Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год
— Ну что же мне выбрать? — спросила девушка.
— Мини, — не обернувшись, ответил паренек.
— А куда ты смотришь? — девушка приподнялась и тоже посмотрела в окно.
— Из светящихся окон строю буквы...
— А мне это не приходило в голову... Странно, но я только сейчас подумала, что я несколько месяцев живу в нашем доме, а ни разу выше первого этажа не подымалась.
Они говорили на своем языке. Я немного подзабыл эстонский и, быть может, не уловил всех тонкостей разговора, но был уверен, что сейчас они подойдут к ее дому и непременно поднимутся на верхние этажи, просто так, без особой надобности, и еще долго будут составлять буквы и слова из зажженных окон большого Таллина.
Надир Сафиев
В воскресенье 30 лет назад
«Корабль утонул, но мачты примерно на метр оставались над водой. Он сел на мель. Мы немедленно организовали спасение людей, которые были на воде. Помню, на свою лодку мы взяли трех моряков. Один из них был тяжело ранен. Сквозные пулевые ранения ног. Когда мы высадились на берег, к нам подошел пехотный капитан с большими усами, и этот раненый моряк обнял его одной рукой и сказал: «Ничего, батя, мы еще повоюем!» Эти строки — из письма смотрителя Тендровского маяка М. К. Зозули в черноморский клуб «Садко», ведущий поиск кораблей, затонувших в годы Великой Отечественной войны.
Записи мои неровные. Это качка. Но я в них разбираюсь. Помогает память.
18 августа 1969 года. Майор-пограничник на КПП пожелал нам «семь футов под килем». Спасибо! Правда, нам хватило бы и трех. «Дельфин-2» не танкер. Когда я плавал на нем несколько лет назад, это была широкая мореходная посудина, способная вместить несколько десятков человек. Но без удобств. Теперь бот превратили в катер. Мест уменьшилось, но удобств прибавилось,
В форпике тесно, но удобно, и из-за жительства в нем каждый раз тихий бой. В каюте просторнее. Здесь могут разместиться человек восемь. За ходовой рубкой машинный люк. На юте камбуз. Таков наш временный дом.
Мы разместились, подняли свой красный выцветший флажок на мачте и потопали к морю.
Идем по лиману. На переходе дел вроде бы никаких. Наш боцман Слава Головненко крепит по-походному все предметы, какие на палубе. Толя Устинов за рулевого. Проходим Очаков, и капитан дает курс: почти точно на зюйд.
Начинается качка. За кормой где-то под Очаковом собираются тучи, погромыхивает гром. Темнеет. Незаметно скатывается день. Исчезают береговые огни, а впереди скоро должен загореться белый огонь Тендровского основного маяка. Электрический фонарик время от времени освещает компас в деревянном ящичке. Обычно Толя Копыченко, наш капитан, ставит зажженный фонарик прямо на стекло компаса. Как стакан на тарелку. Но сейчас качка, и фонарик сползает.
Через час впереди, чуть правее мачты, загорается белая звездочка маяка. Сначала она видна по носу, потом постепенно съезжает к левому борту. Мы на траверзе.
Уходим на несколько миль за маяк и бросаем якорь. Мы почти у цели.
«Дельфин» дергается на якоре и болтается, как арбузная корка. Кругом темнота, только горит за кормой белый огонь Тендровского маяка. И не поймешь, какая качка. Ни бортовая, ни килевая, а какая-то всеобщая. Качаются звезды, и качается палуба, качается Тендровский основной, и хлюпает вода у кормы, и шипят, как гуси, гребешки... И уже не видно звезд, кругом тучи.
— Шквал будет, — говорит Корчагин, старший по водолазным спускам. — Давай закроем рубку.
Натягиваем крышу. Она из брезента с плотно пригнанными поперечными деревянными планками.
Через несколько минут налетел ветер с дождем. Я не вахтенные, решил пойти вниз, в каюту. Лег на пол по центру катера. Здесь меньше качает. Рядом спит Устинов. Слышно, как льется и стекает за борт вода, барабанит дождь. Кажется, что и внизу, под пайолами, вода. А вдруг... отошла доска? И привет. До береги несколько миль, а катер перегружен, и наши красные спасательные жилеты с белой красивой надписью «Учебные» лежат в рундуках, а в капитанской рубке рядом с картой — ракетный пистолет — базука, и к нему ни одной ракеты. (Не достали.)
По полу от качки катается забытый кем-то фонарик.
Толя Устинов неожиданно просыпается и говорит: «Вода!»
Все вскакиваем. Капитан стукается головой о свою гитару. Мы с Устиновым окружены водой. Но она просочилась не снизу, а сверху, из неплотно прикрытых люков. Это ничего. «Кругом вода», — говорит капитан и снова, потревожив гитару, засыпает.
