Виктор Соколов - Мастерская Бога
Шла-надвигалася зима.
Который день
В седом таежье
Чугай с Лутавиным опять,
От холода угрюмо ежась,
Топтали снег за пядью пядь.
На чураки в лесу пилили
Махины лиственничных туш.
Костры палили - Печь топили –
Растапливали льдинки душ:
И,
Без конца в скалу врубаясь,
Прижавшись
К каменным бокам,
Поверили –
Скала рябая
Уже подвластна их рукам.
И били,
били,
били,
били
И наутычку,
И сплеча.
Кувалдой грузной по зубилу,
По всей округе грохоча.
Кайлой по граням раз
за разом...
И тут же -
Толстый лом в зазор...
Порою от ударов разум
Мутился.
И безумно взор
Бродил над сопкой
В дали синей,
Должно пытался в том краю
Узреть далекую Россию,
Отчизну милую свою.
Кончался день,
Согнув в поклоне
Заката хилые лучи.
Кривых гольцов
Пожухли склоны.
И,
В руки власть заполучив
И мглы мешок
Взвалив на плечи,
И путь скрывая в сизой мгле,
Самодовольный, грубый вечер
Побрел упрямо по земле.
Побрел...
Ему навстречь торопко
Через валежник, буерак
Каменотесы узкой тропкой
Заторопилися в барак.
Они прошли от сопки к зоне
Глухим распадком по прямой.
В уют задышливо-казенный
Они прошли к себе домой...
... И год прошел –
Зима да лето –
С ветрами,
Грозами,
Пургой.
Пришел - ушел. И... нет.
А следом -
На смену катится другой.
... И он пройдет,
Не мечен метой,
Бедой души не опоив.
Года проходят незаметно,
Когда чужие - не свои.
О, как легко мы их считаем
И провожаем от крыльца...
А для Лугавина с Чугаем
Зима тянулась без конца.
Она со сбитыми руками
И обмороженным лицом
Стучалась головою в камень,
Чтоб камень сделать
Дум венцом.
Зима топталась под скалою.
И, ожиданьям вопреки,
Пусть покрывались
Дни золою,
Терзаний тлели огоньки –
И крались, крались
К ним сомненья:
Чуть ошибись –
Жизнь псу под хвост...
А в зоне главное –
Терпенье.
... «Молчи, Чугай!
Коль впрягся в воз».
Лутавин психовал порою.
Считал?.. напрасен
Тяжкий труд...
И на горе,
И под горою
Здоровье камни перетрут.
А пересуд с освобожденьем?
Навряд ли их дождемся мы...
Теперь зима.
Куда ты денешь
Себя от холода зимы?..
Твое с тобой –
И недомолвки
Бугра...
И мат,
И взгляд косой.
Всегда несытая шамовка.
Полураздет,
Полубосой.
И душу рвущая беседа,
И прозябание в тени.
И слово горькое соседа:
«Молчи, Лутавин,
Воз тяни...
Не нами сроблены наветы.
Но наши в деле имена.
И если
Зеки есть на свете,
Не наша, кореш, ли вина?
Ведь мы
Перед судьбою оба
Здесь на открытой полосе...
Напрасно обвиняешь в злобе,
Ты для меня
Такой, как все.
А коли ты себя считаешь
Способным мною помыкать,
Ты где-то в облаках
Витаешь.
Могу и... дюже
Навтыкать...»
Лугавин вспыхивал берестой.
Он знал -
Судьба их сторожит.
В ее делах
Не все так просто.
В ее душе
Зима пуржит.
Но время правит
В мире этом.
Устав с людей ясак взимать,
Ушла зима...
... Промчалось лето...
И снова грянула... зима.
* * *
Я снова в детство
Возвращаюсь,
Оцениваю и сужу...
Вокруг
Забытых лет вращаюсь,
Искателем в тайге брожу.
Я снова вспоминаю тропы –
Они меня
Полвека ждут.
Зовут.
Шаги мои торопят,
Меня по прошлому ведут.
Я вижу, горем опаленный,
Мой мир в суровые года.
Себя
Мальчишкой несмышленым –
Я возле зоны жил тогда.
В отцовской Телогрейке ватной
И старых ичигах его
Я шастал к зоне
И обратно.
И не боялся ничего.
Быв бамовцам
Приемным сыном,
Стоял я часто в их рядах...
И рос.
И набирался силы
В тех,
Детством розовых,
Годах.
А розовость
Не от цветенья.
Она, похоже, от крови...
Качались над бамлагом тени
И ненависти,
И любви.
И шла дорога
Метр за метром.
За метром метр
Тащилась вдаль.
Меж сопок,
Вылизанных ветром,
Сшивала расстоянья сталь.
Чтоб на себя
Принять громадой
Зерно и уголь,
И свинец.
Да мало ли чего и надо
Возить нам
Из конца в конец.
