Садек Хедаят - Исповедь
Садек Хедаят - Исповедь краткое содержание
ИСПОВЕДЬ
Дул горячий ветер, он смешивал раскаленный песок с землей и бросал его в лица путешественников. Солнце нещадно палило. В такт мерным шагам верблюдов однотонно позвякивали железные и бронзовые колокольчики. По мрачному выражению опущенных морд и обвислым губам верблюдов было видно, что они недовольны своей судьбой.
Поднимая пыль, караван медленно двигался по грязной серой дороге. Насколько хватало глаз, вокруг простиралась песчаная, безводная волнообразная пустыня серого цвета, без малейших признаков зелени. Лишь в некоторых местах она переходила в небольшие холмы. На протяжении многих фарсахов не было видно ни одной пальмы, которая украсила бы пейзаж. Воздух был накален. Люди дышали прерывисто, словно они попали в преддверие ада.
Тридцать шесть дней шел караван. Во рту у всех пересохло, люди устали, карманы их опустели. Деньги путешественников таяли, как снег под палящими лучами аравийского солнца. Но сегодня, после того как предводитель каравана поднялся на «холм приветствия» и получил от паломников подношения, показались золотые купола мечетей, и путешественники воздали хвалу богу. Все приободрились, словно в их измученные тела вдохнули новую душу.
В своих порыжелых от пыли чадрах Ханум Гелин и Азиз-ага тряслись от самого Казвина. День казался им годом. Хотя Азиз-ага чувствовала себя совершенно разбитой, мысленно она повторяла: «Очень хорошо, ведь я еду на поклонение!» Рядом ехал на муле босоногий араб с черным лицом, наглыми глазами и редкой бороденкой. Он держал в руках толстую цепь, которой бил животное по израненным бокам. Время от времени он оборачивался, чтобы разглядеть лица женщин.
Спутник женщин, Мешеди Рамазан Али, вместе с Хосейном, пасынком Азиз-ага, сидели в корзинах по бокам верблюда. Мешеди внимательно пересчитывал деньги.
Ханум Гелин, побледневшая от усталости, приподняла занавеску, разделявшую корзины, и, наклонив голову, обратилась к Азиз-ага, сидевшей в другой корзине:
— Когда я увидела купола, я ожила. Бедная Шахбаджи, видно не судьба ей была их увидеть.
— Бог ей простит. Как бы то ни было, она была праведницей, — ответила Азиз-ага, обмахиваясь веером, который держала в руке, покрытой искусственными родинками. — Как случилось, что ее разбило параличом?
— Она поссорилась из-за чего-то с мужем и потребовала от него развода. Потом она поела маринованного луку, и утром у нее отнялась половина тела. Сколько мы ее ни лечили, она не поправилась. Я взяла ее с собой, чтобы святой Хосейн ее исцелил.
— Может быть, ей стало хуже от дорожной тряски?
— Но душа ее попала в рай. Ведь если паломник умрет по дороге к святым местам, бог простит его грехи.
— При виде погребальных носилок я всегда начинаю дрожать. Я обязательно пройду в святилище и у самой гробницы открою святому свою душу. Куплю для себя саван, а потом уже можно и умереть.
— Вчера я видела Шахбаджи во сне. Да минет нас это! Вы тоже там были. Мы гуляли в большом зеленом саду. К нам подошел какой-то благообразный сеид1. На нем был зеленый платок, зеленый халат, зеленая чалма и зеленые2 туфли без задников. Он подошел к нам и сказал: «Добро пожаловать. Вы принесли с собой радость». Потом он показал пальцем на какой-то большой зеленый дом и сказал: «Пойдите туда и отдохните». В этот момент я проснулась.
— Пусть найдет счастье на том свете!
Караван шел все с таким же шумом. Впереди запел проводник:
— Кто желает повидать Кербелу, добро пожаловать!
Кто хочет нам сопутствовать, добро пожаловать!
Другой ему ответил:
— Тот, кто желает повидать Кербелу, пусть будет счастлив!
Всякий, кто хочет нам сопутствовать, пусть будет счастлив!
Потом первый снова пропел:
— Какая это чудная Кербела!
Кербела вдохновляет человека,
Все еще слышен плач Зейнаб3.
Второй ответил:
— Какая это чудная Кербела, о дорогие!
Да поможет вам бог посетить Кербелу!
Да паду я жертвой за имама Хосейна!
Первый взмахнул знаменем4 и еще громче запел:
— Пусть отнимется язык у того, кто не повторит этих слов:
Благословение любимцу бога — Мохаммеду, последнему из пророков!
Благословение одиннадцати потомкам Али Абу Талиба5,
Благословенны их лица, прекрасные, как луна.
В конце каждого стиха паломники хором возносили хвалу аллаху.
