Фред Стюарт - Золото и мишура
— Псс…
Повернувшись туда, откуда исходил этот звук, она разглядела мужчину, который стоял на носу верхней палубы и делал знаки, чтобы Эмма подошла. Немного поколебавшись, она все-таки приблизилась к нему, но даже когда подошла, не смогла в темноте разглядеть его лицо. На левой и правой стенах коридора горели два фонаря, однако их света хватало лишь на то, чтобы обозначить рулевую рубку, расположенную у них над головой. Эмма сумела только разглядеть, что у незнакомца темные волосы.
— Это ваша каюта? — шепотом спросил он, показывая на дверь.
— Да, номер девять. А в чем дело? И кто вы такой?
— Мистер Кларк, еду в каюте номер десять. Это по другую от вас сторону коридора. А что это был за мужчина, с которым вы только что разговаривали?
— Мой отец.
— Пока вы ужинали, корабельный эконом забирался в башу каюту и каюту вашего отца, а также и в ту, что расположена по другую от вашей сторону. Кажется, там каюта номер семь.
— Мистер Рихтер? Но зачем это ему понадобилось?
— Мне показалось, он что-то разыскивал.
Эмма повернулась и взглянула в направлении своей каюты. Минуту она раздумывала. Герр Рихтер? Приятный краснолицый немец, работающий тут экономом, который всегда был столь любезен с ними?
— Должно быть, тут какая-то ошибка, — сказала она, вновь повернувшись к незнакомцу.
Но мистер Кларк исчез.
Секунду подумав, Эмма торопливо пошла по коридору и постучалась в каюту отца. По другую сторону жалюзи загорелся свет.
— Кто там?
— Это я, папочка, разреши мне войти.
Он откинул задвижку, и Эмма скользнула в узкое пространство каюты. Феликс был во фланелевой ночной рубашке и домашних тапочках.
— Бриллианты на месте? — шепотом спросила она после того, как он закрыл дверь.
В синих глазах отца появилось удивленное выражение, и он привычным движением проверил специальный пояс для хранения денег, который носил под рубашкой.
— Да, конечно. Ты ведь знаешь, что я никогда его не снимаю. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что один человек только что сказал мне, что корабельный эконом рылся в наших каютах, пока мы ужинали.
Феликс поколебался.
— Ну, теперь поняла? — спросил он. — Поняла, что я был прав, когда отказался положить драгоценности в корабельный сейф. Никому нельзя верить, пока не доберемся до Калифорнии. Но как же он прознал?..
— Должно быть, просто догадался, что где-то у нас непременно должны быть деньги. Думаю, что следует сообщить обо всем капитану.
Феликс нахмурился.
— Ну уж нет. Если эконом вор, вором может оказаться также и капитан. Черт побери! Конечно же, мы не знаем наверняка, что делал в каютах эконом… А кто, собственно, рассказал тебе об этом?
— Один мужчина, некто мистер Кларк, из каюты номер десять. Должно быть, он видел эконома, я полагаю.
— То есть как это «полагаю»? Разве сам он не объяснил?
— Нет. Исчез, как привидение.
— Ах! — вздохнул Феликс. — Чушь какая — «привидение»… вороватый корабельный эконом… Сумасшедшая Америка! Как бы там ни было, сейчас мы все равно не можем ничего предпринять. Иди к себе и ложись, а я все обдумаю.
Выпустив дочь, он закрыл дверь на задвижку, вдобавок к тому, что повернул ключ. Засунув руку под рубашку, нащупал пояс, где были драгоценности, и, отстегнув его, осторожно положил на койку. После этого открыл один из имевшихся там кармашков и вытащил горсть бриллиантов размером от полукарата до двух каратов. Держа бриллианты в ладони, он любовался игрой света в их гранях.
Когда Феликс продал свое дело, а также дом во Франкфурте, он вложил все вырученные средства в эти вот камни, которые и вез теперь в Калифорнию. В поясе находилось драгоценностей на более чем семьсот пятьдесят тысяч долларов — по ценам 1850 года, это было целое состояние. Феликс отдавал себе отчет, что так везти бриллианты опасно, однако как иначе мог он через полсвета переправить свое состояние в место, где не было никаких банков?
Глава третья
Эмма быстрым шагом прошла по коридору и постучала в дверь каюты номер десять. После некоторой паузы из-за Жалюзи послышался шепот:
— Кто там?
— Мистер Кларк? Это я, Эмма де Мейер, из каюты номер девять. Можно с вами поговорить одну минутку?
Последовала такая долгая пауза, что Эмма подумала было, уж не пошел ли мистер Кларк спать. Затем в каюте зажегся свет, дверь открылась, и перед Эммой предстал самый красивый молодой мужчина, какого ей только доводилось видеть. Арчер Коллингвуд был тоже во фланелевой ночной рубашке, однако в отличие от ее отца босиком.
