Елизавета Салиас-де-Турнемир - Княжна Дубровина
— Края не знаетъ. говорилъ о ней Митя когда на нее сердился.
— Ахъ, какъ я счастлива! воскликнула Анюта входя на крыльцо своего домика, — и скажу вамъ, мнѣ было такъ весело, такъ весело, что я никогда не забуду нынѣшняго дня! Вотъ мы и дома! И какъ хорошо дома. Право, я такъ счастлива, что ничего на свѣтѣ не желаю.
И Анюта бросилась въ покойное кресло стоявшее у окна.
— Даже и богатства не желаешь, сказала Маша смѣясь.
— Даже и богатства, отвѣчала Анюта, тоже смѣясь, — но только нынче, а завтра разумѣется пожелаю, непремѣнно пожелаю.
— Да тебѣ всегда надо поставить на своемъ, сказала Маша, — это намъ не новость, но вотъ что я скажу тебѣ…
Маша вдругъ замолчала, увидѣвъ въ дверяхъ своего мужа. Его лицо испугало ее; онъ вошелъ въ домъ веселый и спокойный, а теперь стоялъ въ дверяхъ гостиной блѣдный и смущенный.
— Что съ тобою? воскликнула испуганная Маша.
— Поди сюда, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ, и пошелъ въ свой кабинетъ, куда за нимъ послѣдовала и Маша. Она вошла и онъ заперъ дверь за собою.
— Что случилось? спросила Анюта у сестеръ.
— Что-то случилось! сказала глубокомысленно Лида со своимъ простодушіемъ, всегда возбуждавшимъ дружный, общій смѣхъ.
— Умна! Нечего сказать! воскликнула рѣзко Анюта, — угадала, очевидно случилось что-то, но что?
— Маша придетъ и намъ все скажетъ, замѣтила Агаша.
Но Маша не приходила и усталыя дѣвочки сняли свои платья и стали умываться, готовясь лечь въ постель, но не ложились, потому что тревога и любопытство гнали сонъ отъ нихъ. Онѣ сидѣли молча ожидая Машу, но Маша не пришла. Прошелъ длинный томительный часъ, прошло еще полчаса. Лида и Лиза улеглись и тотчасъ уснули.
— Пора кажется спать, сказала Агаша.
— Не лягу, ни за что не лягу, я хочу знать, что случилось, сказала Анюта.
Въ эту минуту послышались шаги Маши, но она не вошла къ дѣтямъ, а въ свою смежную съ ними комнату.
Анюта мигомъ прыгнула туда и растворивъ дверь, вошла. Маша стояла у своего столика, лицо ея было смущено и печально, глаза заплаканы.
— Маша, что съ тобою? Маша, что ты, милая, сказала Анюта забывъ мучившее ее любопытство и только сочувствуя Машиной печали.
— Маша увидавъ Анюту порывисто обняла ее, стала цѣловать и опять заплакала.
— Маша, да скажи же, скажи мнѣ!
— Не могу, папочка не позволилъ. Оставь меня, Анюта, не приставай, не скажу ни слова. Ты знаешь, я папочкины приказанія всегда исполняю. Поди спать.
Анюта медлила.
— Поди спать, сказала Маша рѣшительно и поцѣлуй меня милая, дорогая Анюта.
Она нѣжно расцѣловала ее и выпроводила изъ своей комнаты.
— Ну что Анюта? что? спросила ее Агаша.
— Маша плакала, сказала Анюта серьезно.
— Плакала! воскликнула Агаша съ изумленіемь и тревогой, — плакала! Маша плакала! О чемъ?
— Не сказала. Говоритъ папочка не позволилъ ей.
Долго не спали дѣвочки дивясь и недоумѣвая, но наконецъ усталость взяла свое. Онѣ заснули.
На другой день Анюта проснулась и встала поздно и нашла за чайнымъ столомъ въ столовой Машу съ лицомъ серьезнымъ и озабоченнымъ сидящую за самоваромъ, а папочку подлѣ нея. Онъ, Анюта знала это, долженъ былъ быть уже въ присутствіи и не пошелъ — остался дома. Лицо его было столь серьезно, что онѣ не посмѣли ничего опросить у него. Когда Анюта подошла къ нему, онъ поцѣловалъ ее нѣсколько разъ съ нѣжностію.
