Артур Хейли - Вечерние новости
– Мистера Гарри Партриджа, роr favor <пожалуйста (ucn.).>.
Глава 8
Для Гарри Партриджа этот день был неудачным. Он устал и еще до десяти вечера лег у себя в гостинице. Но не мог заснуть. Он размышлял о Перу.
Не страна, а парадокс: противоречивое смешение деспотизма военных и свободной демократии. На большей части удаленных районов правили военные и так называемая “полиция по борьбе с терроризмом” – они правили стальным кулаком, часто нарушая закон. Они убивали без всяких оснований, а потом, как показало независимое расследование, называли свои жертвы “мятежниками”, даже когда те вовсе таковыми не были.
"Американский дозор”, существующая в США организация по защите прав человека, провела весьма похвальную, по мнению Партриджа, работу, выявив и зафиксировав, как они выразились, “водопад несанкционированных судом казней, своевольных арестов, исчезновения людей и пыток”, характерных для проводимой правительством кампании по борьбе с повстанцами.
С другой стороны, “Американский дозор” не щадил и мятежников. В опубликованном недавно докладе, который лежал сейчас на ночном столике Партриджа, говорилось, что “Сендеро луминосо” “систематически убивает беззащитных людей, закладывает взрывчатку, не задумываясь над последствиями для жизни ни в чем не повинных окружающих, и нападает на военные объекты, не считаясь с угрозой для гражданского населения” – все это “является нарушением основных правил международного права и гуманного отношения к людям”.
Что же до самой страны, то “Перу, как ни печально, считается самым страшным и опасным местом в Южной Америке”.
Из этого неизбежно вытекал вывод, подтвержденный другими источниками, что между мятежниками и правительством почти нет разницы по количеству беспричинных убийств и других актов вандализма.
В то же время в Перу существовало сильное демократическое движение – не просто фасад, как часто говорили критики, а настоящее движение. Одним из его проявлений была свобода печати – традиция, казалось, глубоко укоренившаяся. Благодаря существованию такой свободы Партридж и другие иностранные репортеры имели возможность ездить по стране, расспрашивать, выяснять, затем сообщать об узнанном, как им заблагорассудится, не опасаясь, что их могут выслать из страны или подвергнуть репрессиям. Случались, конечно, исключения из правила, но до сих пор это были редкие и отдельные случаи.
Партридж затронул эту тему в интервью с генералом Раулем Ортисом, начальником полицейского управления по борьбе с терроризмом.
– Вас не волнует, – спросил он у неулыбчивого, с военной выправкой человека в штатском, – то, что многие ответственные лица сообщают о ваших людях, – какую они проявляют жестокость и как чинят противозаконные казни?
– Меня волновало бы куда больше, – с легким презрением отвечал Ортис, – если бы убивали моих людей, а так бы оно и было, если бы они не защищались и сами не убивали террористов, которые, как видно, очень дороги вашему сердцу и сердцу других. Что же до неподтвержденных сообщений, то, если бы наше правительство попыталось помешать их появлению, люди вроде вас подняли бы страшный крик и повторяли бы свои измышления на все лады. Поэтому предпочтительнее давать такие сообщения-однодневки, которые забудутся через двадцать четыре часа.
Партридж попросил интервью у Ортиса, намереваясь осветить эту тему, хотя и сомневался, что это интервью много ему даст. Встреча была быстро устроена министерством внутренних дел, хотя Партриджу и было отказано в просьбе взять с собой съемочную группу. Перед входом в кабинет полицейского генерала его обыскали и отобрали диктофон, который он носил в кармане и которым не собирался пользоваться без разрешения генерала. Однако ни слова не было сказано о том, что беседа не для печати, и генерал не возражал против того, чтобы его посетитель делал записи.
Скромный, обитый деревом кабинет генерала Ортиса находился в ряду других аналогичных кабинетов в старом массивном бетонном здании, в центре Лимы. Высокие стены окружали здание – половина его была в свое время тюрьмой. Партриджу пришлось пройти через нескольких бдительных охранников, затем пересечь внутренний двор, где стояли рядами бронетранспортеры и грузовики с водяными пушками, используемыми против мятежников. Беседуя с генералом. Партридж все время думал о том, что под ними, в подвалах здания, находятся камеры, где заключенных держат нередко по две недели без всякого контакта с внешним миром, а также помещения, где регулярно проводят допросы и пытают людей.
