Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1979 год
Но ведь мы не навсегда в строители подались. Аркадий теперь с головой в науку ушел, тему для исследований выбрал. Я ему помогаю, но есть еще делишки. Кое-что пристроить, поправить, докрасить. А то ведь, знаете, какая нынче молодежь пошла, — улыбнулся он. — Говоришь: «Вот тебе кисть, выкраси себе комнату», а он в ответ: «Сам крась, мне наукой надо заниматься». Взять в толк не может, что это так же для меня, как и для него. Для всех!
Ночевать мне пришлось в мезонине, в комнате на втором этаже, где была рация. На стене висели правила работы в эфире, которые начинались примерно так: «Выходя в эфир, помни, что ты не на профсоюзном собрании. Старайся быть кратким». В этой комнате, как оказалось, жил Аркадий Алфимов. Убрана она была очень просто. Полка с книгами, стол, деревянные нары, на них зеленый спальный мешок. На шкафу неоконченный портрет девушки с распущенными волосами, вырезанный из дерева.
Берман долго, забыв о сочиненном им правиле, оглашал своими позывными эфир, вызывая на связь Аркадия и вездеход, который вышел на озеро Джека Лондона. Едва слышным голосом с озера наконец биологи ответили, что добрались, приступают к работам, а сигнал от Аркадия с пика Абориген так и не смог дойти к нам. Оставшись один, я перелистал книжки на полке и не удивился, встретив здесь имя Олега Куваева. Иначе и быть не могло. Гордое племя романтиков-трудяг продолжало нести на земле свое знамя.
Я проснулся оттого, что в лицо меня лизнула собака. С ружьем в руках и рюкзаком за плечами передо мной стоял возвратившийся с пика Абориген еще один неисправимый романтик, Аркадий Алфимов. Возможно, хозяину не понравилось, что кто-то без его ведома и разрешения расположился в его доме. Постояв молча какое-то время и, видимо, что-то сообразив, он вдруг ушел и вскоре принес мне телефонограмму, требовавшую немедленного выезда в Магадан. Китобоец готов был завтра выйти в море. Уезжать не хотелось. Казалось, что здесь я о чем-то не договорил, чего-то недоузнал, но Саша Черный уже заводил машину, взявшись подбросить меня до автобусной станции на трассе.
И тут, когда мы прощались, произошел инцидент, о котором, пожалуй, не стоило и писать, если бы случай этот не был показателен в том смысле, как нелегко человеку, заботясь о собственных благах, сохранить природный мир в том первозданном состоянии, как ему бы того хотелось.
Фокстерьер, привезенный каким-то профессором на экологическую станцию, по привычке прирожденного крысолова поймал и задушил евражку. Он не стал его есть, а приволок и бросил на крыльцо, ожидая за это награды.
— Собака ты, — сказала ему Людмила Александровна, чуть не плача. — Какая гадкая собака. — А фокстерьер стоял, глядя на нас снизу вверх, и теребил куцым хвостом.
Коротков стоял с растерянным и побледневшим лицом, словно уличили его во лжи, оскорбили в самых чистых намерениях, ведь сколько он старался, чтобы тут не пострадало ни единого деревца, веточки не сломалось и чтобы людям здесь жилось так же уютно и хорошо, как дома, а вон как неожиданно обернулось. Не прощаясь, он повернулся и заспешил в дом. И я понял, что хозяину собаки придется выдержать не самый приятный разговор. Уезжая, я не сомневался, что фокстерьеру больше не придется душить здесь симпатичных евражек, в общей цепи жизни так необходимых здешней природе.
Когда я добрался до Магадана, китобоец уже успел вернуться и стоял в порту. Экспедиция Кречмара приступила к работе на полуострове Тайгонос. Но, странное дело, я уже не жалел о том, что не успел попасть туда. Благодаря «неудаче» я смог взглянуть на жизнь доселе незнакомого мне края, ощутить ее размах и почувствовать актуальность забот. Но самое главное — повстречался с близкими мне по духу людьми, которые, верилось, смогут постоять за сохранение природы этого края.
В. Орлов, наш спец. корр.
День за днем на Румейле
В полдень будет пятьдесят
На улице еще утренняя прохлада — плюс двадцать восемь. Солнце только начинает набирать силу, чтобы к полудню, совсем рассвирепев, обрушить на Басру всю липкую тяжесть летнего зноя. Тогда город пустеет, люди прячутся по домам, а те, кому надо выйти из дома, ведут себя как новички, впервые попавшие в парную баню: осторожно выглядывают из дверей, отступают, чтобы сделать последний глоток относительно свежего воздуха, и рывком выталкивают себя на улицу, сразу начиная отдуваться и ловить ртом влажную духоту. Но пока еще не жарко, и люди спешат на работу, чтобы до жары закончить необходимые дела.
