Максим Бодягин - Машина снов
Как лягушка. Вмёрзшая в лёд. Не могу. Пошевелиться. Но надо. Очистил от воска. Одно ухо. Второе.
Перевёл дух. Полежал. Попросил Ляна. Не визжать. Аккуратнее. Аккуратнее. Кончиком лезвия. Взрезал шов. Освободил рот. Потом выковырял воск. Из ноздрей. Это трудно. Ещё немного отдохнул. Сейчас самое трудное. Глаза. Надо раскрыть. Веки. Ругаясь. Дрожа. От напряжения. Срезал нитки с век. Руки одеревенели. Как холодно. Раздвинул губы. Зубы совсем белые. Просунул стилет. Слегка раздвинул челюсти.
Ффффуууааххххааааааааа… Тихий-тихий вздох прокатился по телу Чиншина, и холод моментально ушёл, оставив Марка в покое, сердце забилось чаще, словно чьи-то руки, сжимавшие его, разжали хватку стальных пальцев и сердечная мышца вырвалась на волю, попытавшись сразу же наверстать утерянный ритм, Марко вскочил на ноги, чувствуя, как одеревенение словно обваливается с тела коркой, осыпается окалиной, возвращая ему природную гибкость. Он взмахнул стилетом, с удо- вольствием вслушиваясь в звук, с которым узкое лезвие рассекало воздух.
Лян сделал к нему несколько шагов. Успел сказать «спасибо» и умер. На изуродованном лице вора играла блаженная улыбка. То, что мгновение назад было Чиншином, разлагалось на глазах. Лиловая патина стремительно покрывала мертвеющую кожу, пятна тления проступали тут и там, сквозь поры кожи начала сочиться неприятная, дурнопахнущая слизь, там, где были восковые пробки, дерма превратилась в подобие тончайшего пергамента и стала оранжевой, с сухим треском лопнула кожа на вздувшемся животе, из брюшины вылетели чёрные брызги, Марко еле успел отскочить в сторону. Чёрные невидящие глаза Чиншина быстро блёкли, радужку застило белёсым, белки желтели, коричневели, сохли, веки ввалились, заострился нос, кожа на лице натянулась как на барабане, оскалив крошащиеся зубы в противоестественной улыбке.
Земля задрожала. Мир наполнился низким гулом, от которого замирало сердце. Будто бы Луна стала огромным гонгом, в который Земля ударила, бросив в него Солнцем. ММММММММММ. Рокочущий гул накрыл всё, вековой лес замер от неожиданности, насекомые застыли в воздухе.
Марко бросился к котомке, попытался развязать её, но не к месту разлохматившаяся верёвка не поддавалась, тогда он ударом стилета срезал горловину, как сбивают горлышко горшку с вином, котомка упала в грязь, Марко подхватил её, выхватил заветную тыковку'-горлянку и… Вспомнил, как в день, когда они с отцом и Матвеем отплыли в Константинов град, оставив дом, чтобы отвезти свет иерусалимской лампады в Катай, солнце садилось за изумрудный горизонт, подсвечивая воду изнутри розовым сиянием, и тысячи морских мошек светились в ответ этому розовому мареву, полосами играя в нефритовой толще воды, которую корабль тяжело разрезал своим полнобрюхим омшелым днищем. И отец сказал ему: «Каждый раз, отправляясь в путешествие, я думаю только об одном — удастся ли мне вернуться. Но каждый раз, как очередное путешествие заканчивается, я начинаю тосковать по новому путешествию, ещё только занеся ногу над порогом нашего дома. Запомни этот момент, сынок. Может быть, такого сияния уже никогда не будет в наших с тобой жизнях».
Марко перекрестился, сбросил чувяки и штаны. Голую кожу охватил нехороший озноб; сжав челюсти от подступающего ужаса, Марко снова обмахнулся крестом, пробормотал невнятную молитву, путая слова, и, зубами вырвав пробку, окатил себя молоком Чёрного дракона, попутно жадно глотая резко пахнущую мускусом и ещё чем-то животным и кислым струю. «Что ты делаешь?» — пронеслась в сознании яркая мысль. «Всё равно никакого другого пути нет», — камнем ответила ей другая, тёмная и злая.
~
~ ~ ~
~ ~ ~ ~ ~ ~
~ адовомолоко ~ адовомолочным ~ кислопотоком ~
~ крутозалило ~ глазуширот ~ запалило ~ огнь ~ сердешной ~ ~ вылилось ~ сквозь ~ надмакувкой ~ пропелось ~ в ~ горлонос ~
~ заползки ~ в ~ отрожки ~ заползли ~ залились ~
~ промылись ~ в ~ пазухи ~ душевные ~ продавились ~
~ просочились ~ в ~ глуби ~ кровяные ~ забурлили ~
~ в ~ кишечном ~ буреломе ~ скукожили ~ брюшину ~
~ выдавили ~ стоны ~ жалобные ~ хрипато ~ забились ~
~ в ~ лёхких ~ сблюнуть ~ не ~ можно ~ крутит ~ веретено ~
~ в ~ пуповинном ~ жёлобе ~ наматывает ~ тело ~ на ~ ось ~
~ веретёнцем ~ вьёт ~ из ~ мяса ~ кудель ~ из ~ дыхания ~
~ нитка ~ серебряная ~ пузырится ~ в ~ адовомолозиве ~
~ захлёбывая ~ криком ~ альвеолы ~ раздирая ~ в ~ шматки ~ ~ выплюнуть ~ вытолкнуть ~ выпасть ~ из ~ потока ~
чёрного ~
~ ~ ~ ~ ~ ~
~ ~ ~
~
Марко висел в воздухе посереди полянки, раскинув руки. Словно факел. Тёмное чужое пламя полыхало на его коже как жидкая темнота, как адовы смерчи. Из расширившихся зрачков хлестал чёрный свет. Изо рта ввысь уходил, теряясь в пасмурном небе, столб раскалённой полуночной лавы, где-то над облаками превращавшийся в дым, сливающийся с ватной влагой предгрозовых туч. Растопыренные пальцы продолжались нитями, уходящими в пространство дымным следом. Песок, сходя с ума, выбивал ритмичный орнамент из колец огня. Болезненный вопль вырывался из искусанных губ, пронзая лес, огибая горы и теряясь в пространстве.
