К.С. Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики
Хотя за весь день мне так и не удалось прилечь, спать почему-то совсем не хотелось. Выкуривая одну папиросу за другой, я расхаживал по палубе, иногда спускался в опустевшую кают-компанию, заглядывал в кубрик, откуда доносилось мерное дыхание спящих, снова выходил на палубу.
Разводье, открывшееся слева, то сходилось, то расходилось, как мехи гармони, но сжатие все еще не начиналось. Воспользовавшись небольшой передышкой, я решил немного погреться чайком и поставил чайник на раскаленный камелек в кают-компании. Вскоре крышка чайника звякнула и пролитый кипяток зашипел.
В ту же минуту открылась дверь, и из нее высунулось немного похудевшее остроносое лицо Алферова.
- Не спите, Всеволод Степанович? Садитесь чай пить...
Я нисколько не удивился атому ночному визиту: в последнее время наш третий механик очень плохо спал, и на «очной вахте мы постоянно распивали вдвоем с ним чай.
- Не спится, Константин Сергеевич. Все думаю и думаю, - как только голова не распухнет!..
Я налил стакан чаю и сказал Алферову, кивнув на чайник:
- Наливайте, Всеволод Степанович, от этого голова свежее станет...
Механик, не ожидая вторичного приглашения, нацедил добрых два стакана чаю в свою объемистую эмалированную кружку, отхлебнул из нее и заговорил:
- Вот дядя Саша мне радиограмму от брата принес. Пишет Александр: просьбу, мол, удовлетворили, выхожу к вам на ледоколе «Сталин», надеюсь на скорую встречу». Выходит, шлют к нам ледокол?
Живые, острые глаза Алферова пытливо смотрели на меня, словно я что-то хотел скрыть от него. Пока что я не получал никаких официальных сведений о выходе ледокола к нам навстречу. Но кое-какие слухи доходили и до меня. Оля сообщила, что она готовится нас встречать. Потом пришла неожиданная телеграмма от Капелова, моего старого приятеля, по охоте на песцов в море Лаптевых: «Комплектуют команду для пополнения экипажа «Седова», замолви словечко». Видимо, и в самом деле флагманский корабль готовился выйти навстречу «Седову».
Я поделился своими скудными сведениями с Алферовым. Он сразу оживился. Глаза его заблестели.
- Хорошо, если бы так!.. Соскучился я по Александру. А он-то, наверное, по кораблю вот как тоскует!..
Александр Алферов, улетевший на Большую землю весной 1938 года, плавал на «Седове» около четырех лет. Он тоже был машинистом, и все четыре года братья работала радом. Всеволод Степанович продолжал:
- Хорошо бы поскорее ледокол «Сталин» пришел, да? Понимаете, неладно может выйти, если он к нам вовремя на выручку не поспеет...
Пока мы пили чай, произошла серьезная перегруппировка льдов. Разводье у левого борта сошлось до 20 - 25 метров, в противоположная кромка льда отодвинулась к югу, - часть снежного гидрологического домика, оторванная 3 декабря, очутилась в 50 метрах южнее второй своей части, оставшейся у судна. В некоторых местах края разводья сошлись почти вплотную.
Мы вышли на палубу, сразу же спустились на лед и измерили высоту кромки. Вместе со снегом она выступала на 60-80 сантиметров над водой. Поднявшись на корабль, мы внимательно осмотрелись по сторонам. Густые сумерки прятали горизонт. Разглядеть что-либо крайне трудно. Но на западе, за разводьем, как будто бы чернела новая полоса воды.
Крайне неприятное открытие... Ведь где-то там, поблизости от этой полосы, находились наши аварийные запасы и магнитный домик, в котором еще оставались некоторые ценные приборы...
- Всеволод Степанович, вы ничего там не видите? - сказал я, указывая на смутно черневшую ленту.
- Вода... - тихо сказал механик, присматриваясь. - Вода!..
Было 5 час. 35 мин. утра. - Не хотелось будить людей, уставших накануне, но кому-то надо было немедленно отправляться на разведку. Я пошел к Буйницкому.
- Виктор Харлампиевич! - сказал я, растормошив его. - Новая трещина. Как бы не унесло ваш магнитный домик...
Через несколько минут Буйницкий и Алферов, захватив фонарь, спустились на лед.
- Осмотрите по пути аварийный запас, нет ли там трещин! - крикнул я им вдогонку.
Больше часа бродили по льду Буйницкий и Алферов. Подозрительное потрескивание и шорох молодого льда в разводьях то и дело заставляли меня напряженно всматриваться в темноту. Крохотная красноватая точка керосинового фонаря то исчезала, то появлялась вновь, - разведчики лавировали среди высоких торосов.
