Эндрю Соркин - Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя
У Каллан были ответы на эти вопросы. Она готовилась, она изучала, она репетировала. В минувшие выходные она даже зачитывала цифры в кабинете, полном чиновников из Комиссии по ценным бумагам и биржам – не самая простая аудитория. И они ушли удовлетворенными. Она твердо знала цифры и помнила наизусть то, что должна была говорить. И она знала, как говорить.
Рынки громогласно заявили о своем одобрении доклада о доходах. Акции Lehman выросли, в то время как кредитные спрэды[75] сократились. Инвесторы посчитали, что риск банкротства фирмы снизился. Каллан оставалось только расставить знаки препинания. Она глотнула воды. После непрерывных четырехдневных разговоров ее голос немного сел.
– Все готово? – спросил Эд Гриб, глава отдела Lehman по связям с инвесторами. Каллан кивнула и заговорила.
– В последние дни мы, несомненно, наблюдали беспрецедентную неустойчивость конъюнктуры, причем не только в нашем секторе, но и по всему рынку[76], – сказала она по громкой связи, ее слушали десятки финансовых аналитиков. Ее голос звучал спокойно и уверенно. В течение следующих тридцати минут она пробежалась по цифрам подразделений Lehman, кропотливо разъясняя специфику или, на жаргоне Уолл-стрит, обеспечивая «цвет». Она уделила особое внимание усилиям фирмы по снижению отношения заемных средств к собственному капиталу (финансового левериджа) и увеличению ликвидности. Она рассказала все очень, очень подробно.
Это была блистательная презентация. Аналитики на линии, казалось, были впечатлены искренностью Каллан, ее обращением с фактами, ее уверенностью и готовностью признать нерешенные проблемы.
Но она еще не закончила – далее были вопросы. Сначала выступила Мередит Уитни – аналитик из Oppenheimer, которая предыдущей осенью точным прогнозом того, что Citigroup будет вынуждена сократить дивиденды, создала себе репутацию беспощадного критика банков. Каллан, как и остальные руководители Lehman, затаила дыхание, ожидая, когда Уитни начнет атаку. «Вы проделали замечательную работу, Эрин[77], – ко всеобщему изумлению, сказала Уитни. – Я очень ценю открытость. Уверена, все остальные тоже».
Каллан, стараясь не показать облегчения, поняла: все обошлось. Если Уитни купилась, значит, все хорошо. Пока они говорили, акции Lehman продолжали расти. Рынки тоже купились. Акции закончат этот день выше на 14,74 доллара, или на 46,4 % от цены открытого рынка, что составило самый большой однодневный прирост с тех пор, как компания стала публичной в 1994 году Уильям Танона, аналитик из Goldman Sachs, поднял свой рейтинг Lehman с «нейтрально» до «покупать».[78]
Когда сеанс связи закончился, возбуждение в Lehman, кажется, стало осязаемым. Грегори крепко обнял Каллан. Позже, когда она подошла к торговому залу облигаций, она прошла мимо стола Петра Хорника, руководителя отдела бумаг, обеспеченных долговыми обязательствами продаж, и трейдинга. Он протянул ладонь – «дай пять», и она ударила по ней своей ладонью.[79]
Ненадолго показалось, что в Lehman Brothers все хорошо.
* * *
Но скептики за пределами Lehman уже выказывали озабоченность. «Я до сих пор не верю ни одной из этих цифр, потому что я все еще не уверен, что в их книгах есть надлежащий учет обязательств, – сказал газете Washington Post Питер Шифф, президент и главный глобальный стратег Euro Pacific Capital. – Люди узнают, что все эти доходы, которые они заработали, были фальшивкой».[80]
А на другом конце города наделенный даром предвидения молодой менеджер хедж-фонда Дэвид Эйнхорн, который только что прибыл с бессонного рейса из Лос-Анджелеса и помчался в свой офис, чтобы прослушать утреннее совещание, пришел к тому же выводу: Lehman – это карточный домик. Эйнхорн был одним из «хеджи» – инвесторов, о которых злословил Фулд. И он был настолько влиятельным, что мог двигать рынки, просто озвучивая приговор. Он уже поставил большие деньги на то, что фирма более уязвима, чем рассказывала Каллан, и он собирался поделиться своими мыслями с миром.
Глава вторая
Взеленом районе на северо-западе Вашингтона, округ Колумбия, Хэнк Полсон мерил шагами гостиную. Была Пасха, прошла неделя после поглощения Bear Stearns, и Полсон обещал жене Венди, что они прокатятся на велосипедах в большом общественном парке Рок Крик, разделяющем столицу на две части, недалеко от их дома. Венди была раздражена тем, что каждые выходные Хэнк тратил столько времени на телефонные разговоры.
