Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год
— Выбирается наилучший вариант ледяного барьера, так, чтобы его высота пришлась к уровню твоей палубы — это самая удобная выгрузка. И начинаешь строить причал, конечно, не в прямом понимании слова «строить». Судно подходит под острым углом к фронту припая и скользящими движениями ходит вдоль кромки, вырубает форштевнем выступающие части, строгает носом, как рубанок доску,— аж стружки летят!.. Так вот, мы так же строили причал. Но после одного из ударов о лед судно начало крениться... Оказалось, мы отломали кусок льда под водой и он, потревоженный нашим корпусом, с треском стал переворачиваться. Вода прозрачная, чистая как стекло, смотрю — громадина, глыба. И эта махина, массой в тысячи тонн, начала всплывать, переворачиваться, будто яростная дьявольская сила выталкивала ее... Тогда-то я впервые осознал, какая опасность грозит судам в Антарктиде.
Геннадий Семенович встал, походил немного и снова вернулся на свое место у иллюминатора. День был серый, без солнца. Кромка льда больше не светилась, как утром. Мне показалось, что капитану невольно передалась тоскливая тишина ожидания.
— Давайте переедем из Антарктиды к вам в Приморье, — предложил я.
Капитан улыбнулся.
— У меня двое дочурок, жена. Окончил в Находке рыбное училище, шесть лет работал на рыбопромысловом флоте, ловил рыбу в районе Западной Камчатки, в Охотском море. Потом потянуло на Север, и, как только перешел в Дальневосточное пароходство, в первый же рейс пошел в Арктику... И еще — я абориген Приморья. Помню по рассказам родителей, что мои деды в числе первых переселенцев пришли в этот край. И сам я хорошо помню деда, отца моего отца. Он жил до ста двенадцати лет... Заходите,— капитан, увидев за порогом каюты стоящую в нерешительности немолодую женщину, встал,— заходите, Анна Терентьевна.
Она, осторожно ступая, вошла и поставила на край стола банку молока.
— Пейте, парное...— сказала она смущенно и быстро вышла.
Коров на борту судна я обнаружил не сразу. В один из дней, когда туман ненадолго отступил и качка усилилась, вдруг все пространство между водой и небом заполнилось ревом, похожим на мычание коровы. В какое-то мгновение я принял это за трубный рев тифонов. Но когда корова снова заголосила, я понял, что это у нас на судне. Палуба, заставленная плотными рядами контейнеров, только с левого борта имела узкий проход к корме. Туда я пошел, переступая через перекрестия натянутых тросов — палубных креплений, и, наконец, увидел корову. Нет, несколько коров. Все они были в контейнерах со слегка приоткрытыми створками. Подошли две женщины. Познакомились. Одна назвалась Анной Терентьевной, другая — Галидой Владимировной.
— Коров укачивает,— сказала Анна Терентьевна,— а вот их нет,— показала на контейнеры со свиньями.
Женщины оказались из уссурийского совхоза «Первомайский», а на судне они сопровождали свой груз: доставляли в поселки Индигирки, кроме живности, еще и свежие овощи.
— ...Вот,— сказал Геннадий Семенович, как бы продолжая мысль, которая все это время его занимала,— на предстоящем пути самая главная задача — передать на Индигирке груз на речные суда. А устье этой реки — гиблое место: и глубины малые, и ветры бесконечные. Подойдут речники, будем сами выгружать груз, и далеко от берега.
— А в Тикси? — спросил я.
— В Тикси оборудованный порт, и проблем с выгрузкой не будет... Кстати, там же высадим и курсантов, они должны успеть к началу занятий в училище.— Геннадий Семенович взял в руки отложенную папку с судовой документацией и, прежде чем приняться за нее, будто думая вслух, добавил: — Ничто в Арктике так не изматывает, как ожидание...
У капитана были основания говорить об этом. Он был единственным человеком на судне, кто отвечал за все: судно, грузы, людей и, конечно, за Время, за конечный результат этого двойного рейса, и еще какого! Через Арктику в Антарктиду...
Эта вынужденная стоянка была, пожалуй, на руку только механикам и мотористам. Судно прошло уже около трех тысяч миль без остановки, и теперь они готовили дизели к ледовому переходу...
Часто вечерами у капитана я заставал главного механика Игоря Саввича Резника, человека тихого и со своим строгим распорядком дня. Как правило, после завтрака он переодевался и спускался в машинное отделение. Так же после обеда. А к вечеру он, вымытый и причесанный, неизменно сидел за письменным столом: бесконечно что-то писал, копался в чертежах дизелей. В часы занятий он мог отвлечься, но лишь на секунды, и тогда его спокойные умные глаза смотрели на вошедшего виновато.
