Артур Хейли - Детектив
Заключение экспертов гласило: да, с оценкой личности и поведения подсудимого, которую дала защита, нельзя не согласиться, но это не означает, что он невменяем. Он понимает разницу между правильными и не правильными поступками, между добром и злом. После этого судья объявил Дойла психически здоровым, и ему было наконец предъявлено обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах.
Первое появление Дойла в зале суда на всех присутствовавших произвело неизгладимое впечатление. Он оказался гигантом: рост – под два метра, вес – килограммов сто двадцать. Бросались в глаза крупные и грубые черты лица, мощный торс, огромные ручищи. В Элрое Дойле все было необъятных размеров, и понятие о себе самом он имел соответствующее. В зал заседаний суда он всякий раз входил с выражением высокомерной презрительности, с почти открытой язвительной усмешкой. Многим казалось, что на протяжении всего процесса Дойл оставался совершенно равнодушен к происходящему, а один из репортеров писал об этом так: “Элрой Дойл готов свидетельствовать в суде против самого себя”.
Наверное, ему смогла бы помочь мать, как она не раз делала в прошлом, но, увы, Бьюла Дойл умерла от СПИДа несколькими годами ранее.
Лишенный ее поддержки. Дойл вел себя враждебно и вызывающе. Даже во время подбора присяжных он громко обращался к своему адвокату с репликами вроде: “Скажи, чтобы эту жирную обезьяну выкинули отсюда к едрене фене!” И это об автомеханике, кандидатуру которого Уиллард Стельцер уже готов был утвердить! Пожелание подсудимого попало в протокол, адвокату пришлось пойти на попятную, впустую потратив столь драгоценное право на единственный отвод без объяснения причин.
Нашлась еще одна почтенная чернокожая матрона, отнесшаяся к Дойлу с некоторой симпатией, но он опять проорал на весь зал: “Да эта черномазая ни хрена не сечет в правосудии!” – и ее кандидатура тоже была снята.
Только после этого судья, который прежде ни на что не реагировал, сделал подсудимому предупреждение. Наступила пауза, в течение которой расстроенный Уиллард Стельцер, вцепившись пальцами в рукав своего подзащитного, что-то возбужденно и напористо нашептывал ему на ухо. Дальнейший подбор присяжных прошел без выходок Дойла, но они возобновились, как только начался сам процесс.
На свидетельскую скамью вызвали доктора Сандру Санчес, судебно-медицинского эксперта округа Дейд. Она показала, что охотничий нож, на котором, как уже было известно суду, обнаружили отпечатки пальцев Элроя Дойла, послужил орудием убийства Кингсли и Нелли Темпоун. Дойл с перекошенным злостью лицом снова вскочил на ноги и выкрикнул: “Ты лжешь, мерзавка! Все ты лжешь! Это не мой нож. Меня вообще там не было!"
Судья Оливадотти, неизменно строгий к представителям обвинения и защиты, но славившийся мягкостью к подсудимым, на этот раз рассвирепел: “Мистер Дойл, если вы не замолчите, я вынужден буду пойти на крайние меры, чтобы вас успокоить!"
«Да иди ты… – пробасил в ответ Дойл. – Испугал тоже! Надоело мне торчать здесь и вашу хренотень выслушивать. Разве ж здесь судят по справедливости? Вы все сговорились против меня, чтобы казнить… Ну так сворачивайте это дело поскорее!»
Пунцовый от гнева судья обратился к Уилларду Стельцеру: “Я требую, чтобы защита вразумила своего клиента! Это самое последнее предупреждение. Заседание суда прерывается на пятнадцать минут”.
После перерыва свидетельские показания давали двое полицейских, которые были на месте преступления. Дойл беспокойно ерзал на скамье, но помалкивал. Настала очередь Эйнсли. Стоило ему приступить к рассказу об обстоятельствах ареста, как Дойл взорвался. Он с неожиданным проворством вскочил, пересек зал и набросился на Эйнсли, понося его на чем свет стоит: “…Свинья полицейская!.. Врун поганый!.. Меня там близко не было!.. Расстрига! От тебя Сам Бог отвернулся!.. Гнида!.."
Дойл молотил кулаками, а Эйнсли лишь вяло оборонялся, подняв руку щитом, но не нанося ответных ударов. Опомнившиеся судебные приставы навалились на Дойла, заломили ему руки назад, повалили на пол и защелкнули наручники на запястьях.
Судья Оливадотти снова объявил перерыв.
Когда заседание возобновилось, Элроя Дойла привели с надежным кляпом во рту и приковали наручниками к тяжелой скамье.
