Ярослав Кузьминов - Раздвоение
ними. Мы стоим и слушаем, мне страшно. Получается, что Эдик собрал у нас деньги, а
землю оформил на фирму, так чтобы нам не досталось. Татьяна кричит: «Где Эдуард
Мегре?» Они молчат, не отвечают моей Та-тьяне! Она говорит мне: «Вот почему Эдика
так давно не видно»... Вот почему Эдика не видно, не видно, не...» — Алена замолкла на
полуслове.
«Есть ли что-то еще существенное в этом случае?» — «Нет, они уехали, а на потом
через день приехала милиция, мы с Татьяной испугались. Убежали. Я поехала к себе в
Бутово, но меня не пустили в дом. Там жили незнакомые. Мерзкие! Я спросила, где
Андрюша, а они спросили, кто я такая, я сказала, что я жена, а они сказали, у него больше
нет жены, — Алена заговорила навзрыд. — Я спросила, где его найти, а они захлопнули
дверь». Петр Николаевич почувствовал, что она вот-вот откроет глаза, нужно было
вернуть антураж тьюнинга: «И все внимание на ваши эмоции в этот момент, когда перед
вами захлопнули дверь», — сказав это, он понял, что переборщил. Алена зарыдала.
«Хорошо, отмените решение об отчаянии и найдите следующий случай, где есть
Татьяна». Для солидности он пощелкал пальцами. Только что он нарушил все правила
тьюнинга, которые только мог. Он остановил ее на моменте с плохими эмоциями, не
дождался ответа, какие это эмоции, навязал ей утверждение, что это отчаяние, и
потребовал эпизод с Татьяной, хотя все шло к прохождению эпизодов с мужем. «Я знала,
где она. У нее домик, деревянный, под Москвой, почти как в экопоселке!», —она нервно
засмеялась. «Хорошо, — сказал Петр Николаевич. — Что произошло дальше? Вспомните
самый приятный эпизод с Татьяной!» — «О! Самый приятный! — оживилась Алена. — Я
сняла ее пенсию по своему паспорту! А потом я спрятала деньги в пакетике в бочке!
Только тщщщ... никому не говорите! А потом, потом я подумала, зачем мне Татьяна?
Правда? Правда, ну скажите мне! — она открыла глаза и подалась вперед. — И я
подумала, ведь Татьяну никто не знает, родственников у нее нет, друзей нет, и домик у
нее хороший, для двоих тесный, а для одной в самый раз, и по паспорту я за нее сойду,
пенсию получать. Зачем делиться с ней пенсией? Правда, ну правда, скажите мне?!» —
она залезла в штаны и выудила паспорт, открыла перед лицом Петра Николаевича. «Так
что я Таня, Таня... — мечтательно пропела она, вскочила с кресла и закружилась по
комнате. — И у меня теперь все есть, все есть!», — пропела она тем же манером. Петра
Николаевича передернуло от мысли, что он находится в одной комнате с убийцей. «Черт,
надо же так попасть!» — подумал он. Ситуация получалась патовая. Если он донесет на
нее, к нему самому возникнет ряд вопросов и всплывет его поддельная лицензия на
частную психологическую практику. А еще смерти нескольких раковых пациентов, к
которым он выезжал на дом, и с родственников которых сцеживал последние деньги. А
может быть и хуже. Возникнет вопрос, почему он не донес раньше и не является ли он
сожителем Алены и не он ли внушением склонил ее к убийству и лишил рассудка. Если
же он не станет доносить, а ее все-таки изловят, она запросто может показать на него.
Ведь она явно помешалась на нем за эти годы. Оставалось надеяться, что Алена бредит,
что она просто нашла паспорт некой Татьяны и все выдумала. Впрочем, Петр Николаевич
и не разглядел, что там было написано в паспорте.
В ситуациях угрозы и просто дискомфорта Петр Николаевич принимал решения
быстро. Не говоря более ничего, он подошел к Алене, крепко взял ее за оба локтя и
потащил в прихожую. Она не сопротивлялась. Пищала только что-то «танец вместе». Он
вытолкал ее на лестничную площадку, следом выбросил шубу и сапоги. Она попыталась
вернуться. Атаковала, подобно корове: молча, наклонив голову и глядя исподлобья. Он
упер ладонь ей в лоб и отпихнул ее.
Заперев дверь, он набрал 02 и пожаловался, что сумасшедшая бездомная
пробралась в подъезд и нарушает общественный порядок. По просьбе диспетчера он
23
назвал свое имя, отчество и фамилию, адрес проживания. Вместо стандартной фразы
«патруль прибудет через столько-то минут», женщина-диспетчер, перейдя на мужской
голос, сказала: «Держись, Петя, мы уже едем...» Дебильные у них шутки, подумал Петр
Николаевич.
