Дино Буццати - Загадка Старого Леса
– …без сомнений, его бросили… такому поступку нет оправдания… наверное, это он завел мальчика сюда… вот именно, его бросили в лесу…
Стараясь растворить шелест ветра в других звуках, полковник пошел быстрее, громко заговорил, задал мальчику уйму вопросов. Бенвенуто лишь удивленно смотрел на него. Довольно скоро, однако, Проколо остановился, чтобы перевести дух. Ветер продолжал завывать, но Бенвенуто как ни в чем не бывало шагал вперед.
– Бенвенуто! – закричал полковник в гневе. – Ты что, оглох? Не слышишь, что говорят там наверху?
Мальчик прислушался и сказал, что ничего особенного не уловил.
– Значит, мне померещилось. – Полковник успокоился. – От усталости порой чудятся престранные вещи.
Потом ветер затих. На душе у полковника тем не менее было тревожно. Помимо сплетен, его заботило, как выбраться из этой чащобы. Они шли уже долго, но ландшафт не менялся, их обступали все те же деревья, неотличимые друг от друга, с неба струился все тот же тусклый белесый свет.
Время от времени полковник останавливался и звал Маттео и Бернарди. Но оба они повиновались приказу и ничем не обнаруживали своего присутствия. День клонился к вечеру, а лесу не было конца и края.
Наконец на зов Проколо откликнулась сорока, хрипло прокричав с макушки ели.
– Полковник Проколо? Полковник – это ты? – спросила она.
Проколо остановился и посмотрел наверх. Птица повторила вопрос, но полковник не отвечал. Он был уверен, что сорока-часовой умерла в ту ночь, когда он подстрелил ее, – сомневаться не приходилось. И все же у него закралось подозрение, в голове мелькнула нелепая мысль: а вдруг это и вправду птица-сторож, которую он убил, и вот она зовет его с дерева. Поэтому полковник молчал.
Правда, он быстро отверг эту догадку и, когда сорока в третий раз обратилась к нему, ответил сухо:
– Да, это я. В чем дело?
– Я слышала крики, – пояснила она, – а увидев тебя, сразу поняла: вот он, знаменитый полковник. Слух о тебе дошел ведь и до меня. Я прилетела проведать свою сестрицу, она служит у тебя часовым. Целый век не виделись.
– Ну и дела, – сказал полковник, слегка смутившись. – Выходит, ты прилетела только ради этого?
– Только ради этого. Издалека, кстати. Мы с родичами живем в Испании.
Полковник молчал. А чуть погодя спросил:
– Ты там высоко сидишь. Не видать ли моего дома?
– Вижу большой дом посреди лужайки. Не знаю, правда, твой ли это дом.
– Скажи-ка, – обратился к сороке полковник, – а в какой он стороне?
– Ясно, – смекнула та. – Хочешь, чтобы я указала тебе дорогу?
– Вот именно. Мы заблудились.
– Да уж вижу. Немудрено. Заблудиться тут – пара пустяков. И кстати, случается всякое: иным даже пришлось распрощаться с жизнью, умерли в чаще от голода. Говорят, тут находили скелеты.
– Вот ведь как, – сказал полковник.
– И больше всего попадалось детских скелетов, – заметила сорока. – Порой сюда заводят ребятишек и бросают их, бедняжки умирают от голода. Если, к примеру, кто-то решил избавиться от ребенка… Старый Лес дремучий, самое подходящее место.
– Ты на что намекаешь? – ледяным тоном перебил ее Проколо.
– На что намекаю?
– Да, к чему вся эта болтовня? – спросил полковник, искоса поглядывая на Бенвенуто. Но мальчик, казалось, не прислушивался к разговору, он еле держался на ногах от усталости.
– Ни на что я не намекаю. Просто передаю то, что мне рассказывали. Ну пойдемте же, если вы еще не раздумали.
Сорока перелетала с дерева на дерево, направляясь к дому; то и дело она оглядывалась, чтобы посмотреть, не отстали ли полковник с мальчиком.
Около часа Проколо и Бенвенуто шагали молча, стараясь не потерять из вида птицу. Наконец полумрак рассеялся. Они вышли из Старого Леса. Дальше росли деревья помоложе. И вскоре полковник заметил тропинку, что вела к дому.
– Всё, хватит! – крикнул он сороке и остановился. – Теперь мы и сами найдем дорогу.
– В таком случае до свидания, полковник! – ответила та и вспорхнула с косматой еловой лапы. Медленно описав в воздухе два круга, она полетела прочь.
Но вдруг Проколо спохватился:
– Эй, птица! Погоди! Мне нужно кое-что сказать тебе.
Сорока поспешно вернулась и присела на длинную ветку в двух метрах над головой Проколо.
– Ты куда сейчас собралась? – спросил полковник.
– Я же объясняла, что хочу повидаться с сестрицей, она у тебя сторожем служит.
– Не стоит труда, – сказал Проколо. – Нет больше твоей сестрицы.