Шел, кажется, третий день нашей стоянки. Войдя в каюту капитана, я снова застал Геннадия Семеновича с Игорем Саввичем. Они разглядывали только что полученную по фототелеграфу факсимильную карту ледовой разведки. Капитан, прощупывая глазами всевозможные линии, знаки на длинном полотенце еще влажной бумаги, объяснял, что обстановка на трассе ниже средней. Есть несколько сложных перемычек на подходе к Певеку. У мыса Аачим три ледокола ведут караван на восток к нам навстречу... Узкая полоса льда средней проходимости тянется вдоль побережья от мыса Шмидта на запад, местами она блокирована тяжелыми многолетними льдами. А в районе мыса Шалаурова наблюдается сильное сжатие... На карте стояли знаки, обозначающие и нашу стоянку.
— Штаб проводки так и не ответил на ваш запрос? — едва слышно спросил Игорь Саввич.
Капитан достал радиограмму и молча положил ее перед ним.
Игорь Саввич, видимо, чувствуя и мою заинтересованность в информации, прочел вслух: «Вас возьмет под проводку ледокол «Владивосток», который выходит на восточную кромку».
— Мы могли бы пробиваться и самостоятельно,— капитан посмотрел на нас, будто ждал нашей реакции,— с нашим корпусом это не страшно. Но кто его знает — с Арктикой шутки плохи, прижмет где-то, и тогда ледоколу придется бросить слабые суда и идти спасать нас... В данной ситуации это непозволительная роскошь.— Он снова оглядел карту.— Ветер зашел на северный,— рассуждал он вслух,— значит, лед на трассе прижимает к берегу... Думаю, возможен высокоширотный вариант.— Геннадий Семенович откинулся на спинку кресла.
— То есть нам могут предложить идти севернее? — спросил я.
Капитан ответил не сразу.
— Чего гадать. Давайте-ка лучше заварим чай с приморским шиповником...
Через день мы меняли стоянку. Нас сдрейфовало за эти дни миль на тридцать, и этому помог установившийся северный ветер. Открылись берега Чукотки. Подсвеченные скупым, неярким солнцем лиловые горы, точнее, лиловые плавные линии, сливающиеся со свинцовым небом; желтеющая бархатная тундра на склонах... Пока горы отдалялись и мы возвращались к остальным судам, горизонт заполыхал заходящим солнцем и вскоре погас — его затянуло веером черных туч.
На следующий вечер капитан, проходя мимо моей каюты, заглянул ко мне и пригласил к себе. Когда я вошел вслед за ним, он подвел меня к иллюминатору.
— Видите огни?
Я всмотрелся в темноту. За кромкой льда блуждал сильный рассеивающийся луч света. Луч двигался, временами разливаясь, отражался и освещал поле льда. И вдруг постепенно исчезал. Тогда появлялся одинокий тусклый огонек, который висел в темном воздухе, он плыл до тех пор, пока снова не возникало мощное зарево света.
— Это ледокол «Владивосток» ведет судно. Думаю, через час пойдем.— Геннадий Семенович поднял телефонную трубку, связался с машинным отделением: — Запускайте потихоньку...
В час ночи ледокол «Владивосток» вывел на чистую воду судно, возвращающееся домой, и, развернувшись, снова направился к ледовому полю. Суда постепенно стали выходить каждый со своей стоянки и пристраиваться в кильватерную колонну. За ледоколом пойдет «Мордвинов», новенький сухогруз с широкой и высокой кормой, потом мы — «Капитан Мышевский» — и за нами «Аян», небольшое аккуратное сахалинское судно,— его будем опекать мы... Судя по тому, что ледокол берет с собой только три транспорта, обстановка впереди нелегкая.
Вошли в лед осторожно, словно в минное поле. В темной рубке нарастает молчаливое напряжение, и вот первый удар — боль, будто по тебе проходит льдина. Судно содрогается.
— Влево не ходить, не надо сшибать льдины, не для того нас ведет ледокол, следует идти по проложенной дороге,— входит в работу капитан. Он не выпускает из рук микрофона, наставляя рулевого и сообщая о всех своих маневрах капитану идущего вслед «Аяна», у которого во льдах торчат одни мачты и надстройка. Корпуса его совсем не видно. «Мордвинов», кажется, зацепил льдину, она тащится с ним, и сразу скорость его сократилась, а судам наступать друг другу на пятки нельзя. В то же время надо следить за идущим за тобой в кильватере судном, чтобы оно не отставало: только пройдешь, лед моментально смыкается... Кругом нескончаемые поля разреженного льда. Кажется, постепенно он становится сплоченнее, судно содрогается чаще, будто идет по дороге, выложенной булыжниками...