Анюта напилась чаю и когда встала изъ-за стола, папочка позвалъ ее въ свой кабинетъ.
— Сядь, сказалъ онъ ей, — я долженъ объявить тебѣ важную новость. Когда я возвратился вчера съ прогулки мнѣ подали письмо. Твой прадѣдъ не былъ въ силахъ пережить своего ужаснаго несчастія. Его внукъ, любовь и надежда его старости, былъ убитъ лошадью на прогулкѣ. Онъ пережилъ его только одну недѣлю, но сдѣлалъ свое завѣщаніе и подалъ просьбу на Высочайшее имя. Ты не догадываешься?
— Папочка, мнѣ жаль, что прадѣдушка скончался и что съ нимъ случилось такое ужасное несчастіе, но вѣдь я его не знала и не могла любить.
— А онъ въ послѣдніе часы жизни только о тебѣ и думалъ. Ты его единственная наслѣдница, — онъ просилъ позволеніе и получилъ его — передать тебѣ свое имя. Ты теперь княжна Дубровина и богата, очень богата, слишкомъ богата! Поцѣлуй меня, да благословитъ тебя Богъ и направитъ тебя на все хорошее, на всякое доброе дѣло!
И папочка заливаясь слезами цѣловалъ оглушенную и ничего не могшую сообразить Анюту.
Глава IV
Весь этотъ день остался въ памяти Анюты смутно, будто въ туманѣ. Она помнила, что Маша цѣлый день не присаживалась за дѣло, а бродила по дому, разсѣянная и задумчивая, то входила въ кабинетъ папочки безо всякой нужды и постоявъ тамъ, выходила, то приходила къ ней и цѣловала ее, то садилась въ диванной и у нея вырывались отрывистыя, несвязныя слова; папочка былъ тоже самъ не свой и то говорилъ важно, что судьбы Божіи неисповѣдимы, что Онъ возвеличилъ малаго и наказалъ гордаго, то восклицалъ складывая руки: Тысяча и одна ночь! Тысяча и одна ночь! Анюта хорошо слышала и запомнила слова эти, но не понимала ихъ и дивилась имъ. Помнила она тоже, что дѣти, сестры и братья смѣялись надъ ней, а Митя обратился къ ней даже презрительно»
— Анюта, да княжна! тьфу! воскликнулъ онъ, и даже плюнулъ, за что Маша тотчасъ сдѣлала ему выговоръ.
— Княжна! княжна! пищала Лида звонко смѣясь на всю комнату,
— Ваше сіятельство! кричалъ Ваня смѣясь добродушно.
— Хороша княжна! пришла третьяго дня изъ саду замарашкой, вся въ грязи, сказалъ насмѣшливо Митя. По пословицѣ: изъ грязи да въ князи.
Папочка вдругъ ужасно разсердился.
— Что вы, съ ума сошли, сказалъ онъ громовымъ голосомъ, что всегда случалось, когда онъ бывало вспылитъ, — оставьте ее въ покоѣ. Бѣдная моя дѣвочка перепугана, въ себя прійти не можетъ, а вы къ ней пристаете съ глупыми шутками. Ну да, она теперь княжна, и всегда была старинной фамиліи, дѣвица Богуславова, а не изъ грязи!
— И какое это глупое выраженіе, сказала негодуя Маша. — Изъ грязи! Изъ грязи тотъ кто низокъ душою. А вы дѣти вмѣсто глупыхъ шутокъ должны бы были помолиться за нее Богу, чтобъ Онъ благословилъ ее и послалъ ей разумъ на добро. Она такъ богата, что можетъ осчастливить сотни и больше бѣдняковъ. Господи! При такихъ-то деньгахъ, что добра сдѣлать можно, воскликнула Маша съ блескомъ глазъ, заканчивая свою длинную рѣчь, обращенную къ дѣтямъ.
— А денегъ ей не занимать стать, сказалъ папочка, — она не съумѣетъ и счесть ихъ. Огромное состояніе.
