Артур Хейли - Вечерние новости
Ему не могли не приходить в голову мысли о том, были ли у Джессики эти книжки, когда она встречалась с Партриджем. Пользовались ли они ими? Но Слоуну так и не хватило духу задать эти вопросы – возможно, потому, что он боялся услышать в ответ “да”.
С другими же людьми Слоун по-прежнему вел себя сдержанно. Он не мог припомнить, когда в последний раз обнимал отца, – несколько раз он порывался его обнять и всякий раз воздерживался, не зная, как это воспримет старик Энгус, человек сухой, даже жесткий.
– Привет, милый!
Джессика появилась в бледно-зеленом платье – Кроуфорду всегда нравились такие тона. Они поцеловались и вместе прошли в гостиную. Ненадолго там появился и Никки: он уже поужинал и собирался спать.
– Как дела в музыкальном мире? – спросил Слоун сына.
– Отлично, пап. Я развиваю Второй прелюд Гершвина.
– Я помню этот прелюд. Гершвин, кажется, сочинил его в молодости.
– Да, ему было тогда двадцать восемь лет.
– В начале, насколько я помню, там есть такой мотив. – И он попытался напеть; Никки и Джессика засмеялись.
– Я знаю это место, пап, и, пожалуй, понимаю, почему ты его запомнил.
Никки подошел к роялю и, аккомпанируя себе, запел чистым тенором:
В небе звезды яркие,
Берег залит луной,
А я с крыльца тетушки Дины
Смотрю на милый Неллин дом.
Слоун сдвинул брови, напрягая память.
– Где-то я это уже слышал. Это не песня ли времен гражданской войны? Никки так и просиял.
– Правильно, пап!
– Кажется, до меня дошло. Ты хочешь сказать, что некоторые места в этой песне похожи на Второй прелюд Гершвина. Никки покачал головой:
– Все наоборот: сначала была песня. Но никто не знает, известна ли она была Гершвину и использовал ли он ее или же это просто совпадение.
– И мы тоже никогда этого не узнаем. – Пораженный познаниями Никки, Слоун добавил:
– Вот ведь черт!
Ни он, ни Джессика не могли в точности припомнить, когда у Никки появился интерес к музыке, но во всяком случае в раннем детстве, а теперь музыка стала главным предметом его внимания.
Никки потянуло к роялю, и он начал брать уроки у бывшего пианиста-концертанта, пожилого австралийца, жившего неподалеку, в Нью-Рошелл. Недели две-три назад учитель, говоривший с сильным акцентом, сказал Джессике: “У вашего сына уже сейчас недюжинные для его возраста познания в музыке. В дальнейшем перед ним может открыться несколько путей: он либо станет концертировать, либо будет композитором или даже исследователем, ученым. Но главное: музыка говорит с Николасом языком ангелов, языком радости. Она – часть его души. И я предсказываю, что она станет главным в его жизни”.
Джессика взглянула на часы.
– Никки, уже поздно.
– Ах, мам, разреши мне побыть еще. Завтра же в школе нет занятий.
– Но тебе все равно целый день надо заниматься. Так что – нет.
Джессика следила за дисциплиной в семье, и Никки, пожелав родителям спокойной ночи, ушел к себе. Вскоре они услышали звуки портативной электронной клавиатуры, донесшиеся из его спальни, – Никки обычно играл на ней, когда нельзя было пользоваться роялем в гостиной.
А Джессика вновь занялась мартини. Глядя, как она разливает коктейль по бокалам, Слоун думал: “Можно ли быть счастливее?” Такое чувство вызывала у него Джессика и то, как она выглядела после двадцати лет брака. Она уже не ходила с распущенными волосами и не старалась скрыть пробивавшуюся седину. Да и возле глаз у нее появились морщинки. Но фигура по-прежнему была стройная, хороших пропорций, а ноги притягивали взгляды мужчин. В общем, думал Слоун, она, право же, не изменилась, и он по-прежнему гордился женой, когда появлялся с ней в чьем-либо доме.
– Похоже, у тебя был тяжелый день? – заметила она, протягивая ему бокал.
– В общем – да. Ты смотрела “Новости”?
– Да. Несчастные пассажиры этого самолета. Такая страшная смерть! Они ведь, должно быть, уже какое-то время знали, что у них нет шанса выжить, – сидели и ждали смерти.
Слоун почувствовал укор совести: он об этом даже и не подумал. Порой профессионал настолько занят сбором информации, что забывает о людях, участниках события. “Интересно, – подумал он, – это происходит от бесчувственности, порождаемой слишком долгой причастностью к разного рода событиям, или от необходимой отстраненности, какую вырабатывают в себе врачи?” Слоун надеялся, что это второе, а не первое.
– Если ты смотрела сюжет про самолет, – сказал он, – значит, ты видела Гарри. Что ты о нем скажешь?