19 августа. Утро. Идем на маяк, дать в клуб радиограмму о прибытии. Текст простой: «Все здоровы, пришли на точку. Копыченко».
Маячник говорит, что ожидается норд-ост до 20 метров в секунду. Ого! 72 километра в час. Это средней силы новороссийская бора. Маячник советовал нам переждать непогоду где-нибудь с подветренной стороны косы, ближе к ее оконечности.
На своем легком фанерном тузике пытаемся отчалить. Промокли насквозь. Наконец отклеились, отлепились от прибоя, И опять удивлялись, видя со стороны, как раскачивается наш деревянный ящичек, наш «Дельфинчик», выкрашенный военной шаровой краской. А в ящичке всего 12,5 тонны водоизмещения.
Капитан достает ветромер-вертушку.
— Четырнадцать метров, — говорит он. — Пойдем на «Фрунзе». По местам стоять, с якоря сниматься!
Качается в волнах недалеко от зеленого буя длинная рыжая сигара-поплавок. Сигара пустая и ржавая. На ней баранкой металлический ржавый полукруг. Это чтобы можно было зацепиться за нее.
20 августа. «Фрунзе» должен быть где-то здесь, у рыжей сигары. Ходим кругами и короткими галсами. Наум Функ, матрос, лежит на носу катера и держится за якорный трос. Якорь приспущен метров на шесть-восемь.
Поиск самый примитивный, но зато верный. Ждем толчка и голоса Наума. Ходим самым малым. Наконец якорный трос дернулся. Это «Фрунзе». Другой корабль здесь лежать не может.
Готовимся к спускам. Слава возится с ходовым концом. По нему будем ходить на погибший эсминец. Коля Николенко наматывает на пенопластовые буйки кордовую нить. Буйки обозначат на поверхности нос и корму корабля.
Капитан первым пойдет под воду. Вода холодная. И вокруг катера — медузы на разной глубине. Первый признак того, что там, за бортом, не жарко.
...Когда-то на старых парусных военных кораблях были песочные часы. Большие песочные часы, которые пересыпались ровно полчаса. Вахтенный переворачивал их и бил в рынду. Начинали с полдня. Один. Через полчаса — два. Три, четыре... до восьми раз. И снова сначала. С одной склянки. Так измерялось время. Горкой белого песка. Какая же горка насыпалась бы за все годы с 41-го...
Недавно я читал книжку, где описывается, как водолазы видят через семнадцать лет на погибшем военном корабле мертвых моряков, «застывших на своих боевых постах». И даже «черные груши наушников» сохранились на головах погибших. Так и написано. Это неправда. И не только потому, что у моряков будто бы не хватило времени сдернуть наушники или они не могли уже это сделать — были убиты. Неправда потому, что в морской воде все, что было когда-то человеком, становится морской водой, ясной и горькой.
21 августа. Качает. Работать под водой, когда на поверхности крупная зыбь, трудно. Может стукнуть о днище при выходе или погружении. Но капитан все равно решает идти на разведку. Толя отчаянный. Я бы не полез.
За капитановыми пузырями следить трудно. Везде пузырьки. А где Толины? Ага, вон там, с легким облачком дыма. Но почему дым?
— Вообще-то понятно, — говорит Корчагин.— Воздух вдыхаешь на глубине под давлением. Потом пузыри вылетают и взрываются на поверхности. Отсюда парок.
— А почему у других нет такого выдоха?
— Значит, не так дышат. Смотри, как он экономно дышит.
— Так экономно, что я потерял пузыри, — говорит Слава.
Капитан отфыркивается у кормового трапа и протягивает нам какой-то буроватый ком. Наган? В кобуре?
Первая находка.
— Там, по-моему, сейф. Кобура лежала в верхнем отделении ящика. Крышка сорвана взрывом или открыта... Плохо видно... В одной из носовых кают.
Эсминец лежит на грунте с дифферентом на нос, на левой скуле, и нос корабля лучше всего сохранился, а середина вся раскрыта от той бомбежки. А теперь уже и от времени.
Обсуждаем проекты подъема ящика. Для наглядности из бумаги выклеиваем корабельный нос эсминца. Видимость неважная, а надо точно знать, в каком месте корабля ты находишься под водой.
Ходили Корчагин и Копыченко. Говорят, что закрепили за сейф крест-накрест ходовой конец. Второй мы закинули за сигару. Теперь самое главное — подтянуться катером так, чтобы встать точно над ящиком (под панер, как говорят моряки).
У кепа воздуха в аппарате всего на пять гарантированных минут, поэтому на всякий случай засек время, как бы не увлекся. Толя работает под самым «Дельфином», и пузырьки воздуха не всегда видны.