Приказом пятилеток первых,
В работе греясь добела,
Та магистраль
Железным нервом
Моей лихой страны была.
И без нее в тайге,
В степи ли
Не подниматься городам...
В рельс
Зеки намертво вцепились
Руками.
И по их следам
Тащились зоны
В стоне, в гуде
И страшный
Избывали суд
Не шпалы, чудилось,
А люди
На слабых спинах
Путь несут.
Они сурово и угрюмо
Идут по детству моему.
Ворочают, как глыбы, думы,
Не открывая никому.
По одному идут,
По двое
В мою тяжелую строку.
И зябнут спины у конвоя.
И пальцы тянутся к курку...
Я снова
В детство возвращаюсь,
Оцениваю и сужу.
Вокруг забытых лет
Вращаюсь,
В тайге по памяти брожу.
В те дни
Твердил Чугай порой мне,
От скальных крошек
Полуслеп:
«Закончим...
Встанет вождь –
Бессонный...
Считай, недаром ели хлеб.
Валила смертная усталость,
Мы, хлопчик, не поддались ей.
Считай,
Здесь нами след оставлен
В твоей тайге, в душе твоей...»
Я вспоминаю. Вспоминаю.
Я спотыкаюсь на бегу.
Я снова в детство окунаюсь,
Всего припомнить не могу.
Взъярилась память.
Нанизала
События на стержень лет.
В трясине детства увязала.
Увязла...
Затерялся след.
Но все равно забыть не может
В тоске
По лучшим дням иным
Свой страшный час –
Он мною прожит,
И равнозначен остальным.
* * *
Он шел, мальчишечка,
Вдоль пади.
Он ронж нахохленных пугал.
По наледи скользил и падал.
И поднимался.
И шагал.
Он мимо зоны шел к Чугаю.
Был путь привычен,
Недалек.
Скрипел-пружинил
Под ногами
Снег-белотроп,
Что наземь лег.
Он вспоминал:
«... Тут пятна света,
Там черные провалы мглы,
Торчат
Скалистой глыбы этой
Сплошные грани и углы.
Наверно, оспою изрыто,
Иль смерчем, -
Смял скалу и... стих.
А в ней черты лица сокрыты,
И нужно высвободить их...
Мы жизнью созданы работать.
Работай, хлопче,
Не ленись...»
Вбивал в башку ему лонись
Чугай,
Охваченный заботой.
Он рассуждал,
Вернее - спорил
С тем давним скульптором...
С собой...
«... здесь людям вождь
предстанет скоро,
зовущий и на труд,
и в бой...»
... Глядишь -
Знакомый мальчик странный,
Чугаю близкий одному,
Пока еще углы и грани.
И мастер надобен ему...
И стыл закат,
От ветра зябок.
Ну, пусть не ветра –
Хиуска...
Там наливался страхом
Рябчик,
Почуяв дуло у виска.
Здесь
Заяц трясся под березой,
Считал -
А сколько жить еще:..
Цедя из глаз скупые слезы,
Дрожа щетиной белых щек.
В ту пору Хмырь –
Мужик казенный
Стоял с винтовкой на посту.
Оберегал бамлага зону.
Служака был.
И за версту
По-рысьи видел
И по-совьи,
Глазами по кустам мечась.
Знать, ждал чего-то...
А от сопки
Чугай
Шел к зоне в тот же час.
Хмырь углядел –
В кустах мелькнуло...
«Там скрылся зек?..»
И постовой
Поднял безжалостное дуло
На малыша...
И он его
Свалил бы,
Коль Чугай мальчишку,
Спеша спасти ценой любой,
В канаву
Без раздумий лишних
Не сшиб
И не прикрыл собой...
Пришел начальник.
Разобрался.
Сказал Чугаю:
- Не шуметь...
А Хмырь
Без грамоты остался,
Он так хотел ее иметь.
Он мальчугана-губошлепа
Причислил к сорту «нелюдей».
Он мать родную бы
Расшлепал
За «торжество» чужих идей.
Забитых в «мозги»
Несравненным
Начальством на политчасах...
Теперь
Я знаю людям цену,
Я взвесил годы на весах.
И ничему не удивился.
И ты мне,
Время,
Не перечь.
Я тоже, может, в мир явился
Мир на сомнения обречь.
Но это в будущем...
А в прошлом - Бамлаг.
Таежные места.
Где жить порою было тошно,
Зато душа была чиста.
* * *
Чугай всю ночь
В жару метался,
Сорвавшийся
В болезни ров.
И убедить себя пытался:
Он не болеет,
Он здоров –
Не ноет к непогоде рана.
Бодр духом.
Телом невесом...
Чугай под утро,
Как ни странно,
Забылся...
Погрузился в сон:
Приснилось –
Он по двум жердочкам
В ночи над пропастью идет.
Зыбка под ним опоры точка.
Спасенье или гибель ждет:
Неведомо...
Но есть надежда –
Он доберется до земли.
