеешь ей помочь?»
Сумеет. Вмешательство седьмого уровня. Ерунда, конечно… но уже нарушает баланс между Дозорами.
«Сын, что-то совсем тяжеловато жить становится… Не зайдешь ко мне на работу? Там есть такой дядька, от него зависит, повысят ли мне зарплату… сможешь с ним… поговорить?»
Сможет. Вмешательство седьмого или шестого уровня. А еще – расшатывание морали у юного Иного.
«Да что ж они творят, сволочи! Да этот закон все наше образование угробит!»
И даже не надо ничего говорить. Честный хороший ребенок-Иной смотрит на лоснящуюся физиономию чиновника в телеэкране. И невольно желает ему зла.
Вспухает над мудрой чиновничьей головой воронка инферно. И не такая, которые они каждый день накапливают от обычных человеческих проклятий, за эти пусть сами отвечают – детьми-наркоманами, заминированными автомобилями, видеокамерами в бане, а настоящая, серьезная. От которой шарахнет так, что Инквизиция будет мирить Дозоры, выясняющие, кто виноват и кто теперь кому что должен.
Поэтому лучший и единственный способ – сразу объяснить человеку, неважно, большому или маленькому… «Ты – не человек. Ты – Иной. Это не лучше и не хуже… это иначе. Беды и проблемы людей тебя отныне не касаются, а ты – не касаешься их. Тебе хватит своих бед и своих проблем».
Не всегда сразу, но это понимают все.
А родители… они узнают, что их талантливый ребенок будет теперь учиться помимо обычной школы еще и в особой. Физико-химической. Художественной. Или посещать пять раз в неделю кружок макраме. Совершенно неважно, что они будут думать, потому что они примут любую ложь и никогда не станут допытываться до правды. Когда-то я думал, что это все-таки жестоко. Потом понял, что это не жестокость, а жесткость. Добрая жесткость.
