Санин Евгений - Белый гонец
- Гав! Гав! Гав! – опускаясь на колени, по-собачьи залаяла она и по самое плечо засунула в нору руку.
- Что это с ней?
- В уме повредилась девка? - забеспокоились женщины.
Но Милуша, судя по всему, прекрасно соображала, что делает.
- Пустая! – с облегчением выдохнула она, и, поцеловав крепко спящего сына, бережно вложила его в лисью нору, стараясь засунуть как можно глубже.
Затем широко перекрестила темное отверстие и, разогнувшись, умоляюще крикнула:
- Родимые! Если кто останется жив, запомните это место! Спасите его!
- Что она делает?! – в ужасе вскричала худая женщина.
Но статная остановила ее.
- Не мешай, может, хоть так да спасет сына!
Женщины подхватили рыдающую Милушу под руки, и она, беспрестанно оглядываясь, побрела вместе с ними к совсем уже близкому лесу…
3
Славко встал за дверь и с готовностью выставил перед собой нож.
Бормоча: «Отца – саблями, а потом - копьями… мамку – босиком по снегу…» - Славко ворвался в свою землянку и, не зажигая лучины, наощупь принялся рыться по всем углам.
- Да куда же он запропастился? Милуша что ли его нашла? – только и слышался отовсюду его едва не плачущий от нетерпеливой досады голос.
Убогое Славкино жилище никак не походило на землянку, в которой жила семья кузнеца. Печь, в которой его когда-то спрятала от половцев родная мать, давно пришла в негодность, и он топил здесь по-черному – просто разводя костер на полу, а потом выветривая дым и плотно закрывая дверь. Полы были земляные. Впрочем, лежанка с наброшенной на нее овчиной, стол и скамья – тоже! Из всей посуды были только две-три потресканные глиняные миски, старая кружка, да обгрызанная по краям ложка, которую еще отец сделал из липовой баклуши. Много ли ему одному надо?
С тех пор, как Милуша первый раз зашла к нему за чем-то и увидела в какой грязи и нищете живет он один, без родителей, она, как могла, стала помогать ему. Протапливала землянку, пока его не было. Кормила, за что ее вскоре стали звать его второй матерью. Убиралась тут…
Вот этих ее приборок он сейчас как раз и боялся.
Искал-то ведь он не какую-нибудь детскую забаву – а настоящий охотничий нож. Тот самый – отцовский! Найди его однажды Милуша, конечно, сразу бы отдала мужу, с просьбой сохранить, покуда он вырастет.
Вот Славко и перепрятывал его раз за разом. Каждый раз в новое место. И теперь, как назло, в самый нужный момент никак не мог найти его!..
Неужто Милуша и впрямь нашла?
Да нет!
- Вот он!
Славко достал, наконец, из напольной щели полуразвалившейся глинобитной печи нож. Он ощупал его костяную, сделанную под крепкую мужскую ладонь рукоять, погладил широкое лезвие с желобом для стока крови и, с облегчением, опустился на скамью.
Длинная была эта скамья. Видать, отец с матерью, строя землянку, желали, чтобы много у них было детей.
Да всему помешали половцы.
Вон - на ноже – несколько глубоких зарубин, не иначе следы от тех самых, их сабель…
- Ну, всё, хан Белдуз! – клятвенно прижимая к груди нож, прошептал Славко. – Жив не буду - убью!
Половина дела была сделана. Нож был у него в руках. Теперь оставалось только придумать, как дотянуться им до самого сердца Белдуза. Нож длинный – три раза достать хватит!
«Нет! – вдруг покачал головой, вспоминая крепкие доспехи осторожного хана, Славко. - В грудь его не ударишь. Зато горло… горло у него приоткрыто - вот куда надо метить!»
Славко, тренируясь, машинально дотронулся до себя ножом, и только тут обнаружил, что его шея до сих пор обвязана ханской плеткой, а рукоятка ее болтается где-то на спине!
Примечающий все на свете дед Завид, наверное, не успел разглядеть ее в темноте и спешке, а самому ему просто было не до этого!
Славко оглядел костяную, сделанную искусным мастером в виде змеи рукоять, длинную полоску сыромятной кожи. Хотел бросить на пол плеть ненавистного хана, да еще и плюнуть на нее. Но, поразмыслив, передумал и обвязал ею полушубок вместо потерянного вместе с налимом пояса. Какой никакой, а трофей. У степняков, как он слышал, потерять плетку – это пусть не такой большой, как потерять саблю или коня – но все же позор!
