К.Д. Рейсс - Сопротивление
«Это последнее, что ты помнишь? Можешь сказать мне, что было минуту или две назад? Что произошло перед этим?»
Голос Эллиота в его чистом совершенстве не прерывает моё воспоминание, но осознание того, что я говорю об этом вслух, вызывает пробуждение. Отвечаю ему «нет». Я не собираюсь возвращаться назад, потому что чувствую запах возбуждённого члена и изящное жжение кокаина в ноздрях. На данный момент я понятия не имею, о чём говорю, что держу в себе, но мне плевать на это.
Я сижу на унитазе в уборной маленького клуба. Всё из мрамора и стекла. А чего вы ожидаете от туалета? Я чувствую ритм музыки. Комната оформлена в греческом стиле. Смотрю вверх. Эрл. С ним всё в порядке. Сто восемьдесят восемь сантиметров чистой безбашенности. Лёгкая наживка. Его член покрыт тонкой дорожкой кокаина.
— Я хочу больше, — говорю я.
— Жадная сука, — он улыбается, держа пакетик кокса над своей эрекцией. Насыпает дорожку на свой член, пока я удерживаю его ровно.
— Я этого стою, — возражаю, прежде чем помочь кокаину исчезнуть с его члена. О, именно так. За один раз. Чувство удовольствия заряжает каждую клеточку моего тела от коры головного мозга до кончиков пальцев. Я полностью контролирую всё, что вижу, а особенно этого ублюдка.
— Я отсосу тебе так сильно, чтобы ты кончил.
— Прикоснись к киске, детка, — рычит он. Но я этого не делаю. Никогда не трогаю себя, и этот тупица никак не может этого запомнить. Я набрасываюсь на его член прежде, чем он успевает задать ещё хотя бы один вопрос.
— О, блядь, детка!
Музыка внезапно становится громче, дверь в уборную открывается, пиная Эрла в задницу.
— Простите, — произносит мужчина в тёмном костюме. Он собирается закрыть за собой дверь.
— Без проблем, — говорит Эрл.
Я смотрю на незваного гостя в этом грёбаном костюме. Он действительно не проблема. Мужчина больше, чем просто хорош. Выше, чем Эрл. Совершенен. Темные волосы и голубые глаза. Сильный как скала и уточнённый как принц. Я не должна дать ему уйти.
— Развяжи галстук и достань свой член, — произношу я. — Меня хватит на двоих.
Он ухмыляется:
— Прости. Я не готов делиться.
Дверь захлопывается, и музыка снова становится приглушённой.
— Облом, — произносит Эрл, упираясь своим членом в мои губы. — Это было хладнокровно.
У меня есть выбор: закончить минет Эрлу и дать ему отыметь меня, или не сделать ничего из выше перечисленного.
— Можешь сам у себя отсосать, — отвечаю я, вставая на ноги.
Он хватает меня за затылок.
— Не шути со мной!
Я смело смотрю ему в глаза.
— Это ты не шути со мной, Эрл! Я говорю, как и когда. Можешь подрочить или отсосать себе.
Я разворачиваюсь и ухожу до того, как он успевает возразить. Заправляю блузку и прохожу мимо парня, который моет руки.
Людей в клубе так много, как червей в гниющей яме. С танцпола доносится неприятный запах. Голоса звучат так, словно их заперли в банке и спрятали за бетонной стеной. Сердце начинает биться в такт музыке. Но мужчины в костюме нигде нет.
Расталкивая людей перед собой, я прикасаюсь к их голой потной коже. Аманда находит меня. Блондинистые волосы прилипли к её лбу, помада почти стёрлась. Её телохранитель Джоэл на два шага позади неё. Я знаю, что у него есть пистолет. Она целует меня в губы. Я отталкиваю её.
— Ты видела мужчину в костюме? Высокого? С такой стрижкой? — делаю движение руками, изображая его причёску по памяти.
— Горячий?
— Именно!
Она указывает на выход, подмигивая мне. Я возвращаю ей поцелуй в губы и продолжаю прокладывать себе путь через толпу. Аманда выкрикивает моё имя, но я отдаляюсь, притворяясь, что не слышу её. Мне нужно найти его.
Из-за кокаина я вижу перед собой то, что невозможно увидеть. Пробираюсь через танцующую толпу, отталкивая их локтями, рыча и проклиная всех, лишь бы ещё раз взглянуть на незнакомца. Что может быть лучше раздутого самомнения, заставляющего меня оттолкнуть в сторону худую девчонку-подростка, одетую по последнему писку моды и кричащую мне вслед:
— Фиона Дрейзен! Ты ведь Фиона Дрейзен!
Словно моё имя каждый день появляется в заголовках газет.
Конечно, они ждут меня на улице, толпясь на красной дорожке возле клуба. Папарацци плевать хотели на погоду, которая в Лос-Анжелесе либо дождливая, либо просто холодная. Вспышки света. Они выкрикивают моё имя, словно я должна знать их всех. Пускай фотографируют. Главное, я снова вижу его.