Партридж начал интервью с наиболее интересовавшего его вопроса: имеет ли полиция хоть какое-то представление о том, где похитители содержат Слоунов?
– Я полагал, что вы скажете мне это, судя по тому, со сколькими людьми вы успели встретиться со времени вашего приезда, – ответил генерал.
"Значит, – подумал Партридж, – генерал открыто признает, что за его передвижениями следят, а пожалуй, и недвусмысленно предупреждает”. Догадывался Партридж и о том, что его передачи через сателлит в Нью-Йорк прослушиваются и записываются перуанским правительственным органом вопреки широковещательным утверждениям о свободе печати.
Услышав, что Партридж, несмотря на все свои старания, ничего не знает о местонахождении американцев, Ортис сказал:
– Вот теперь вы понимаете, насколько изощренно и тайно действуют враги нашего государства, в частности “Сендеро луминосо”. А кроме того, у нас огромные необитаемые пространства, где можно укрыть не одну армию. Однако есть предположение, в каких районах могут содержать ваших друзей, и наши силы ведут там поиск.
– А вы не скажете мне, какие это районы? – спросил Партридж.
– Не думаю, чтобы это было разумно. В любом случае вам туда не добраться. Или, может быть, у вас есть какой-то план?
У Партриджа действительно был план действий, но он ответил отрицательно.
Остаток интервью прошел так же – ни один из участников не доверял другому, и оба играли в кошки-мышки, пытаясь получить информацию и не раскрывая своей. Ни тот, ни другой в этом не преуспели, хотя, суммируя высказывания Ортиса для “Вечерних новостей на всю страну”, Партридж использовал две цитаты: насчет того, что “в Перу есть такие просторы, где может укрыться целая армия”, а также циничное замечание генерала о том, что сообщения о якобы имеющих место нарушениях прав человека – это “однодневки, которые забудутся через двадцать четыре часа”.
Поскольку звуковой дорожки не было, в Нью-Йорке эти цитаты дали набором под фотографией генерала.
Партридж не считал, что визит к генералу что-то дал ему.
Более удачным оказался разговор с Сесаром Асеведо, давним другом Партриджа и одним из деятелей католической церкви в миру. Они встретились в одной частной конторе за дворцом архиепископа на площади Армас, официальном центре Лимы.
Асеведо, маленький, разговорчивый, живой пятидесятилетний мужчина, был ученым-теологом и человеком глубоко религиозным. Он работал в церковной администрации и имел немалое влияние, хотя так и не сделал последнего шага и не стал священником. Если бы он этот шаг сделал, утверждали друзья, то сейчас был бы по крайней мере епископом, а со временем стал бы и кардиналом.
Сесар Асеведо не был женат, хотя занимал видное общественное положение.
Партридж любил Асеведо, потому что тот никогда ничего из себя не изображал, был скромен и абсолютно честен. Как-то раз Партридж спросил его, почему он так и не стал священником, и Асеведо ответил: “Как бы глубоко я ни любил Господа и Иисуса Христа, мне никогда не хотелось отказываться от моего права, если вздумается, скептически смотреть на вещи, хотя молю Господа, чтобы этого не произошло. Стань же я священником, я вынужден был бы отказаться от этого права. И ни в юности, ни сейчас я не мог заставить себя на это пойти”.
Асеведо был ответственным секретарем Католической комиссии по работе в социальной сфере и занимался программами оказания медицинской помощи в дальних уголках страны.
– Насколько я понимаю, – заметил Партридж вскоре после начала их встречи, – вам время от времени приходится иметь дело с “Сендеро луминосо”.
Асеведо усмехнулся:
– “Иметь дело” – абсолютно точное выражение. Церковь, конечно, не одобряет “Сендеро” – ни ее целей, ни методов. Тем не менее мы поддерживаем отношения с этой организацией.
По каким-то своим соображениям, пояснил Асеведо, “Сендеро луминосо” не хочет враждовать с церковью и редко выступает против нее как института. Однако бандиты не доверяют священнослужителям, и, когда банды предпринимают какие-либо антиправительственные акции или устраивают бунты, они требуют, чтобы священники и все, кто связан с церковью, покинули район, где они что-то затевают, не желая иметь свидетелей.
– Они просто говорят священнику или нашим работникам, занимающимся благотворительностью: “Убирайтесь отсюда! Нечего тут торчать! Вам скажут, когда вы сможете вернуться”.
