Александра Давыдова - Ростов. Лабиринт
— По-русски — труднее...
— Не лезь!
— Это работа Юрия. — Старый Торос наконец-то раскурил трубку и затянулся. Ароматный дым окутал столовую. — Твоя работа — подземелье. Ты — смотритель.
— А я еще раз повторю! Выпотрыш чубатый не просто так по городу шныряет. Говорю же — он о чем-то догадывается. Кусок сала, что был с ним вчера, назвал меня черепахой! Думаешь, случайно?
Дед шумно втянул воздух, поперхнулся кофе и вдруг захохотал так, что испуганно задрожали в буфете хрустальные рюмки:
— Ах-ха-кха-хха-а, черепаха? Черепаха? Ах-ха-кха-а-а-аха. Похо-ож.
— Черт! Да ты от старости разум потерял, что ли? — стукнул по столу кулаком Роберт.
Карина замерла. Что сейчас будет! Она даже пожалела, что послушалась деда и вошла в столовую. Быть свидетелем того, что вот-вот произойдет, ей не хотелось.
— Молчать!
С грохотом отлетело в сторону кресло. Ударилось о стену, перевернулось. Роберт приоткрыл рот, не то чтобы что-то добавить, не то от удивления, но не успел произнести ни звука. Дед выплеснул прямо в красивое лицо внука содержимое своей кофейной чашки. «Хорошо, что он кофе молоком разбавляет — не такой горячий», — подумала Карина.
— Молчать, сопляк! Решил, что раз у тебя черепаха, так ты уже и хозяин? Так, да? Место свое забыл? — взревел Торос. Рванул на себя скатерть, опрокидывая тарелки, блюдца, чашки. Упал на ковер кофейник, поплыло по светлому ворсу коричневое пятно. Варенница, ударившись о ножку стола, разбилась, кусочки засахаренного инжира разлетелись по полу.
Старик сделал несколько быстрых шагов и очутился рядом с внуком. Как будто это не его кривая палка стояла, прислоненная к столу. Как будто это не он еще вчера жаловался на ревматизм, хромал и горстями глотал цветные таблетки. Роберт инстинктивно закрыл подбородок и нос руками, но Торос уже держал его сухими жилистыми пальцами за шею. Страшный, всклокоченный, похожий на уменьшенную копию Пахака.
— Так кто тут хозяин?
— Дед, прекрати...
— Кто?!
— Да никто. — Юрий Ангурян зевнул. Медленно поднялся, стараясь не задеть манжетом рубашки растекающуюся по столу чайную лужицу. Подошел к буфету, достал коньяка, плеснул на дно пузатого бокала. И повторил тусклым голосом: — Никто из нас! Не он, не я и не ты, папа. Мы все здесь — заложники лабиринта и слуги мэтра Барбаро. Рабы чертовой лампы...
Наступила ватная тишина. Только тикали монотонно старые ходики и где-то на улице раздавались женские визгливые голоса. Мать принялась подбирать с ковра осколки — бесстрастно, как робот. Карина вскочила, чтобы ей помочь. Внутри у нее все дрожало, поэтому она пару раз чуть не порезала пальцы, но поднять глаза ни на деда, ни на отца так и не решилась.
— Ладно. Потом продолжим. Пора на ипподром. — Торос Ангурян облизал пересохшие губы. Отпустил внука и нагнулся за упавшей на пол трубкой.
— Рубашку сменю пойду, — голос Роберта звучал глухо.
— Каро.
— Да, папа?
— Ты вроде собиралась на конюшни к Аргаваз?
— Я... Да, пап, хорошо.
Меньше всего Карине хотелось сейчас ехать вместе с мужчинами на ипподром. Она лучше спустилась бы в лабиринт, покормила бы Пахака печеньем и сбежала с ним куда-нибудь к подземному ручью, что под Аксаем. Там, сидя на удобном камне с выемкой, можно было часами слушать, как копошатся под сводами летучие мыши, можно было бы взять с собой планшет и почитать, хотя мыши этого не одобряли, срывались хлопотливыми гроздьями вниз, возмущенно пищали и норовили прогнать нарушителя прочь. Но она со среды напрашивалась со взрослыми в конюшни, и теперь было бы неприлично отказываться.
— Только сперва загляни ко мне. Есть разговор.
* * *
Карина помогла матери убраться и лишь после этого поднялась в отцовский кабинет. Папа редко вызывал ее к себе — он вообще нечасто с ней разговаривал, и порой ей казалось, что он даже не помнит о том, что у него есть дочь. Всегда одетый с иголочки, болезненно аккуратный, молчаливый, Юрий Ангурян был полной противоположностью деду Торосу. Ни ласкового взгляда, ни улыбки — словно его когда-то хорошенько заморозили, а потом так и отправили жить дальше. Сколько Карина себя помнила, столько отец и был таким. Ледяным. Карина порой удивлялась, как они с мамой умудрились пожениться и родить двоих детей. Но потом смотрела на свадебные фотографии родителей, где смеющийся Юрий Ангурян кружит на руках худенькую счастливую невесту, и думала, что она чего-то о нем не знает. Чего-то очень важного. Однажды дед странно обмолвился. В ответ на вопрос Карины, отчего папа почти никогда не ходит вниз, вздохнул и пробурчал: «Сломал Юрку лабиринт». Карина ждала продолжения, но дед щелкнул ее по носу и перевел разговор на другую тему. Она тогда еще удивилась, как может лабиринт сломать — разве не наоборот? Разве не делает он человека ловчее, сильнее, умнее и больше? Но с того самого дня ей перехотелось хвастать перед родителями своей дружбой с Пахаком и делиться впечатлениями от подземных прогулок.