– Давай же, всего на час, – упрашивала она, пытаясь вытащить его из дома. В конце концов он уступил, впервые за неделю попытавшись было отвлечься от работы.
Пока снова не зазвонил его телефон.
Через несколько секунд министр финансов, выслушав человека на другом конце провода, в сердцах воскликнул: «Меня тошнит от всего этого!»[81]
Звонивший, Джейми Даймон, говорил по громкой связи из своего отделанного деревом офиса на восьмом этаже штаб-квартиры JP Morgan в центре Манхеттена с видом на пустынную Парк-авеню. Он только что сообщил Полсону то, что секретарь казначейства не хотел слышать: Даймон решил пересмотреть сделку по поглощению Bear Sterns и поднять цену с двух до десяти долларов за акцию.[82]
Новость не была такой уж неожиданной. Полсон, который умел быть беспощадным, всю неделю звонил Даймону практически ежедневно (и однажды застал его рано утром на беговой дорожке), поэтому он знал, что более высокая цена за Bear была возможна. За время, прошедшее с момента объявления сделки, оба стали обоснованно опасаться, что недовольные акционеры Bear не станут голосовать за и выступят против низкой цены, создавая еще одну проблему для компании.
Но решение Даймона все равно взволновало Полсона. Он ожидал, что, если Даймон и повысит цену, то не более чем на несколько долларов – скажем, до восьми за акцию, но не до двузначных чисел.
– Это больше, чем мы договаривались, – ответил Полсон, не веря своим ушам. Его скрипучий голос нельзя было спутать ни с каким другим. Всего неделю назад, когда Даймон намекнул, что готов заплатить четыре доллара за акцию, Полсон негласно поручил ему снизить цену: «Мне кажется, должно быть что-то номинальное, например, один или два доллара за акцию»,[83] – сказал он. Дело в том, что Bear оказывался неплатежеспособным без предложения государства выкупить 29 млрд долга, а Полсон не хотел выглядеть простаком, выручая своих друзей с Уолл-стрит.[84]
– Не понимаю, почему они вообще должны получить хоть что-то, – сказал он Даймону.
До сих пор никто, кроме Даймона, не знал, что за жалкой начальной ценой стоял министр финансов Соединенных Штатов Америки, и Полсон хотел, чтобы так и оставалось. Как и большинство консерваторов, он все еще верил в принцип «невидимой руки» – широко известное понятие неоклассической экономики, подразумевающее, что вмешательство власти было крайней мерой.
Как бывший глава компании Полсон прекрасно понимал Даймона. Он тоже намеревался утихомирить рынки, хотя происходящее вокруг них уже стало событием недели. После объявления цены в два доллара за акцию акционеры и работники Bear практически взбунтовались, угрожая не только сорвать сделку, но и «взорвать» рынок. А в наспех подготовленном соглашении о слиянии Даймон нашел жуткую ошибку, в которой обвинил своих юристов из Wachtell, Lipton, Rosen & Katz: акционеры Bear могли проголосовать против сделки, но JP Morgan был бы по-прежнему обязан гарантировать сделки Bear в течение всего года.
Даймон рассказывал Полсону, как Эд Молдавер, старый брокер в Bear, – мудак, по словам Даймона, – публично насмехался над ним во время заседания, которое Даймон созвал, чтобы объяснить условия сделки сотрудникам Bear. «Это не брак по принуждению,[85] – проворчал Молдавер перед сотнями сотрудников Bear. – Это больше похоже на изнасилование».
Теперь Полсон рассказал Даймону, что в Вашингтоне он сталкивается с аналогичными протестами, потому что для большинства людей в правительстве все обитатели Уолл-стрит жадны и слишком много получают, а идея их спасения была так же популярна, как и идея повышения налогов. «Куда ни кинь, всюду клин», – сказал он.
Не облегчало ситуацию и то, что это был год президентских выборов. В понедельник, на следующий день после объявления о сделке Bear Stearns, кандидат от Демократической партии, сенатор Хиллари Клинтон, которая, по данным национальных опросов, в то время немного вырвалась вперед, раскритиковала сделку, зайдя так далеко, что связала спасение администрацией Буша Bear Stearns с проблемами в Ираке.
Демократ Барни Франк, председатель Комитета Палаты представителей по финансовым услугам, был не менее суров. Он тоже представил сделку как обвинительный вердикт боссу Полсона – президенту Бушу. «Все эти годы республиканского дерегулирования и отсутствие регулирования на фоне распространения новых финансовых инструментов позволили им взять большую часть экономики в заложники,[86] – жаловался Франк. – И нам придется заплатить выкуп, нравится нам это или нет».
