Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год
К полуночи пострадавших доставили в Уайлас. Шесть носилок встали вдоль стены. Открытые переломы, скальпированные раны головы, кисти, с которых, будто перчатки, содрана кожа. Необходимо было вывести из шока и срочно оперировать того, у которого была размозжена ступня и сломана голень. Оперировать! Но где, на чем? До госпиталя — сотня километров опасной горной дороги. Ночь.
Операционный стол соорудили из раскладушки, поставленной на табуреты. К балке, под потолком торчащей поперек комнаты, Коля Шинаев приладил систему для переливания крови. Зажгли все свечи. Карманные фонари заменили операционную лампу. Стопу пришлось ампутировать. Во время операции несколько раз катастрофически падало артериальное давление, но Миша Романов, наркотизатор, сумел вывести больного из опасного состояния. Около трех часов ночи больного переложили на носилки, жизнь его была уже вне опасности.
После этой были сделаны еще четыре операции...
Неимоверно устали за ночь. Едва не валились с ног. Но нужно было еще эвакуировать пострадавших в госпиталь. Утром должен прилететь вертолет. Сесть поблизости от Уайласа невозможно, нет ни одной достаточных размеров площадки: городок расположен на склоне горы. Нужно было идти за шесть километров в село Чумпа.
И вот, собрав последние силы, с носилками на плечах перебираемся через руины домов и завалы. Прислушиваемся: не слышно ли гула мотора? Пробьется ли вертолет? Облака могут закрыть путь через ущелье, и что тогда?
Но вот сначала едва слышно, а потом все нарастая, послышался долгожданный рокот двигателей. Наш серебристо-голубой МИ-8 заходит на посадку...»
Люди с неба
Уже вторую неделю мы живем и работаем в кечуанской общине Тумпа. Понемногу осваиваемся. Жители тоже начинают привыкать к нам — помогают в хозяйстве. Они разжигают нашу небольшую походную кухню, собирая для этого куски балок из развалин домов. Заботливо поддерживают огонь, который, лениво слизывая щепки и сухие стебли тростника, вот-вот погаснет: и ему недостает кислорода. Некоторые, стоя на грудах земляного кирпича, сосредоточенно следят через окно медпункта за тем, что мы делаем. Хмурятся, когда какой-нибудь малыш заплачет, испугавшись фонендоскопа, который приложили к его тельцу, чтобы прослушать сердце и легкие. Улыбаются, когда он, в ответ на долгие уговоры Игоря, умолкает и, ухватившись за блестящую головку инструмента, тянет его ко рту.
Вокруг много нового, непонятного, подчас странного. Странно видеть первобытную деревянную соху, которую, задрав головы, тяжело тянут два быка. Проходишь по деревне, будто перелистываешь учебник истории. По снопам пшеницы, рассыпанным на земле, гоняют несколько лошадей или ослов: обмолачивают зерно. В другом дворе несколько женщин, сидя на земле, молотят палками. Зерно обращают в муку на маленькой, одной на всю округу, водяной мельничке, к которой стекаются несколько шумных ручьев, берущих свое начало от родников Уаскарана. Но за мельницу надо платить, а у индейцев, живущих нелегким трудом земледельцев, едва хватает денег на спички, соль, сахар. Поэтому зерно индейцы размалывают, как и их далекие предки, вручную, раскачивая тяжелый, округлой формы камень в углублении другого камня.
Пищу готовят в больших глиняных горшках на очаге, сложенном из камней в углу двора. Хозяйка, присев на корточки, раздувает огонь через бамбуковую трубку.
Большинство хижин сложено из кирпичей «адобе» — смеси земли с соломой. Их готовят тут же, на месте стройки, земля — под ногами, солома — с маленького поля, что есть возле каждого дома. Крыши из крупной черепицы, «техас», как ее здесь называют. Есть и хижины из тростника, переплетенного стеблями кукурузы. Невысокий забор, бегущий от дома к дому вдоль улицы, собран из камней, которые покрывают склоны гор.
В деревне есть небольшая начальная школа. Пятеро учителей приезжают каждый понедельник из долины — городка Манкоса и в пятницу возвращаются домой. По вечерам они наши гости. Директор школы Антонио Хименес, невысокий, как и остальные, подвижной человек, его жена Марта — они живут в палатке на площади, прямо против медпункта. Еще двое учителей: один — худой и необычно высокий для этих мест, с морщинистым лицом и низким голосом, другой — молодой, веселый парень. Любит петь, и мы с удовольствием слушаем, как он, прихлопывая рукой по колену, напевает темпераментные перуанские мелодии. Неподвижно глядя большими черными глазами на лампу, коптящую на столе, тихо подпевает Либертад, самая молодая среди учителей. Видно только ее лицо, черное платье сливается с окружающей темнотой. В Анкаше сейчас это самый распространенный цвет одежды: почти в каждой семье траур. Отец и брат девушки в тот майский день остались под развалинами дома...