От предстоящей беседы с отцом ничего хорошего Карина не ждала. Все подобные разговоры заканчивались неприятностями. Например, запретом гулять с Пахаком ночами. Или выговором за то, что она не удержалась и сфотографировала демона на мобильник. Конечно же, прежде чем повесить фотку к себе «В контакт», она хорошенько ее отфотошопила, чтобы все приняли Пахака за монстра из комикса, но отца это почему-то не убедило. Он приказал Карине не только убрать картинку, но и закрыть страничку навсегда. Отец спокойно, не повышая голоса, объяснял дочери возможные последствия ее поступка, но от этого мертвого голоса, от этого равнодушного лица Карине стало почему-то так плохо, что она еще целую неделю не решалась заговорить с ним.
Вот и теперь она уже заранее готовилась к дурным новостям.
— Можно?
— Да. Заходи, Каро. Как твоя учеба? Как настроение?
— Хорошо. Спасибо, папа.
Отец вяло перебирал на столе бумаги, думая о чем-то своем. И не было ему никакого дела ни до настроения дочери, ни до ее учебы. Девушка терпеливо ждала. Наконец отец выпрямился и бесцветно, как о чем-то совсем обыденном, может быть о поездке на дальнюю дачу или очередной своей командировке, сообщил:
— Я решил, что тебе пора подумать о замужестве.
— Что? О чем?
— О браке, Каро. Тебе ведь уже шестнадцать.
— В декабре будет. Пока пятнадцать...
— Вот и славно. Я подобрал тебе отличную партию. Готовься к свадьбе.
Ей казалось, что это все дурной сон. Она просто толком не проснулась еще. Не услышала будильник. Сейчас мама громко позовет ее снизу. Придется разлеплять тяжелые веки, потягиваться, сидя на высокой кровати, болтать ногами и причесывать непослушные волосы, быстро натягивать платье и спускаться в столовую. Она даже украдкой потерла глаза. Пора просыпаться! Не помогло.
— ...прекрасная, состоятельная семья... свои фабрики в Европе... Дом в Версале. Тебе ведь нравится Версаль?
И еще раз потереть глаза. И украдкой ущипнуть себя за руку.
— Да. Мне нравится Версаль, папа.
— Вот и замечательно. Новый трехэтажный дом с садом. Если хочешь, можешь посмотреть фотографии — Артюр вчера прислал. Поедешь в июне, сразу как занятия в школе закончатся. Последний класс оформим экстерном.
— Какой Артюр?
— Ты меня разве не слышала? Артюр — твой будущий муж! Не волнуйся, Каро, никто не планирует сразу оформлять брак. Поживешь там, привыкнешь к новой родне. Поближе узнаешь мужа.
— Мужа? Да, папа. Конечно.
— Надеюсь, тебе не надо пояснять, что можно рассказывать Артанянам, а что нельзя. Ты ведь понимаешь, о чем я?
— Да. Я понимаю, папа.
Карина стояла, заложив руки за спину. Шевельнись она сейчас, наверняка разрыдается. Губы задрожат, из глаз польются предательские стыдные слезы. Нет! Нельзя плакать. Нельзя кричать, топать ногами или возмущаться. Она всегда знала, что так и произойдет. Что однажды она будет стоять напротив отца и слушать его монотонный безразличный голос, сообщающий о том, что ей пришло время стать чужой. Что закончилась Карина Ангурян — солнечный лучик, лусик, царица подземелья, Королева Червей. Она не знала, чего ей больше жаль: своего странного необычного детства, лабиринта, Пахака, деда, старого дома, родителей? Может быть, одноглазой кошки Назик или гнедой лошадки Аргаваз, но ей казалось, что она сейчас — маленький летучий мышонок, которого отрывают от уютного гнезда и выбрасывают наружу, под промозглый осенний ливень. И никому, никому нет до нее дела.
— Поздравляю тебя, Каро. А теперь ступай. Через десять минут собираемся внизу. Пора на ипподром.
* * *
Мама поджидала в коридоре, наверняка опять подслушивала. Карине захотелось, чтобы она обняла ее, погладила по волосам, пожалела. Но мать делано улыбалась и кивала, как китайский глиняный болванчик.
— Поздравляю. Поздравляю! Чудесная новость. Блестящая партия. Новый, богатый дом, а не эта... — у матери некрасиво заострился подбородок, — халупа.