– Он хорошо вел передачу.
Джессика произнесла это безразлично ровным тоном. Слоун наблюдал за ней, ждал, что она еще скажет, – неужели прошлое совсем для нее умерло?
– Гарри не просто хорошо вел. Он это делал на большой. – Слоун поднял вверх большой палец. – Он выступал без подготовки. У него на это не было времени. – И Слоун рассказал, как повезло Си-би-эй, что в далласском аэропорту оказалась съемочная группа. – Гарри, Рита и Минь – все трое здорово сработали. Мы уже обскакали все другие станции.
– Гарри и Рита, похоже, часто работают теперь вместе. Между ними что-то есть?
– Нет. Они просто хорошо сработались.
– Тебе-то откуда это известно?
– Потому что у Риты роман с Лэсом Чиппингемом. Они думают, что никто об этом не знает. Но знают, конечно, все. Джессика расхохоталась.
– Ну и команда у вас – сплошной инцест <Инцест – кровосмешение.>. Лэсли Чиппингем был шефом Отдела новостей Си-би-эй. Именно с ним Слоун собирался разговаривать на другой день по поводу Чака Инсена и настаивать, чтобы его убрали.
– Меня можешь из этой братии исключить, – сказал Слоун жене. – Я вполне доволен тем, что у меня есть дома.
Мартини, как всегда, сняло напряжение, хотя ни он, ни Джессика не пили много. Бокал мартини и бокал вина за ужином – это была их норма, а в течение дня Слоун не пил вообще.
– Я вижу, у тебя сегодня хорошее настроение, – сказала Джессика, – и для этого есть еще одно основание. – Она поднялась и достала из маленького бюро, стоявшего в другом конце комнаты, уже вскрытый конверт. Джессика обычно вскрывала корреспонденцию, так как вела большую часть их личных дел. – Это письмо от твоего издателя и гонорарный счет.
Он взял у нее конверт и внимательно просмотрел бумаги – лицо его просияло.
Несколько месяцев назад вышла книжка Кроуфорда Слоуна “Телекамера и правда”. Он написал ее в соавторстве, и это была третья его работа.
Продавалась книга плохо. Нью-йоркские критики безжалостно набросились на нее, радуясь возможности унизить человека с таким весом, как Кроуфорд Слоун. Но в Чикаго, Кливленде, Сан-Франциско и Майами книга понравилась. Более того, с течением времени определенные места в ней привлекли внимание обозревателей газет, а лучшей рекламы ни одной книге и не надо.
В главе, посвященной терроризму и заложникам, Слоун прямо написал о том, “с каким стыдом американцы узнали в 1986 – 1987 гг., что правительство США купило свободу группке своих заложников на Ближнем Востоке ценою жизни тысяч иракцев, которые полегли и были искалечены не только на полях сражений между Ираном и Ираком, но и в тылу”.
Эти люди погибли, писал он, потому что США снабжали Иран оружием в уплату за выпуск заложников. “Современные грязные тридцать сребреников” – так охарактеризовал Слоун эту расплату оружием, подкрепив свои слова цитатой из Киплинга.
Особой похвалы, кроме приведенного выше, удостоились следующие высказывания Слоуна:
"Ни у одного политического деятеля не хватит духу сказать это вслух, но заложников – в том числе и американцев – следует считать людьми приговоренными.
С террористами можно говорить только языком контртерроризма, ибо это единственный язык, который они понимают: надо, по возможности, их выслеживать и исподтишка уничтожать. Никогда нельзя – прямо или косвенно – идти на сделку с террористами или платить им выкуп – никогда!
При поимке с уликами террористам, которые сами не соблюдают норм гражданского права, нельзя давать возможность прибегнуть к помощи законов и принципов, которые они презирают. Англичане, глубоко уважающие закон, вынуждены порой отходить от него в целях защиты от порочной и безжалостной ИРА.
Что бы мы ни делали, терроризм не исчезнет, потому что правительства и организации, поддерживающие террористов, в действительности не хотят идти ни на какие соглашения и договоренности. Это фанатики, использующие других фанатиков для достижения своих целей.
Мы, живущие в Соединенных Штатах, не избавлены от терроризма – скоро и нам предстоит столкнуться с ним на собственном дворе. Но ни психологически, ни как-либо иначе мы не подготовлены к этой не знающей границ, безжалостной войне”.
Когда книга вышла в свет, кое-кто из начальства Си-би-эй занервничал, опасаясь, как бы утверждения о том, что “заложников следует считать людьми приговоренными” и что террористов надо “исподтишка уничтожать”, не вызвали в политических кругах и среди широкой публики возмущения против телестанции. Как выяснилось, тревожились они напрасно и вскоре тоже присоединились к славившему Слоуна хору.