Анюта слушала и насмѣшки дѣтей, и слова Маши и папочки какъ-то равнодушно, она притихла, затихли и всѣ дѣти, въ диванной наступило молчаніе. Скоро всѣ разошлись, а Анюта осталась одна съ Машей. Она сама не знала почему, но ей въ первый разъ въ жизни хотѣлось остаться совсѣмъ одной. Уйти изъ гостиной ей почему-то было не ловко, она не посмѣла и сѣла къ окну; тихо, безмолвно сидѣла она и разныя мысли бродили въ головѣ ея, быстро смѣняя одна другую. Наконецъ она пришла въ нѣкоторый порядокъ.
Огромное состояніе! Она и денегъ своихъ не съумѣетъ перечесть, повторила она мысленно слова папочки, стало-быть я могу купить себѣ такую же крохотельную колясочку, какъ у дочери предводителя, и шляпку съ цвѣтами… Сяду я въ колясочку съ Агашей и Катей. Ахъ да! Агашѣ и Катѣ надо купить такія же шляпки, только Катя бѣлокурая, ей надо шляпку съ голубыми лентами, а Агашѣ съ розовыми. Да что шляпки! Мало ли что надо купить кромѣ шляпокъ. А Маша? Машѣ я куплю… куплю… все то чего она сама пожелаетъ! Ахъ вотъ что! Маша говорила предъ праздниками, что надо сколотить деньжонокъ и купить чайный сервизъ. Я куплю ей и чайный и столовый. А папочка? Но папочка никогда ничего не желаетъ и ничего не любитъ, кромѣ насъ. Надо черезъ Машу вывѣдать что папочкѣ нужно. А что подарить Митѣ? Это не трудно. Конечно всего Лермонтова, Пушкина, Жуковскаго, и всякихъ другихъ, я ихъ всѣхъ куплю и принесу. Страсти сколько книгъ, мнѣ ихъ всѣхъ не стащить! Нѣтъ, вотъ какъ! Я понесу лучшія книжки впереди, а за мной прикащикъ изъ магазина или Марѳа понесутъ всѣ книги… Я войду и скажу: Митя, это тебѣ. Зимой ты будешь читать намъ ихъ. А Митя обрадуется и скажетъ: Милая Анюта! и мы разцѣлуемся. Ахъ какъ я счастлива! А маменькѣ — маменьку я позабыла. Маменька жаловалась, что домъ надо поправить; поправлю, прикажу поправить — кажется она говорила крышу надо поправить, именно крышу, она гдѣ-то течетъ. А Дарьѣ-нянѣ? Платье синее и ковровый платокъ. Она все сбиралась купить, а Маша намедни сказала ей: «Дарья-няня, ты не думай о синемъ платьѣ, я тебѣ его подарю къ празднику». Такъ нѣтъ же! Не Маша, а я подарю и съ платкомъ, а Дарья-няня пойдетъ къ обѣднѣ и скажетъ: «мнѣ Анюта подарила!» Совсѣмъ не такъ она скажетъ: «Мнѣ княжна подарила!» Княжна! Я княжна! Это весело! А папочка говорилъ вчера, что онъ проситъ Бога, чтобъ Онъ направилъ меня на всякое доброе дѣло, и Маша сказала, чтобъ Онъ далъ мнѣ разумъ на добро. И я буду стараться дѣлать все доброе. Всякому нищему, который подойдетъ подъ окно грошъ дамъ, какъ всегда даетъ Маша, нѣтъ, мнѣ надо больше дать чѣмъ даетъ Маша. Если Маша, у которой такъ мало денегъ, даетъ грошъ, то я дамъ гривенникъ… а мало, такъ двугривенный! Что мнѣ деньги, когда ихъ такъ много! Я не стану жалѣть ихъ. А ужь какое платье я себѣ куплю, розовое, да не ситцевое, а шелковое. И какое счастіе! Нечего думать о томъ чтобы не разорвать, не сдѣлать пятна. Все равно если пятно — сдѣлаю другое, а гдѣ дыра, чинить не позволю — бросить прикажу и кончено!..
