Павел Розов - Художник
Обзор книги Павел Розов - Художник
Розов Павел Владимирович
Художник
Павел Розов
ХУДОЖНИК
В полдень, когда жара стала совсем невыносима, а воздух превратился в неподвижное расплавленное желе, город опустел, словно вымер; жители попрятались в прохладу жилищ и даже собаки, куры и прочие обычные в подобных крохотных замызганных городках животные отсиживались в своих убежищах.
Единственным двигающимся предметом в поле зрения был мелкий мусор, лениво перегоняемый с места на место невесть откуда взявшимся, совершенно не ощущающимся на коже ветерком, и это еще больше усиливало впечатление покинутости и заброшенности.
Именно тогда, когда солнце застыло, словно прибитое к безоблачному небу, а стрелки часов умерли, показывая полдень, на дороге, ведущей в город, показался тяжело груженный, крытый грязным полотнищем фургон, запряженный дряхлым мерином черной масти. В мареве, стоящем над пыльной дорогой, фургон казался нереальным, миражем, навеянным невиданной жарой. И лишь когда он поравнялся с первыми домами, марево пропало, и фургон как-то сразу обрел плоть, словно он пересек невидимую границу, отделяющую город от зыбкой линии горизонта, между бесконечной степью и таким же бесконечным залитым солнцем небом. Выглядело это весьма необычно, и если бы кому-нибудь случилось находиться поблизости, он был бы немало удивлен. Но улицы по-прежнему оставались пустынными и фургон, никем не замеченный, вехал в пределы городка.
Управлял фургоном долговязый мужчина неопределенного возраста замызганной наружности. Несмотря на жару, на нем было грязное желтое пальто, оканчивающееся у самых пят, из-под пол которого виднелись стоптанные сапоги. Нечесаные патлы волос мышиного цвета в беспорядке спадали на плечи, в зубах торчала давно потухшая, захватанная до невозможности самокрутка. На голове мужчины красовалась мятая-перемятая шляпа, надвинутая на самые глаза, закрывавшая большую часть лица.
Мужчина сгорбившись сидел в козлах, угрюмо уставившись на своего мерина, время от времени подгоняя его ленивыми ударами хлыста.
Мерин представлял собой жалкое зрелище: костлявое тело с запавшими боками заметно вздрагивало под хлыстом, словно возница лупил изо всей силы, на некогда угольно-черной лоснящейся шерсти, ныне отливающей сединой, красовались многочисленные лишаи, левый глаз почти скрылся за молочной пленкой бельма, правый с бессмысленным и отсутствующим видом озирал окрестности. Мерин медленно переставлял трясущиеся узловатые ноги, заметно припадая на заднюю левую. Звался мерин Черным Красавчиком.
Хозяин мерина, был хорошо известен в этом и окрестных городках. Он время от времени заезжал в городок и неизменно появлялся на этом фургоне, с запряженной в него дряхлой клячей. Был он художником и разезжал по этим Богом забытым местам в поисках натуры для своих полотен. Именно такие, захолустные, с бросающейся в глаза неприкрытой нищетой жалких лачуг, изобилующие покосившимися стенами и заколоченными окнами города больше всего привлекали его. Не говоря о том, что здесь ему чаще удавалось находить натуру, здесь к нему проще приходило вдохновение.
Его так и звали Художником - он не возражал и с готовностью откликался на это имя, настоящее же имя мужчины было неизвестно. Были люди, считавшие, что у него вообще нет имени. Находились и такие, что утверждали, будто у него множество имен, но об этом говорили только у него за спиной - Художник пользовался дурной репутацией.
О нем ходило множество слухов и все они как один были плохи. Несмотря на то, что за натуру Художник платил очень большие деньги, - совершенно непонятно было, откуда у такого бродяги, как он, вообще есть деньги, тем более такие - звать Художника не спешили, и не потому что никто не нуждался в дополнительном и очень недурном заработке, а потому что Художника интересовала натура особого рода. Обращаться к нему в большинстве случаев заставляла только крайняя необходимость и нужда. Появление Художника в городе никогда и никого не радовало.
Фургон медленно катил по улочкам городка, и по-прежнему ему навстречу не попался ни один человек, но Художник чувствовал на себе десятки пар настороженных недоброжелательных глаз, следящих за ним из-за опущенных занавесок. Отчаянно скрипя всеми четырьмя колесами, фургон вехал на площадь и остановился. Мерин обессилено уронил голову и замер в таком положении. Художник бросил поводья и принялся неторопливо раскуривать свою самокрутку. Он вел себя так, словно ждал чего-то и знал, что непременно дождется.
