Журнал «Если» - «Если», 2005 № 03
— Хорошая мысль! — сказал Валька и тут же принялся писать.
Пока мы с ним так болтали, в комнате определенно что-то менялось. Визуально, правда, ничего заметить было нельзя, и вроде бы состав воздуха оставался тем же, а вот внутри (или в душе?) нарастала какая-то незнакомая волна. Полный нехороших предчувствий, я ожидал, чем все это закончится. Наконец Валентин взглянул на приборы и, одобрительно хмыкнув, торжественно провозгласил:
— Добро пожаловать в коммунизм!
Сгорая от любопытства и нетерпения, мы вышли из квартиры, спустились по лестнице и оказались на улице Москвы. В том, что мы в другой реальности, никаких сомнений не было: нигде ни одной «не нашей» рекламы, на многих домах красные флаги, по мостовой мчатся сплошь отечественные автомобили.
— Получилось! — радостно выдохнул Валька. — Старик, скажи, ну разве я не гений?
— Ох, Валька, — опасливо проговорил я, — не нравится мне что-то: посмотри, народу-то на улице почти совсем нет.
— Да брось ты! Люди на работе, с энтузиазмом продолжают достраивать светлое коммунистическое общество, — тут он ткнул меня кулаком в бок и показал рукой: — А вот и магазин! Давай зайдем, и сразу все станет ясно.
Мы прибавили шагу. По виду это был типичный магазин восьмидесятых годов из нашей реальности: с обсыпавшейся местами штукатуркой на фасаде, полуобвалившимися ступеньками небольшого крыльца, старой вывеской. Внутри магазин самообслуживания: длинные ряды лотков с продуктами и… И на этом сходство заканчивалось. Во-первых, в магазине было неправдоподобно мало народу: всего две старушки, которые придирчиво отбирали продукты, лежащие на полках, и складывали их в хозяйственные сумки. Во-вторых, нигде не было видно касс и продавцов, только в глубине стояла женщина в форменной одежде, которая, по-видимому, наблюдала за порядком в зале. В-третьих…
— Смотри, — возбужденно прошептал Валентин, — нигде ни одного ценника. Точно, коммунизм! Ладно, торопиться не будем, давай сначала за бабулей понаблюдаем.
Долго наблюдать не пришлось. Бабуля, набрав продуктов, пошла прямо к выходу из магазина и скрылась за дверью.
— Ух, ты! — сказал Валька. — Здорово! Пойдем посмотрим, чем здесь народ кормят и поят.
— Слушай, Валька, не нравится мне все это, — прошептал я. — Женщина, которая вон там стояла, смотрела на нас как-то подозрительно, а потом в подсобку ушла. Я и думаю: а вдруг звонить кому-то пошла? Давай двигать отсюда.
— Да перестань ты! — Валентин с интересом рассматривал прилавки. — Выбор, конечно, не ахти, но, в принципе, все есть.
— Знаешь, что мне покоя не дает? Врезалось мне в память одно слово из хрущевской цитаты. Там так сказано: «…К 1980 году в нашей стране будет в основном построено коммунистическое общество…».
Понимаешь: в основном. То есть не совсем. Сердцем чую: есть здесь какой-то подвох!
— Ага, и водочка вполне приличная! — Валька явно меня не слушал. — Знаешь, а зачем нам все это? Что мы, возьмем водки, закуски и пойдем пить в какой-то подъезд? Давай-ка лучше в какой-нибудь кафешке посидим. Раз здесь бесплатно, значит, и там тоже.
— Давай! — обрадовался я. Лишь бы быстрее уйти отсюда.
Мы направились к выходу, но в этот момент дверь открылась, и в магазин вошла уже знакомая нам женщина в форменной одежде в сопровождении милиционера-сержанта.
— Вот эти! — сказала она.
— Попрошу документики, товарищи! — сказал милиционер.
Чтобы выиграть время, мы для виду пошарили в карманах.
— Вы знаете, — заискивающе сказал Валентин, — а мы их, оказывается, дома забыли.
— Так, — зловеще произнес сержант, — а почему не на работе?
— А у нас… это… выходной! — нашелся я.
— Какой еще выходной? — удивился он и, помолчав, решительно показал рукой на выход: — Попрошу, граждане, следовать за мной!
В милиции он сразу повел нас в кабинет, на двери которого красовалась удручающая надпись: «Отдел по борьбе с тунеядством». За столом сидел капитан и что-то писал.
— Вот, товарищ капитан, — сказал сержант, — еще двоих тунеядцев выловил. И откуда только такие берутся?
— Петров, — недовольно произнес капитан, — ну что ты их каждый раз ко мне таскаешь? Ты что, первый день в милиции, сам не знаешь, что с ними делать? Где у тебя список? Давай читай.