Пора на работу и мне.
Машина уже у калитки. Почти все левое окошко занимают нос и улыбка Хасана, шофера ИННК — Иракской национальной нефтяной компании, выделенного в распоряжение советской изыскательской группы. Я цветисто — по-моему, в лучших традициях — здороваюсь. Хасан отвечает по-русски и довольно смеется: «Зен, мистер Гриша, хорошо». С первого дня нашего знакомства учим друг друга, и у обоих успехи налицо. Я уже могу без помощи английского объяснить, куда мне надо и во сколько, а Хасан, узнав, что я женат, вполне по-дружески осудил за то, что у меня только один ребенок. Правда, сокрушенно признался Хасан, и сам он недалеко от меня ушел: в тридцать шесть лет — только шестеро детей. У отца в эти годы было уже четырнадцать...
У конторы стоят автомашины; иракские рабочие весело переговариваются, ожидая, когда советские «хубара» — специалисты — закончат утреннюю планерку. Руководитель нашего проекта Борис Тихонович Садовский — изыскатель со стажем. Он работал в Поволжье, Казахстане, Сибири, несколько лет трудился на строительстве Братской ГЭС. Теперь ему поручено возглавить изыскательские работы для одного из самых крупных объектов советско-иракского сотрудничества: закачку воды на нефтяном месторождении Румейла на юге Ирака, близ города Басра.
Суть проекта проста — за счет закачки воды из протоки Гармат-Али в нефтеносный пласт поднять давление нефти и тем самым увеличить добычу. Однако за простотой идеи кроется невероятно сложное исполнение: сотни километров нефтепровода и водоводов, насосные станции, сепарационные пункты, колоссальные водозаборные и очистные сооружения... Но для того, чтобы начать проектировать, нужны изыскания: изучение и оценка условий, выбор оптимальных вариантов. Работают прежде всего геодезисты и геологи. И все-таки, хотя дел бездна, это лишь предисловие к главному.
Сковородка на сковороде
Хамсин — это не самум и не торнадо. Ничего необузданного и неожиданного в нем нет. Людей не заносит в пустыне, погонщики караванов не падают на колени, чтобы вознести аллаху последнюю молитву, с домов не срывает крыши, и вырванные с корнем деревья не носятся по воздуху. Хамсин — просто сильный, удручающе ровный, обычно восточный ветер, поднимающий тучи песка и пыли, и когда он разыгрывается, то видимость не более пяти метров, а лобовое стекло «уазика» через неделю перестает быть прозрачным.
Для геодезистов в это время полевые работы невозможны. Но сроки и графики не учитывают дни погожие и непогожие, поэтому стоит только выдаться нескольким спокойным дням, наши геодезисты из Новосибирска, Волгограда, Бугульмы, Иванова, Москвы, Орла выходят в своих белых кепочках на потрескавшиеся от жары пески иракского месторождения Румейла и работают с первых прохладных минут рассвета до тех пор, пока измученное собственным пылом солнце не свалится за оранжевый горизонт.
В один из таких тихих дней мне пришлось побывать на участке, где работали геодезист Виктор Татарчук и его бригада — два рабочих-иракца и водитель. Труд геодезиста вообще нелегок, но насколько же он тяжел и изнурителен при 50-градусной жаре!
Замеры, переход с теодолитом и рейкой на плече, записи в блокноте, металлические знаки и бетонные репера, которые надо загонять в неподатливый, загипсованный грунт кувалдой, снова замеры, и так много раз, пока от предельных температур и нагрузок сердце не заколотится как сумасшедшее, а глаза под темными стеклами солнцезащитных очков не начнет невыносимо щипать от соленого, струйками стекающего со лба пота.
Тогда бригадир делает перерыв, и, укрывшись в душной тени брезента над кузовом «пикапа», все умываются из большого, с утра заправленного ледяной водой термоса. Никто не пьет, все только споласкивают рот и смачивают губы — чувствуется пустынный опыт. Затем, присев, иракцы с удовольствием закуривают, а Виктор, убежденный противник никотина и алкоголя, достает из «пикапа» большую алюминиевую сковородку и ставит ее на песок чуть в стороне от машины.
Виктору повезло с бригадой: понимают его с полуслова, работают слаженно, добросовестно. Татарчук только машет рукой: видел бы я их четыре месяца назад, когда он с помощью русско-арабского разговорника старался внушить ошеломленным обилием терминов иракцам, что такое теодолит, репер, вешка, отметка. И как долго рабочие не могли взять в толк, почему рейку надо держать вверх ногами и отчего когда требуется башмак, то надо нести треугольную подставку с шипами, а не снимать с ноги обувь. И только когда бригада выработала свой, не укладывающийся в правила грамматики русско-арабско-геодезический жаргон, работа сдвинулась с мертвой точки.