"Никогда прежде и ни в каком суде, мистер Дойл, – с обиженным достоинством сказал судья, – не приходилось мне усмирять подсудимого столь жестоким образом. Я искренне сожалею об этом, но своим буйным поведением и необузданным языком вы не оставили мне выбора. И все же если завтра до начала заседания ваш адвокат придет ко мне и передаст мне ваше чистосердечное обещание вести себя впредь примерно, я рассмотрю возможность снять с вас наложенные ограничения. Но должен снова предупредить вас, что, если обещание будет нарушено, ограничения будут наложены на вас до окончания процесса”.
Стельцер действительно посетил судью на следующее утро с заверениями от своего клиента, после чего кляп убрали, хотя наручники оставили. Однако заседание не продлилось и часа, как Дойл вскочил со скамьи и заорал на судью: “Ну ты и гадина, ., твою мать!"
Без кляпа в зал заседаний его больше не допускали. Судья же провозгласил, обращаясь к присяжным: “Меры, вынужденно принятые мною к подсудимому, не должны повлиять на приговор, который вы вынесете. Вам надлежит руководствоваться только уликами и свидетельскими показаниями, которые…"
Эйнсли еще подумал тогда, что присяжным едва ли легко будет отрешиться от того впечатления, которое произвели на них выходки Дойла в зале суда. Как бы то ни было, но по окончании шестого дня заседаний и после пятичасового обсуждения присяжные вынесли единогласный вердикт: “Виновен в убийстве при отягчающих обстоятельствах”.
Последовал неизбежный в таких случаях смертный приговор. Дойл продолжал настаивать на своей невиновности, но не подал апелляцию сам и никому не позволил воспользоваться этим правом от своего имени. Тем не менее потребовалось выполнить немало бюрократических формальностей, извести тонны бумаги, прежде чем была названа дата казни. Срок от вынесения приговора до приведения его в исполнение получился внушительный – год и семь месяцев.
Но этот день неизбежно настал, поставив перед Эйнсли не дававший покоя вопрос: что же поведает ему Дойл в самые последние минуты жизни?
Если только они успеют…
***Хорхе по-прежнему гнал машину на север по шоссе Четыреста сорок один сквозь дождь и туман.
Эйнсли посмотрел на часы. 5.48.
Он взял трубку мобильного телефона, нашел в блокноте запись с номером и набрал его. На другом конце ответили с первого гудка:
– Тюрьма штата Флорида.
– Лейтенанта Хэмбрика, пожалуйста.
– Хэмбрик слушает. Это сержант Эйнсли?
– Так точно, сэр. Мне до вас осталось около двадцати минут езды.
– Да… Времени в обрез. Мы постараемся сделать все, чтобы вы успели, но сами понимаете – такие мероприятия не откладывают.
– Понимаю, сэр.
– Наш сопровождающий уже с вами?
– Еще нет… Хотя постойте, кажется, впереди светофор.
Хорхе энергично закивал. Перед ними отчетливо были видны два зеленых сигнала.
– Поверните на светофоре направо, – повторил инструкции лейтенант. – Наша машина ждет сразу за углом. Вас будет сопровождать Секьера, я сейчас свяжусь с ним.
– Спасибо, лейтенант!
– Так, теперь слушайте внимательно. Следуйте за Секьерой вплотную. Я уже дал распоряжение беспрепятственно пропустить две машины через внешние заграждения, главные ворота и два контрольных пункта на территории. Вас подсветят прожектором с вышки, но вы продолжайте движение. Остановитесь у входа в административный корпус. Я буду вас там ждать. Все понятно?
– Так точно.
– Вы ведь вооружены, сержант?
– Вооружен.
– Тогда мы сразу же проследуем в дежурное помещение, где вы сдадите оружие и служебное удостоверение. Кто у вас водитель?
– Детектив Хорхе Родригес. Мы оба в штатском.
– Для Родригеса у нас будут отдельные инструкции по прибытии. Вам придется все делать очень быстро, сержант.
– Я готов, лейтенант, спасибо. – Эйнсли повернулся к Хорхе:
– Все слышал?
– Так точно, сержант.
Светофор успел переключиться на красный, но Хорхе едва ли обратил на это внимание. Лишь чуть снизив скорость, он выехал на перекресток и свернул вправо. Невдалеке перед ними возник черно-желтый “меркьюри маркиз”, который уже начал движение, поблескивая маячком. Сине-белый “шевроле” полиции Майами пристроился ему вслед, и уже через несколько секунд стороннему наблюдателю обе машины могли показаться одним мерцающим пятном света, несущимся через ночь.
Позднее, когда Эйнсли пытался восстановить в памяти последний отрезок этого шестисоткилометрового путешествия, возникали лишь отдельные фрагменты. Он помнил безумную гонку по извилистым местным дорогам. Сорок пять километров они преодолели за неполных четырнадцать минут. Скорость, как он заметил в один из моментов, доходила до ста пятидесяти километров в час.