Алена не выла, не насиловала дверной звонок, не билась в дверь. Он глянул в
глазок и увидел, что она, уже одетая в шубу и сапоги, мирно сидит на полу, улыбается и
разглядывает паспорт.
Петр Николаевич пошел на кухню, включил чайник и стал высматривать в окно
милицейскую машину. Боль в спине давала о себе знать: казалось, раскаленный упругий
мячик пульсирует в глубине тела, под позвоночником.
Милиция не заставила себя ждать. Лихо припарковалась «семерка» с голубой
полосой и мигалкой на крыше. Из задних дверей вышли два опера, закурили, потоптались
вокруг машины, огляделись, зачем-то приложив ладони к козырькам, как будто
загораживали глаза от солнца. Наконец, направились к двери подъезда. Петр перебежал в
прихожую и стал смотреть в глазок. Алена безмятежно рассматривала паспорт. На
секунду он ощутил жалость. Двое вышли из лифта: «Гражданочка, что здесь делаем?» —
и сказавший это опер, тот что повыше, кивнул второму в сторону двери Петра
Николаевича. Второй опер подошел и позвонил, Петр Николаевич открыл не сразу. Какое-
то время он рассматривал лицо в глазок. Никогда еще на своей памяти он не видел такого
постного, аморфного, непроницаемого лица. Тем временем, первый опер взял из рук
Алена паспорт и прочитал: «Боровая Татьяна Сергеевна? Это вы? Ну-ка, посмотрите на
меня... На меня смотреть, я сказал!» — рявкнул он, когда она отвернулась и закрыла лицо
руками. Она послушно повернулась к нему, с деланной улыбкой. Петр Николаевич
заметил, что у первого опера из-под фуражки торчали шерстяные уши шапки-ушанки. Его
напарник снова позвонил дверь, при этом ни одна мышца на его лице не дернулась.
Петр Николаевич открыл дверь. « Вы милицию вызывали?» — вздохнул опер
тоскливо, голос его был немного писклявый. — «Да» — «На эту гражданку вы
жаловались?» — «Так точно! — отчеканил Петр Николаевич. — Топала, сидела под
дверью, звонила в звонок» — «Вы ей открывали?» — «Открыл. Думал, может соседку
снизу залил или еще что. Она попробовала вломиться, я ее не пустил» — «Видели ее
раньше?» — «Нет».
На протяжении всего разговора Алена смотрела на Петра Николаевича с надеждой,
подняв руки к подбородку, как в молитве. «Ладно, — почесал затылок первый опер, более
высокий, и вдруг спросил Алену: — Сколько вам лет?» — «Шестьдесят!» — мгновенно
ответила она. Даже чуть быстрее, чем мгновенно.
«Вы хорошо сохранились для своих лет... Вот что, мы ее задержим до выяснения, а
вы протокольчик подмахните...». Его напарник с аморфным лицом достал папку, положил
на нее незаполненный бланк, протянул Петру Николаевичу ручку: «Вот здесь,
пожалуйста, ваше фамилию, инициалы и подпись... вот так, спасибо», — Петр Николаевич
поразился его вежливости и сладкоречивости. Тем временем, первый опер уже толкал
Алену вниз по лестнице, она не кричала, но упиралась ногами. Второй опер уже
повернулся, чтобы уходить, потом обернулся и добавил: «Берегите себя, нет ничего
важнее душевного здоровья». Петр Николаевич вдруг понял, кого этот опер ему
напоминает.— Весельчака-У из мультфильма «Тайна третьей планеты».
Не сразу Петр Николаевич закрыл дверь. Какое-то время он стоял и
прислушивался. Когда трое были уже, видимо, в районе второго этажа, раздался
отчаянный визг Елены и матюги ментов. Петр Николаевич поспешил запереть входную
дверь, побежал на кухню и выглянул в окно. Опера вышли из подъезда, таща под мышки
обмякшее тело Елены с безвольно болтающейся головой. Они не стали сажать Алену в
машину, вместо этого запихнув ее в багажник. Движения их во время процедуры
сохраняли поразительное спокойствие и обыденность. «Жестко работают», — подумал
Петр Николаевич грустно. Алену было жалко.
24
Покончив с Еленой, менты снова закурили по сигарете, снова потоптались вокруг
машины и снова огляделись, сложив ладони крышечкой над глазами. Докурив, они
забрались на заднее сиденье, и машина тронулась. Когда машина разворачивалась, чтобы
вернуться на дорогу, на мгновение Петр Николаевич увидел передние сиденья через
