Тень волка - Фримен Ричард Остин
– Ваше материальное положение отнюдь не кажется мне таким уж безнадежным, – возразил адвокат, откровенно ироничным взглядом окидывая стены моей комнаты, облицованные старыми потертыми панелями.
– Во всяком случае, дядя и я никогда не верили, что Армидж обладает состоянием, превышающим несколько сотен долларов, – продолжал я с выражением превосходства, рассчитывая отплатить этим эсквайру за его сарказм. – Хотя в таком городишке, как наш, старик, похожий на Пита Армиджа и ведущий такой же образ жизни, как и он, несомненно рано или поздно приобретает репутацию человека, скопившего несметные богатства.
Он поджал свои губы.
– В самом деле? – И редкие седые волосы на подбородке адвоката, не брившегося с утра предшествующего дня, ощетинились. – Самый что ни на есть пошлый и глупый слух бывает порой очень желателен – когда он выгоден для кого-либо. И если бы вы были правы, то действительно ничего не получили бы после смерти старого Пита. Но так уж случилось, что Пит Армидж умер, оставив после себя наследство, если я не ошибаюсь, примерно в 100 тысяч долларов, и потому я не погрешу против канонов профессиональной этики, сообщив вам эти сведения, так как верю, что по его завещанию вы являетесь единственным наследником состояния покойного скряги.
– Он к тому же оставил еще и завещание? – как последний идиот, воскликнул я. Но я был так поражен словами адвоката, что еще удивитель нее было то, что в этой ситуации я вообще оказался способен произнести хоть что-то.
– Да, и остается только выяснить, что он с ним сделал. Весь вопрос в том, где оно. Куда старый Пит Армидж положил свое завещание?
– Вы хотите сказать, что не знаете, где лежит завещание? Вы хотите сказать, что его нет ни в одном из ваших сейфов? Но тогда откуда вы знаете…
– Я узнал об этом в прошлом году вскоре после вашего возвращения, примерно в то время, когда стало достоверно известно о разорении вашего отца. Вот откуда я знаю об этом деле.
– И старый Пит назвал меня своим наследником?
– Нет. Он никого не назначил, но мы оставили место в завещании для имени наследника, которое он должен был вписать сам.
И адвокат, чье морщинистое лицо напоминало съежившийся маринованный овощ, словно воочию увидев мои взметнувшиеся ввысь надежды, усмехнулся так, что-я вскипел от гнева.
– Боюсь, что должен просить вас извинить меня, эсквайр Киллиан, – холодно произнес я. – Через несколько минут я должен приступить к исполнению своих обязанностей в конторе моего дяди.
– А я и не задержу вас долее, чем на несколько минут, – ответил адвокат с такой серьезностью, словно мгновениями ранее он и не думал забавиться на мой счет. – Дело в том, что старый Армидж оставил пробел на листе, но затем зашел за высокую конторку клерка, где никто не мог увидеть написанного им, и уже там внес имя наследника. Затем он загнул эту часть завещания вниз и вернулся с ним к моему столу, и уже здесь оно было оформлено до конца, а мы вместе с моим клерком, старым Сэмми Роджерсом, подписали его в качестве свидетелей.
– Все менее и менее я вижу себя участником этого дела, – начал я, но адвокат прервал меня с какой-то угрюмой веселостью, если позволительно так назвать его манеру держать себя.
– Вам придется это сделать, мой юный друг, и немедленно, так как у меня нет других желающих расточать свое время подобным образом, кроме вас. Тем более что вы располагаете самыми превосходными основаниями принять участие в этом деле. Во-первых, старый Пит обсуждал со мной свое завещание на протяжении нескольких лет; и хотя он никогда не говорил мне, кого именно он собирается назначить своим наследником, очень редко он обходился без упоминания вашего имени либо в начале, либо в конце разговора.
– Но то, что я сделал для него, было столь незначительно, – возразил я.
– Пит Армидж ни разу не упоминал о том случае, – немедленно осадил меня адвокат. – В большинстве же случаев он говорил о вас, что вы производите впечатление степенного молодого человека, который будет хранить и преумножать то, чем он владеет, в отличие от тех, кто пустит деньги на пьянство и разврат и не успокоится до тех пор, пока не растратит всего. Я высказал вам те свои соображения, которые он мог принять в расчет, выбирая наследника для своих богатств, удовлетворяющего его требованиям и в чем-то похожего на него самого.