— Входите, — прошептал он и отступил, давая ей пройти. Эмма очутилась в каюте, столь же маленькой и узкой, как и ее собственная. — Что вы хотите?
— Вы сказали, что эконом что-то искал в наших каютах. А почему вы так решили?
«Бог ты мой, — подумал Арчер, — как она великолепна!»
— Но, может быть, он забрался по какой-нибудь корабельной надобности?
— Конечно, и провел в каждой каюте по пять минут.
Они уставились друг на друга.
— Ну, всякое могло быть… — Она понимала, что пора уходить, и тем не менее больше всего хотела остаться. — Вы сегодня не ужинали, не так ли?
— Я ужинал здесь, в каюте. От корабельной качки желудок несколько, знаете…
Помолчали. И опять они пожирали глазами друг друга. Он думал, глядя на нее, что никогда прежде не видел таких прекрасных глаз, цветом напоминавших фиалки…
— А я знаю, что вы имеете в виду, — сказала она, стараясь хоть как-то поддержать разговор, тогда как думала в этот момент лишь о том, что у этого мужчины глаза синие, как васильки. Никогда раньше ей не доводилось испытывать столь сильное физическое влечение к мужчине. Сейчас Эмма больше всего желала коснуться его рукой. — Когда пересекали океан, мне тоже было очень нехорошо.
— Вы из Англии?
— Нет, из Германии. А вы направляетесь в Новый Орлеан?
— Нет, я в Каире пересяду на другой пароход. — «Кожа ее, как молоко, точнее даже — как сливки…»
— Каир? Это в Египте?
— Нет, мэм. Это в штате Иллинойс. Я поеду до Сент-Луиса, оттуда в Индепенденс, пристану к какому-нибудь каравану из повозок.
— Так, значит, вы направляетесь в Калифорнию? И мы едем туда же. Вам, наверное, хочется отыскать золотой участок?
— Нет, мэм, я торговец Библией. — Арчер из предосторожности не только выкрасил свои волосы в черный цвет, чтобы его как-нибудь ненароком не зацапала полиция, не только придумал себе имя, но выдумал также для себя и род занятий.
— Продаете Библию? — Она прижала ладонь к губам, пытаясь скрыть улыбку.
— Вас что-нибудь не устраивает? — спросил он, несколько смущенный такой реакцией.
— Да нет, просто… просто я подумала, что несколько забавно торговать такой книгой. Не могу, например, представить себе торговца Торой.
— А что такое «Тора»?
На этот раз она уставилась на него с изумлением, не понимая, шутит ли он или говорит серьезно.
— Вы что же, никогда не слышали про Тору?
— Нет, мэм.
— Ну, это нечто вроде… — Она помедлила, желая поточнее объяснить и потому стараясь подыскать наиболее точные слова. — Видите ли, это нечто вроде свитка: он в Храме… Проще говоря, это что-то вроде Библии, только это еврейская Библия.
Он моргнул, не вполне поняв объяснение.
— Я ведь еврейка, — добавила она, желая помочь ему лучше понять сказанное ею.
— В самом деле? — переспросил он, удивившись так, словно перед ним вдруг предстал живой герой какого-нибудь мифа.
— Вас что-то в этом не устраивает? — несколько суше поинтересовалась она.
— Да нет, отчего же. Просто у нас в Индиане никогда не было никаких евреев… Так что это в некотором смысле даже интересно. Я всегда хотел встретить живого еврея.
— Почему?
— Когда я был маленький, мать читала мне Библию, и там говорится, что ваш народ убил Иисуса Христа, и вообще…
— Спокойной ночи, мистер Кларк. — Она направилась к двери.
— Эй, погодите, я сказал что-нибудь не так?
Она обернулась, и ее аметистовые глаза сверкнули.
— А я-то рассчитывала, что в Америке нет антисемитизма! Наверняка я ошибалась.
— Нет анти… чего?
— Да вы еще и глупый, как Хенкель фон Хеллсдорф?
— Как кто?
Эмма вышла из каюты, хлопнув дверью. Одолев половину расстояния до своей каюты, она подумала, что, возможно, была в данной ситуации не вполне справедлива. Кажется, он все-таки действительно ничего не знал о евреях и, следовательно, не мог быть антисемитом. Она уже хотела повернуть назад и извиниться перед ним, но в последний момент передумала. Было очевидно, что ложные утверждения, что все евреи несут ответственность за смерть Иисуса, уже достигли Америки, и этот яд, которому уже почти два тысячелетия, внедрился в общественное сознание, а стало быть, этот молодой человек, сам того не подозревая, все-таки является антисемитом. Не исключено, что антисемитами были все гои, вне зависимости от того, осознавали они этот факт или нет. Juden… Juden… Juden… Воспоминания о том, как скандировали это слово франкфуртские студенты, вновь проснулись в ее памяти. Это было отвратительно, ужасно, она никогда не сможет забыть или простить это…