Он даёт швейцару чаевые и забирает у него ключи от своего чёрного «Рэндж Ровера».
Он чистокровный жеребец, и от него меня отделяют двадцать придурков с камерами. Это создаёт проблемы, но я должна заполучить его.
Разбрасываю их перед собой, показывая им всем средний палец. Я ношу по несколько колец на одном пальце и знаю, что из-за вспышек, которые отразятся от серебряных колец, их фото засветятся. Я буду выглядеть напыщенной богатой сучкой, а кокс во мне говорит, что похуй, что на это скажет мой папочка.
Обращаюсь к швейцару, тощему бывшему полицейскому с подстриженными усами. Он смотрит на мою грудь, а потом на моё лицо. Я знаю Ирвина. Он — бабник. Держит этих придурков подальше от нас и берёт деньги за то, что даёт им знать, когда мы с Амандой будем здесь.
— Ирв! Какого хера?
— Понял, — говорит он.
— Убирайтесь нахер с моего пути, ублюдки!! — я пробираюсь через толпу с помощью Ирва.
Они расступаются перед ним так, как никогда не расступались передо мной. Знаю, они сожрут меня, выплюнут и будут фотографировать, как я ползу к больнице. Пробираюсь к «Рэндж Роверу» и стучу в окно с пассажирской стороны. Оно тонированное. Автомобиль не двигается, окна остаются закрытыми. Я хоть в то окно стучу?
— Фиона Дрейзен!
Они стоят за мной, и я оказываюсь на бордюре вне поля защиты Ирва. Если он подойдёт, чтобы помочь мне, то оставит пост у двери, а это добром не кончится. Снова стучу в окно. Вижу отражения камер в стекле.
Меня окружили со всех сторон.
— Эй, придурок, — кричу я.
Стекло медленно опускается вниз. Я чувствую себя как в фильме о падении. И вот он. Моё сердце выскакивает из груди.
— Привет, — говорю я, почти просовывая свою голову в окно. Чувствую репортёров за своей спиной. Слышу, как они снова и снова выкрикивают моё имя. — Ты кое-что забрал у меня в туалете.
— Уверена? — он старше, чем мне показалось, но это делает его ещё более привлекательным, если это вообще возможно. — И что же это?
«Фиона».
— Моё сердце.
Какая глупая фраза… Но я девушка. Справлюсь со всем.
«Я сосчитаю в обратном порядке от трёх. Когда скажу «один», ты откроешь глаза, чувствуя себя отдохнувшей и расслабленной».
— Оу. А я думал, пуговицы от твоей блузки.
Мужчина впервые смотрит на мою грудь, и я чувствую, как замёрзли мои сиськи. Блузка широко распахнута, и алмазы в пирсинге на моих сосках блестят в свете вспышек. Грёбаный Эрл со своими ёбаными щупальцами.
«Три».
— Не заставляй меня оборачиваться, — говорю я. — У них уже и так достаточно фото.
«Два».
Он секунду раздумывает об этом, глядя на моё лицо. Слабая усмешка играет на идеальной линии его губ, и я думаю, что просто могу умереть.
«Один».
ГЛАВА 9.
Как только я переступила порог комнаты ожидания Вестонвуда, моя мама кинулась ко мне с объятьями, забыв о рамках приличия и пытаясь защитить меня от всего мира. Меня поражало то, сколько силы было в её маленьком теле.
— Ма, всё в порядке, — я посмотрела поверх её плеча на папу, в его рыжих волосах уже кое-где появилась седина, лишавшая его отличительной черты Дрейзен…
Он спрятал руки в карманы и опирался спиной о стену. Я закатила глаза, посмотрев на папу, но он просто отвернулся и посмотрел в окно. Отец всегда так старался поддерживать меня, а мне это так и не удалось.
Всё в комнате было сделано так, чтобы не огорчать пациентов и их семьи. Круглый стол из бледно-голубого огнеупорного пластика, на котором стояли кувшин с водой и три пластиковых стакана. Белые пластиковые стулья с хромированными ножками. Решётки на окнах, за которыми открывался живописный вид на просторы каньона Топанга (прим. пер.: каньон в горах Санта-Моники, Калифорния), который сейчас был скрыт за стеной серого тумана. Украшения в честь Рождества выбивались из общей картины. Лучшее место в здании для тех, кто отстёгивал немалые суммы учреждению.
Мама прижала меня к себе, и я почувствовала, как между нами зашуршало что-то твёрдое. Она отстранилась и вручила мне завёрнутый подарок. На обёртке был изображён пляшущий снеговичок, украшенный золотой лентой.
— Купила его тебе на случай, если ты приедешь.
Я дёрнула за ленту и развернула бумагу, открыв рамку с фотографией.
— Снежок! — я полностью вытянула фото из обёртки. На снимке мне было пятнадцать. Одной ногой я была в стремени, и мой серебристый жеребец стоял передо мной. — Спасибо, мам!