– Избави Боже! – воскликнул я, так что на морщинистом лице адвоката вновь появилась хитрая усмешка.
– Но и это еще не все, – продолжал он. – Старик не был таким мудрецом, каковым он себя считал. Когда он вписывал то имя, случилось так, что он положил завещание на клочок бумаги, лежащий на конторке клерка. И пользовался Пит Армидж при этом обычной ручкой со стальным пером, – он еще сказал, что они изнашиваются слишком быстро, – и написанное им имя отпечаталось на том самом клочке бумаги, на который старик неосторожно положил свое завещание. Роджерс позднее нашел этот клочок на своей конторке. Ускользнувшая маленькая тайна напустила важности на моего невысокого смуглого клерка. А имя, мистер Роберт Фарриер, которое он прочитал, было вашим.
В тот же миг мои надежды вновь взмыли к небу, поддерживаемые всеми аргументами здравого рассудка. Я с трудом слушал адвоката, улавливая из его слов лишь отдельные не связанные друг с другом фразы: 100 тысяч долларов – результат удачных спекуляций на протяжении всей жизни – закладные на недвижимое имущество, главным образом в Филадельфии и Бостоне, но все же достаточно далеко отсюда, чтобы об этом не прослышали сборщики налогов – никаких денег ни в банках, ни в адвокатских сейфах, за исключением одного или двух случаев за все время – когда составлялось само завещание – и с этими словами мои надежды, словно подстреленная утка, камнем понеслись вниз. Не принимая во внимание доводы адвоката, отвергая предлагаемый им надежный опечатанный сейф, старый Пит настоял на том, чтобы завещание хранилось лично у него.
– Когда оно вам понадобиться, вы легко найдете его, – упрямо твердил старик на все попытки эсквайра Киллиана убедить его в том, что при таком способе хранения документ может быть потерян. – Где бы я ни находился, завещание никогда не окажется вне пределов досягаемости моих рук, ни днем, ни ночью.
– Пожалуй, старик намекал на карман своего старого зеленого пальто, – рискнул предположить я. – Его ни разу не видели без этой одежды.
– Для этой цели больше годится подкладка, – согласился Киллиан. – Но где сейчас находится это пальто? Доводилось ли вам видеть его или что-либо слышать о нем после смерти старика?
– Оно должно быть в доме, – сказал я.
– Мои самые тщательные поиски этой вещи потерпели неудачу. Следователь не знает, где оно, да и не интересуется этим.
– Днем накануне убийства старик был одет в это пальто. Я помню это совершенно отчетливо.
– Нашли ли вы хоть что-нибудь из той одежды, в какую он был одет в тот роковой для себя день? – Я высказал эту внезапно посетившую меня мысль и добавил, что накануне вечером пастор уже поднимал этот вопрос об одежде Пита Армиджа.
– И священник тоже задумался над этим обстоятельством, да? – угрюмо прокомментировал адвокат. – Впрочем, я нашел всю остальную одежду там, где старый Пит ее оставил – на сломанном стуле рядом с кроватью, но не заметил даже нитки от пальто, хотя в том полуденном полумраке осмотрел все и под кроватью и над ней.
– Я допускаю, что старик мог накинуть пальто на себя поверх ночной рубашки, и кто-нибудь мог украсть его с мертвого тела, прежде чем на место убийства прибыли следователь и полицейские.
– Непохоже на то. Я оказался в том саду не позднее любого другого, и вокруг трупа было так много крови, что никто не смог бы снять с него пальто, не оставив при этом своих следов.
Конечно, любой, кто знал о завещании, имел основания уничтожить его и, как вы или я, догадывался о том, где старый Пит прячет этот документ, до приезда следователя мог незаметно подкрасться и украсть пальто прямо со стула. – Но аналитический ум адвоката тут же не оставил камня на камне от этой тщательно разработанной гипотезы. – Если бы существовал хоть какой-нибудь способ, с помощью которого Роджерсу удалось бы извлечь пользу из такого поступка, мы могли бы заподозрить его ввиду отсутствия другой кандидатуры. Но это невозможно, – заключил Киллиан. – Даже нищий бродяга не прикоснулся бы к пальто, если бы увидел растерзанный труп на ступенях крыльца – даже если бы проходил мимо и имел возможность зайти в дом. И никто другой не захотел бы войти в то утро в тот дом.