И, словно откликаясь на этот мучительный призыв, из воздуха сгустились очертания человека ростом выше самого высокого всадника. Он из стороны в сторону поводил исполинской головой, как слепец или человек, внезапно очутившийся в темноте и теперь пытающийся разглядеть в ней верный путь. На закрытых веках пылали иероглифы. Рот сковывала пламенеющая печать. Воздушная плоть Тёмного человека сгущалась с каждым мгновением, становясь всё менее прозрачной, насыщалась цветом, наливалась объёмом, проявлялась всё ярче и ярче. Он увидел останки Чиншина и безмолвно заревел, запрокинул голову, черты лица исказились в истошном крике, но ни единого звука не вырвалось из полупрозрачной груди.
Марко взмахнул рукой, и струи песка, змеясь и играя, подлетели к Тёмному человеку, призрачными верёвками хлестнув того по спине. Призрак обернулся всем телом и увидел Марка. Он раскинул руки и попытался броситься на юношу. Но Марко взмахнул своими пальцами-спицами пронзавшими Вселенную на многие миллионы ли и срезал пылающие иероглифы с его глаз. Тёмные веки распахнулись и из-под них вырвалась голубизна такая ослепительная что глазам становилось нестерпимо больно. Призрак оторопело вгляделся в лицо Марка — его собственное лицо. Режущая голубизна призрачных глаз полилась в тёмный ультрамарин Марка потянулась к синим водоворотам всасывавшим свет впитывавшим его как горячий песок жадно впитывает воду. Призрак протестующе замычал силясь взмахнуть рукой но Марко зеркальным движением махнул своей рукой объятой тёмным пламенем и две руки слились в одну. Каждая пора кожи Марка внезапно раздвинулась раскрылась как яростно распахнутый рот мучительно раздвигающий губы в просьбе утолить его жажду и мириады этих ртов намертво впились в призрака по капле выпивая его огромное тело с каждым мгновением теряющим плотность. Марко вдыхал его не отводя темнеющих глаз от голубых озер высыхающих, выцветающих и блекнущих и тело Марка наливалось синевой, словно в тонкую фарфоровую чашку наливали чернила. Фффффффффп фффффффффп — говорили маленькие раззявленные пасти бывшие когда-то незаметными точками на юношеской коже и с каждым глотком Марково тело наливалось тяжёлой ртутью. На поляне осталось облако тёмного газа в сердцевине которого парил обнажённый чёрный человек с чудовищно вздувшимися венами и пугающе алыми глазами. В чёрных сполохах и треске разрядов магических молний он висел над землёй на расстоянии в несколько локтей жадно хватая ртом остатки газа. Воздух становился всё прозрачнее нежнее и чище и наконец раздувшийся от чужой энергии Марко опустился на выжженную траву и земля просела под его непомерной тяжестью.
Он шагнул в сон и прыгнул между туманами. Между туманом сна и туманом видения. Туда, где в разломе миров визжали от ярости мириады демонов. Он выдохнул. Тёмная масса залила разлом, залечив его. Вой стих. Марко взял туманы за края и соединил их. Право и лево сошлись в центре. Верх и низ смешались. Вокруг осталось только целое. Повсюду. Марко сел. И вытер пот.
Сзади послышался шорох. Точнее, если бы тут могли быть шорохи, то Марко его услышал бы. Скорее, это был шорох наоборот. Невидимые пласты пространства шевельнулись, сдвинулись чешуйки зрительного, столкнулись в неприятном зуде волоски тактильного, звук биения собственной крови на мгновение ушёл, уступив место противоестественной тишине. В звуках внезапно обнаружился провал, портящий всё, как крохотная лакуна портит большой бриллиант.
Марко поднял голову или опустил её, двинул головой, поскольку ни верха, ни низа тут не существовало, и увидел Седого Ху. Или, может, почувствовал.
На углу мыслимых миров старец выглядел благообразно, как лубочный даос: ни пигментных пятен на пожившей коже, ни желтизны в клочьях волос. Седой старец колоболо килил каукуа. Или лили. Кломко кауалилось сумеле. Мир отвечал ему движением на движение, говоря на чудных словах, слепленных из мгновений и пространств. Келе келе. Ногами в кожаных тапках он сбивал пространство, сворачивая его под себя, разворачивая уже в другом шаге. Рукава кроили миры, прошевеливая их сверху донизу, складывая в новые узоры. Пройдя один цунь за восемь прыжков, старец провернулся, оборотясь внутри себя спиной, извернув пространство с краю, подогнул свёрнутое, меле куак, меле меле, цынь цынь, плотно склоулилось, прижал паиопао к ийийм, вынул из волос заколку Люя Бессмертного, сияние обожгло горизонты, спалив линии между ними, спаяв вогнутое с выпуклым, и медленно, как капающая луна, скрепил шов заколкой.