– Она покинула эти края? Я не знала. И куда она подалась?
– Никуда. Она умерла. Однажды ночью дала ложную тревогу, и я выстрелил в нее из ружья.
Сорока молчала. Грудь ее трепетала от частого, неровного дыхания. Потом она пробормотала:
– А я проделала такой длинный путь… Три года не виделись… теперь придется лететь обратно.
– Да, незадача, – сказал Проколо. – Но поступай как знаешь. Если хочешь, оставайся. Станешь часовым вместо сестры…
И он быстро зашагал к дому, Бенвенуто следом.
Сорока ничего не ответила. Пройдя сотню метров, Бенвенуто обернулся: птица по-прежнему, не шелохнувшись, сидела на ветке.
А вечером, когда Аюти пришел из Нижнего Дола поговорить с полковником, над молчаливым лесом разнесся стрекот – такой же, как раньше. Это был крик нового часового.Глава XXII
Спустя несколько дней полковника навестил Маттео. Проколо сидел у себя в кабинете и начищал готовальню.
– Ну что, какие новости? – полюбопытствовал ветер тоном, в котором явно недоставало почтительности.
– Никаких, – ответил Себастьяно Проколо. – Дело не выгорело, я все провалил и к тому же, боюсь, подставил самого себя.
И полковник рассказал Маттео, что произошло в лесу, не забыв упомянуть и о шепоте неведомого ветра; очевидно, кто-то заметил, что Бенвенуто остался один, и весть разлетелась по чаще. Подозрение, судя по всему, пало на него, на Проколо.
И еще полковник добавил, что со своего возвращения он больше не слышал позорящих его имя сплетен. Возможно, ему все померещилось, ведь он тогда порядочно устал.
Маттео слегка разочаровался в полковнике и даже не попытался ободрить его. Зато сказал, что духи Старого Леса жадны до новостей и часто обсуждают совсем незначительные происшествия недели напролет.
Эти слова, конечно, вырвались у Маттео от досады, от желания отомстить полковнику за нанесенные оскорбления. Как бы то ни было, Проколо насторожился. После этого он несколько дней кряду бродил по Старому Лесу и прислушивался, не доносится ли сверху предательское бормотанье ветра. Но ничего, что могло бы выставить его в невыгодном свете, не услышал.
Однако тревога его не улеглась. Он опасался, что в лесу Бенвенуто откроют правду и мальчик разболтает все приятелям. И полковник нередко следил за племянником, тайком шел за ним по пятам, когда тот отправлялся в лес, и порой доходил вот так до Спакки, где товарищи Бенвенуто почти каждый день устраивали игры.
Спакка находилась на северо-западной оконечности леса в трех километрах от пансиона, это была широкая треугольная поляна. Почему она носила такое название – трудно сказать. На одной ее границе стоял строй елей-великанов, по другую сторону начинался унылый и каменистый Сухой Дол. На краю поляны примостилась заброшенная хижина, где раньше жили лесники.
Оставаясь незамеченным, полковник с любопытством наблюдал за детьми, игравшими по правилам, которых ему так и не удалось постичь (как известно, мальчишечьи игры – одна из самых таинственных вещей на свете). Тем не менее он сообразил, что в основе игры лежали военные действия. Проколо сразу приметил, что Бенвенуто, который не мог тягаться в силе и ловкости со своими товарищами, всегда стоял в последнем ряду и слепо подчинялся Берто, признанному вожаку. Что касается происшествия в Старом Лесу, полковник не слышал, чтобы мальчик хоть словом обмолвился о случившемся.
Полковник был поражен тем, что во время ребячьих игр в этой части леса начиналось необычайное оживление: слетались птицы, точно стараясь оказаться поближе к детям, – на деревьях их собиралось несметное число; вокруг суетились белки и сурки, которых тоже было не счесть. Даже вершины елей покачивались сильнее обычного, словно между духами происходили интереснейшие беседы.
Оживление царило недолго. Стоило полковнику приблизиться к поляне, как птицы умолкли, белки и сурки бросились врассыпную, лес окутала тишина, набежали мрачные тучи. Мальчики играли уже без прежней прыти. В воздухе разлилось тяжелое, вязкое оцепенение [5] .
Понаблюдав такое раза два или три, полковник пришел к выводу, что именно его присутствие, пусть даже дети о нем и не подозревали, разрушало гармонию. Он был удручен этим и оскорблен до глубины души. Выходит, лес к нему не благоволит, отторгает его. Ведь ясно, что в этом ликующем уголке природы он лишний, он противен деревьям и птицам.
Но полковник все-таки продолжал следить за играми мальчиков. Поняв, что многое от него ускользает, поскольку лес настроен враждебно, Проколо освободил от дневной службы сороку, своего нового часового, и попросил ее дежурить у поляны, наблюдать за играми и потом, вечером, обо всем ему докладывать, не опуская мельчайших деталей. Так Себастьяно Проколо узнал немало нового.