Петров вытащил из кармана весьма потертый листок и стал вслух читать что-то до боли знакомое:
— Песчаный карьер — 3 человека. Строительство жилого дома — 2 человека…
Капитан остановил его взмахом руки:
— Ну, вот туда и отправь, раз на стройку двоих нужно, — и снова принялся писать, всем своим видом показывая, что вопрос решен.
* * *Я с трудом перевернул тяжелую тачку, высыпал песок в огромное корыто, и бетонщики тут же стали перемешивать его с цементом, крикнув мне, чтобы я шустрее поворачивался. Я погнал тачку обратно под погрузку. Как только я поставил ее на нужное место, Валентин тяжелой совковой лопатой принялся с энтузиазмом швырять в нее песок. Я вытер обильный пот: несколько минут можно было передохнуть.
— Да перестань ты расстраиваться! — мельком глянув на меня, сказал Валька, продолжая швырять песок. — Подумаешь, велика беда: ну, поработаем немного на коммунизм. Скоро эта реальность распадется, и мы снова вернемся в свою.
— Да поскорей бы уж, — вздохнул я, — а то ведь третий месяц пошел, а она все не распадается.
— Старик, — недовольно сказал он, — я тебе сколько раз объяснял: ну, ошибся я немного в расчетах. Слишком уж крепкая реальность попалась! И то сказать: ее двести миллионов человек создавали. Такая реальность так просто не рассыплется.
— Я вот, Валька, чего никак понять не могу, — сказал я. — Я же отлично помню, у коммунизма был лозунг: «От каждого по способности, каждому по потребности». Ну, насчет потребностей согласен: здесь никакого надувательства нет, бери, чего хочешь и сколько хочешь. А вот насчет способности… Они что, считают, что я способен эту проклятую тачку по восемь часов в день толкать? Да у меня через пять минут работы перед глазами круги плыть начинают! Вот пять минут я и должен работать.
— Не прибедняйся, — сказал он, — первый месяц, действительно, было трудно, а сейчас втянулись — и вроде бы ничего. Знаешь, я сегодня «Экран соревнования» смотрел: мы с тобой в передовиках! Бригадир сказал, что если темпов не снизим, на следующей неделе нам присвоят звание «Ударник коммунистического труда»!
Тут он осекся, посмотрел на меня и поспешно успокоил:
— Правда, к этому времени нас здесь уже не будет, — и, увидев, что я молчу, продолжил: — Я вот что решил: как только вернемся в нашу реальность, я первым делом свой аппарат с полной нагрузкой работать заставлю. И не по первой, а по второй функции! Уж он у меня попашет! Столько же, сколько мы здесь по его милости вкалываем! И никаких ему выходных! — добавил он, очевидно, вспомнив сержанта.
Я взял вторую лопату.
— Хватит болтать! — сказал я. — Работать надо, а то не видать нам звания ударников, как своих ушей!
ВЕХИ
Вл. Гаков
Заветы Исаака
Если говорить о творческой плодовитости, то Айзеку Азимову, 85-летие которого мир фантастики отметил в январе 2005 года, попасть в Книгу рекордов Гиннесса не удастся. Да, он оставил без малого полтысячи томов — однако существовали умельцы, умудрившиеся «наваять» и по 600, и даже по 900! Но если добавить, что на счету Азимова четыреста с лишним умных, информативных книг — буквально ни одной пустой, вздорной или малоинтересной! — то всем без исключения конкурентам остается потесниться[10]. Тем приятнее, что этот рекорд поставил выходец из России.
О фантасте Азимове подробно рассказывать читателям журнала «Если» даже как-то неудобно: трудно поверить, что кто-то из них незнаком с творчеством этого писателя. Поэтому напомню лишь о человеке Азимове.
Когда скользишь взглядом по спискам созданного им, перед глазами невольно встает образ эдакого промышленного конвейера, беспрестанно, без отдыха, день за днем выдающего печатную продукцию. Не случайно на одном из дружеских шаржей писатель изображен в виде электрической пишущей машинки в очках и неподражаемых азимовских бакенбардах.
Между тем в жизни это был живой, остроумный, реактивный, склонный к эксцентрике человек. Совсем не «машина» — могу судить по личной (увы, единственной) встрече с ним. И его жизнь, манеры, привычки постоянно давали пищу журналистам, охочим до вкусных, будоражащих фактов.
Все ли знают, что выдающийся фантаст и популяризатор науки XX века, чье воображение смело устремлялось в иные галактики, оказывается, всю жизнь панически боялся самолетов и открытого пространства? Последние десятилетия жизни он почти не покидал своей нью-йоркской квартиры (между прочим, расположенной на 30-м этаже — неплохо для человека, страдающего агорафобией?). И выбирался лишь на те конвенции, куда можно было добраться наземным транспортом.