Так как же убить ему хана?
А вот как! Когда он въедет с отрядом в весь, неожиданно выскочить из землянки, броситься на него и воткнуть ему нож в горло: вот так! так! так!
Славко несколько раз яростно ударил ножом в печь и обессиленно опустил руку.
Нет, не пойдет!
Во-первых, как он дотянется до горла сидящего на коне хана?
Во-вторых, тот, что стрелял в него с налимом, и двух шагов сделать не даст – насквозь проткнет своей каленой стрелой.
И, наконец, это уж точно будет последним, остальные не дадут ему добежать до хана, не то, чтобы дотянуться до его горла ножом… Отцу, уж на что, говорят, сильный был, и то не позволили этого сделать…
Как же тогда быть?..
Может, не выбегать никуда, а встретить его прямо тут? А что? Начнут ведь они обыскивать дома. Он спрячется за дверь – вот так…
Славко встал за дверь и с готовностью выставил перед собой нож.
… и как только половец войдет, р-раз ему в спину, дв-ва! А дальше надеть его шапку, халат, вскочить на коня и – кто там в полутьме разберет – броситься к хану! А там – будь, что будет!
- Нет, тоже не пойдет… - с сожалением покачал головой Славко.
Половец – народ осторожный, русскими печальному опыту хорошо обучен! Он сначала саблей или копьем раз десять проверит, нет ли кого за дверью и, только убедившись, что там никого нет, войдет в землянку. Они разве что только убитых не трогают…
«Хм-мм… гм-мм… убитых?»
Славко мгновение подумал и стукнул себя кулаком по лбу:
- Вот что делать надо! Притвориться убитым!
Он картинно лег на пол и, рукоятью кверху, всунул себе под мышку отцовский нож.
- Эх, крови для убедительности не хватает. И зачем я только от ханской отмылся? – вслух пожалел он и ахнул. – А чем клюква не кровь?!
Славко мигом вскочил на ноги и, выскочив из своей землянки, бросился в дом Милуши. Без нее и малыша здесь было так непривычно и пусто, что он чуть не заплакал. Конечно, опытный дед Завид, спрятав людей в сугробах под снегом, сделает все, чтобы им было там даже теплее, чем в землянках, но…
Но времени долго думать об этом у Славки не было.
Он ощупью разыскал в шкафчике под столешницей кринку с клюквой, которую Милуша строго берегла на случай простуды сына, и, отсыпав себе целую пригоршню, а затем, подумав, и другую – последнюю, мысленно попросил у нее прощения за такое воровство…
Надо было спешить.
Половцы могли появиться в любой момент.
И Славко, по привычке плотно закрыв за собой дверь, бегом вернулся в свою землянку. Здесь он быстро растер у себя по груди раздавленные ягоды и, еще более убедительно изображая из себя убитого человека, разлегся на полу.
Однако время шло, а половцев все не было.
Славко стал мерзнуть.
Тогда, решив, что всегда успеет распахнуть полушубок, он только покрепче запахнул его. Потом, подумав еще, потянул с лежанки и подстелил под себя овчинную шкуру.
Наконец, лег, задумался, сам не зная о чем. И даже не заметил, как провалился в глубокий, омутный сон…
4
- Фу, ты, Славко! Слава Богу, живой! – послышался сверху знакомый бас.
Очнулся Славко от звука конского топота.
И – будто не спал.
Одинокий всадник ехал по веси.
Вот он приостановился. Послышался скрип шагов. Тишина.
И - снова топот коня, на этот раз явно к его землянке.
Мысль работала быстро и ясно.
Полулесная, полузвериная жизнь с малолетства приучила его самого, как лесного зверя, в любой момент быть готовым принять решение, отразить внезапный наскок, отстоять свою жизнь.
Вот и теперь он весь напрягся, готовый к броску. Зверек, чистый зверек! Только сердце оставалось человеческим. Не столько страшно, как обидно было умирать Славке. Тринадцать лет, да вот четырнадцатую зиму прожил, а что хорошего видел в жизни? И главное – чего хорошего сделал в ней?..
Дверь открылась, и в землянке стало немного светлей. Неужели он проспал почти до рассвета?
Потоптавшись на пороге, вошедший человек стал осторожно спускаться по ступенькам вниз.
«Почему он один? – лихорадочно соображал Славко. - Половецкий разведчик?»
Хорошо если бы это был тот, с глупым лицом.