Солнце палило нещадно, но Художника оно не беспокоило - он продолжал сидеть в застегнутом на все пуговицы плаще, и не было никаких признаков того, что он как-либо страдает от жары - на лбу не выступило ни капли пота, дыхание было ровным, без малейших признаков одышки. На площади по-прежнему было пусто, лишь облезлая шавка, выйдя из подворотни, подняв ногу, пометила колесо телеги, но встретив тяжелый взгляд Художника, поджала хвост и поспешно нырнула в щель между домами.
Цигарка снова потухла, так и недокуренная, но Художник не обратил на это никакого внимания.
Оставаясь неподвижным, он одними глазами следил за человеческой фигуркой, уже минут пятнадцать маячившей в одной из подворотен, выходящих на площадь. Хотя с залитой солнцем площади человек, прячущийся в темной улочке, казался лишь наполовину скрытым домами силуэтом, Художник чувствовал, как тот в нерешительности топчется на месте, как чуть не до крови кусает губы, как бессознательно заламывает руки. Художник меденно достал изо рта самокрутку, бережно загнул обугленный кончик, чтобы не высыпался табак, и спрятал ее в карман пальто. Он не спешил показывать, что заметил человека в подворотне - рано или поздно тот и сам даст о себе знать. Так и случилось - через некоторое время пугливо озираясь маленькая фигурка покинула свое убежище и торопливо направилась к фургону.
Это оказалась худая до болезненности женщина лет пятидесяти, но выглядящая гораздо старше, с повязанным на голове черным платком, одетая так же во все черное. В дрожащих морщинистых руках она нервно теребила носовой платок. Подойдя к фургону, она хотела заговорить, но, встретившись со светлыми, будто выцветшими глазами Художника, осеклась и отвела взгляд. Все в городе знали, что у Художника дурной глаз.
Тот не стал дожидаться, пока она заговорит, кивнул и полез внутрь фургона. Все и без слов было ясно.
Достав из фургона складной мольберт, он легко спрыгнул на землю.
- Веди.
От звука его голоса женщина вздрогнула и отпрянула от фургона, словно надумав убежать, но, совладав с собой, отступила на шаг и поманила его за собой. Художник молча последовал за ней.
Они шли по кривым узким улочкам, вдоль которых тянулись зловонные канавы с отбросами.
Облупившиеся стены домов и покосившиеся ставни демонстрировали неприкрытую нищету. Это были настоящие трущобы и без того небогатого городишки. Женщина постоянно оглядывалась по сторонам, словно боясь быть замеченной в компании Художника. Они свернули в колодце подобный двор и, пробираясь между развевающимся словно паруса, развешенным для просушки бельем, Художник уловил запах болезни. Женщина стала подниматься по шаткой деревянной лестнице, ведущей на второй этаж.
- Сюда пожалуйста, господин Художник. - Сказала она, приглашая его войти в убогую хибару, и голос ее дрогнул на слове господин , словно она сомневалась, стоит ли так обращаться к гостю. Художник, не обратив на ее интонации никакого внимания, вошел внутрь.
Это была кухня, в противоположной от входа стене находилась еще одна дверь, в нее они и прошли. За ней оказалась тесная комнатка. Здесь запах болезни ощущался особенно сильно.
Единственное крохотное окно было завешено грязной тряпкой, но в царящем полумраке Художник сумел разглядеть кровать и лежащую на ней девушку. Это от нее исходил запах болезни.
Девушка была больна, больна серьезно, может быть, смертельно. Она разметалась на измятой постели, глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились. Она бредила.
Художник остановился в задумчивости возле ее постели, что-то для себя решая. Женщина тихо стояла в углу, боясь пошевелиться.
Наконец, Художник, что-то пробормотав себе под нос, повернулся к женщине и, сунув руку в карман плаща, протянул ей увесистый мешочек.
В мешочке зазвенело, когда женщина взяла его дрожащей рукой. Не пересчитывая, она сунула его за пазуху.
Художник никогда не обманывал, это знали все. И платил только золотом.
Женщина поклонилась и, не оглядываясь на девушку, направилась к двери. Когда она открыла ее, Художник успел заметить двух близнецов лет пяти-шести, испуганно таращивших на него глазенки, затем женщина, схватив их в охапку, поспешно увела, захлопнув за собой дверь. Художник остался один на один с распростертой на кровати девушкой. Неторопливо установив мольберт напротив кровати, Художник принялся методично смешивать краски для своего будущего творения. Он с интересом разглядывал девушку, по-прежнему не замечавшую в комнате чужого.