Директор засыпает нас вопросами:
— А сколько?.. А как?.. А... Неужели все это правда?
Никак не могут поверить.
Реагировали на нашу помощь по-разному: одни, когда мы отказывались брать деньги, спрашивали: «Мало?», другие обижались, третьи... трудно доходили до них простые для нас истины.
Мы долгое время оставались для местного населения не просто «белыми» людьми, но «людьми с неба». Мы прилетали и улетали на вертолетах, мы были из неизвестной им страны. Некоторые даже не знали, что есть Советский Союз, где совсем иная, непонятная им жизнь. Между собой они так и называли нас: «Люди с неба». А потом, привыкнув, вкладывали в эти слова уже иной смысл. И выше всякой благодарности было для нас старательно произносимое по-русски: «Доброе утро, сеньор!»
Эпидемия
После месяца работы в Тумпе мы — по нескольку человек — спускались в лагерь, чтобы вымыться в бане госпиталя, день-два отдохнуть. На другой день после приезда в лагерь мы с Сашей Валуевым отправились в Уарас. На одной из немногих расчищенных улиц города нас догнал пыльно-зеленый «газик» из госпиталя. Через стекло кабины видим взволнованное лицо Генриха Бычкова:
— Из провинции Уари пришла телеграмма: в горных селениях эпидемия. Умерло много детей. В горах есть случаи черной оспы. Необходимо срочно провести вакцинацию. Направляем туда группу добровольцев...
Отъезд был назначен на следующее утро. До города Уари, центра провинции, расположенной по другую сторону Белых Кордильер, нужно было ехать 8—10 часов на машине, вначале на юг вдоль реки Санты, а затем в том месте, где из горной цепи как бы выпадает несколько звеньев — белоснежных пиков, перевалить через хребет на восток.
С восходом солнца, собрав за ночь медикаменты, вакцину, уложив двухнедельный запас продуктов, двумя машинами выехали из лагеря. Вшестером втиснулись между рюкзаками, термосами, канистрами с керосином и спиртом в ярко-красный фургон «джипа». Позади пылил серенький «лендровер», тяжело нагруженный ящиками с нашим оборудованием. Несколько больших коробок были привязаны к крыше кабины.
Изредка встречались селения. Среди пестрых палаток и лачуг из тростника и кукурузных стеблей кое-где уже поднимались стены новых домов. По пути Майя Онухова, эпидемиолог, рассказывала о тех неожиданностях, которые могут встретиться нам.
Из долины повернули на восток, машины стали забираться в горы. Через узкое ущелье дорога подошла к берегу большой лагуны. Сурово-спокойная гладь озера простиралась далеко вперед и уходила вправо за крутой выступ горы. «Кирокоча — называют эту лагуну индейцы, — пояснил шофер, полный, уже немолодой перуанец, до этого не вступавший в нашу беседу. — Здесь много форели, не хотите половить? »
Мы только улыбнулись: «До форели ли сейчас?»
Дорога поползла вверх по склону, часто переламываясь очередным поворотом. Забираться еще долго — к самым снегам, белыми полянами окружившим перевал. Там, на высоте пяти тысяч метров, пробит туннель, выходящий в тыл Белых Кордильер. Дорога — уступ между провалом с одной стороны и уходящей вверх стеной камня с другой — очень узкая. Через стекло дверцы не удается увидеть край обрыва, вдоль которого катятся колеса, видно только дно ущелья, темнеющее далеко внизу. Со встречной машиной не разминуться. Едва вмещаются колеса одной. Для разъездов служат специальные площадки. Повороты иногда настолько круты, что проехать их удается, только подавая машину вперед-назад, заворачивая колеса по самой кромке обрыва. Понятно, почему в начале дороги шофер, глядя на изображение девы Марии, прилепленное к приборному щитку, оторвал руку от руля и несколько раз быстро перекрестился... Через темную горловину туннеля выкатываем на другую сторону горы. Останавливаемся ненадолго, подъем позади, теперь предстоит такой же головокружительный спуск. Под ногами струятся ручейки: днем снег, покрывающий склоны, подтаивает.
Туристы здесь, видимо, бывают нечасто. Но те немногие, что забираются сюда, выражают свои чувства в надписях, покрывших скалы у выезда из туннеля. Имена, страны, даты. А вот и чье-то жизненное кредо: здесь, на высоте, можно открыться. «Да здравствую Я, только Я!» — крупно выведено на камне.