В 7 часов утра Буйницкий и Алферов вернулись с пустыми руками: добраться до магнитного домика не удалось. За то разведчики выяснили, что новое разводье тянется почти параллельно трещине, открывшейся ранее у судна; находится оно на расстоянии около 300 метров от трещины и соединяется с нею на севере. От аварийного запаса ее отделяет 200 метров. В районе, где сложены запасы, лед пока в порядке.
Час спустя я передал вахту Андрею Георгиевичу. Но и на этот раз отдохнуть как следует не удалось: в 13 час. 20 мин. меня разбудил сильный толчок. Судно затряслось. Послышался знакомый скрежет, - льды царапались о днище корабля.
Я выскочил на палубу и невольно зажмурил глаза: жесткий колючий снег моментально залепил все лицо. Над океаном разыгрался настоящий шторм. Ветер перешел к востоку и усилился до 9 баллов. Сумасшедшая пурга с силой обрушивала на корабль массу снега. Огни факелов, раздуваемых ветром, смутно пробивались сквозь эту белую завесу.
- Андрей Георгиевич! - закричал я во всю силу.
Ветер рванул и унес слова. Вой пурги, стон снастей, грохот и треск ломающегося льда сливались в один непередаваемый гул. Но Андрей Георгиевич все-таки услышал мой оклик, и через мгновение его маленькая фигурка, занесенная снегом, вынырнула из мрака.
- Жмет! - прокричал он мне на ухо. - Слева!..
Мы подошли, к левому борту. В багровом зареве факелов можно было разглядеть, что разводье, которое вчера вечером достигало ширины в 250 метров, сейчас сошлось, и противоположная кромка методично, удар за ударом, штурмовала жалкую льдину, оставшуюся у судна. Лед трескался, подламывался и опускался под воду. Параллельно линии сжатия под самым бортом чернел ряд трещин. Одна из трещин шла поперек них и упиралась прямо в борт.
- Справа выступает вода! - кричал Ефремов. - Под снегом вода!..
Перебравшись к правому борту, я действительно увидел среди сугробов черные пятна, - видимо, под снегом образовались трещины; льдины, сжимаясь, опустились, и - вода выступала на поверхность. Я крикнул:
- Всем приготовиться к авралу!
Люди не заставили себя ждать. Каждый занял свое место. Шарыпов и Недзвецкий припасли на всякий случай брандспойт. Буторин, Гетман и Мегер занялись подготовкой аммонала для взрывных работ. Трофимов и Токарев возились у «Червоного двигуна», готовя аварийную динамо к пуску. Алферов составлял горючую смесь для факелов.
Ледяное поле, штурмовавшее левый борт корабля, как-то странно вращалось, поджимая корму. Остатки снежного гидрологического домика, которые накануне были отнесены на 50 метров к югу, теперь снова приблизились к судну, - огромное поле поворачивалось против часовой стрелки.
К вечеру юго-восточный ветер ослабел. Пурга прекратилась. Потом ветер быстро зашел к юго-западу и снова начал усиливаться. Температура воздуха поднялась до минус 5,1 градуса.
Сжатие, начавшееся в час дня, не утихало ни на минуту. Методически, постепенно льды обламывали последний защитный барьер, ограждавший корабль от ударов полей, - кромка разводья слева от корабля теперь находилась всего в 10 метрах от носа и в 2 метрах от кормы, образуя ледяной клин, направленный острым концом к югу. Решающая атака, подготовленная юго-западным ветром, началась в 21 час 30 мин., когда мощное ледяное поле, медленно вращавшееся слева от судна, вплотную нажало на корму нашей льдины.
Все выступы были мгновенно смяты. Клинообразная полоска льда, едва державшаяся под бортом, быстро уравнивалась. Целые горы льда со страшным треском и громом громоздились у самого корпуса судна. Дрожа от напряжения, двухметровые обломки пака уходили в воду и подползали под днище корабля, толкая его. Один за другим два ледяных вала выступили из мрака и ринулись на нас.
Я не ошибусь, если скажу, что это было одно из самых сильных сжатий, какие нам пришлось испытать за вес время дрейфа. Мы молча стояли на палубе. Лед торосился так близко от судна и поле наступало таким сплошным фронтом, что сделать что-либо для ослабления сжатия было немыслимо.
- Убирайте трап, - сказал я Буторину. - Сейчас нам сходить некуда...
Трап был поднят в течение минуты, - люди действовали быстро и энергично, обрадовавшись, что нашлась хоть какая-то, пусть самая маленькая, работа, В ту же минуту высокая гряда торосов подошла почти вплотную к корме. Судно затряслось еще сильнее, и крен на правый борт увеличился до 3,5 градуса. Еще несколько секунд, и ледяной вал обрушится на корабль. Но в самый критический момент сжатие неожиданно утихло, и лишь огромная гряда торосов вдоль всего борта судна напоминала о том, что ему только что угрожала серьезная опасность.