Уже близко были пышные золотые купола, красивые стройные минареты и симметрично расположенные голубые купола, казавшиеся на фоне глиняных домов заплатами другого цвета.
Солнце клонилось к западу, когда караван вошел на улицу, по обеим сторонам которой тянулись полуразрушенные стены и маленькие лавчонки. Огромная толпа бурлила вдоль дороги. Здесь были арабы с хитрыми лицами, в закатанных штанах и фесках на голове. Здесь были люди в чалмах, туфлях без задников, с выкрашенными хной бородами и ногтями, с бритыми головами, которые, не переставая, перебирали четки. Воздух был наполнен гулом голосов. Одни говорили по-персидски, другие — по-турецки, третьи — на арабском языке с характерными для него гортанными звуками.
В толпе стояли арабские женщины с воспаленными глазами, с кольцами в носу и с множеством искусственных родинок на грязных лицах.
Все эти люди тем или иным способом старались привлечь к себе внимание. Один читал поминания, другой бил себя в грудь, третий продавал четки и священный саван, четвертый заклинал джиннов6, пятый писал молитвы, а кое-кто предлагал жилье. Евреи в долгополых сюртуках покупали у путешественников золото и драгоценные камни.
Когда караван остановился, Мешеди Рамазан и Хосейн-ага быстро соскочили с верблюдов и, подбежав к женщинам, помогли им вылезти из корзин. На путешественников сразу же накинулось множество людей. Каждый, схватив что-либо из их вещей, приглашал к себе. В этот-то момент и исчезла Азиз-ага. И сколько ее ни разыскивали, сколько о ней ни расспрашивали, все было напрасно.
После того как ханум Гелин, Хосейн-ага и Мешеди Рамазан наняли грязную комнату в глиняном домишке по семь рупий7 за ночь, они снова принялись искать Азиз-ага. Они исходили весь город, спрашивали о ней возле мечети в будке, где сдают туфли, у каждого чтеца молитв, но она как в воду канула.
Площадь понемногу начала пустеть, и было уже довольно поздно, когда ханум Гелин в девятый раз вошла внутрь гробницы и увидела, что группа женщин и ахундов окружила какую-то паломницу, которая, крепко ухватившись за замок на решетке, целует его и громко кричит: «О дорогой имам Хосейн, услышь мои мольбы! В день воскрешения из мертвых, который будет длиться пятьдесят тысяч лет, когда у всех глаза вылезут из орбит, каким прахом я посыплю свою голову в могиле? Помоги мне, помоги мне! Грешница я, каюсь, великий грех я совершила, прости меня!» Сколько ее ни спрашивали, что случилось, она ничего не отвечала. Лишь после долгих уговоров женщина проговорила:
— Я сделала такое, что боюсь, святой Хосейн меня не простит!
Она все время повторяла эту фразу, и слезы градом катились по ее лицу. Ханум Гелин узнала голос Азиз-ага, подошла к ней, взяв за руку, вывела во двор и с помощью Хосейн-ага проводила в комнату. Все собрались вокруг нее. Выпив два стакана сладкого чая, Азиз-ага взяла приготовленный кальян и сказала, что поведает свою историю лишь в том случае, если Хосейн-ага выйдет из комнаты. Когда Хосейн-ага вышел, Азиз-ага затянулась и начала свой рассказ.
— Душечка Гелин-ханум, знаешь ли ты, что когда я пришла в дом Гада̀ Али, да простит его господь, то три года мы жили так, что даже Сакине Солтан ставила моего Гада̀ Али в пример своему мужу.
Гада̀ Али обожал меня. Однако в течение всего этого времени я ни разу не забеременела, а покойный муж все время твердил, что хочет ребенка. Каждую ночь он приставал ко мне: «Что же мне делать? Ведь мой род прекратится!» Сколько я ни пила лекарств, сколько ни молилась, ребенка у меня не было. Однажды ночью Гада̀ Али заплакал и сказал: «Если ты согласишься, я возьму сиге8, она будет выполнять разные домашние работы, а потом, когда родится ребенок, я дам ей развод, и ты вырастишь ребенка как своего собственного». Я поддалась на его обман, да простит его бог, и сказала: «В этом нет ничего плохого. Я все сделаю сама».
Назавтра я накинула чадру, пошла и посватала для своего мужа Хадиче, дочь Хасана, который занимается приготовлением кислого молока. Она была рябой, черной и уродливой. Когда Хадиче пришла к нам в дом, на ее платье было столько заплаток, что, если бы ее с ног до головы осыпать просом, ни одно зернышко не упало бы на землю. К тому же женщина была так слаба, что стоило только взять ее за нос, как у нее выскочила бы душа. Ну, ладно, я была хозяйкой в доме, Хадиче работала, готовила обед.
