Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1979 год
Хадиджа надолго замолчала. Потом, подняв желтый пакет, в котором лежали документы и письма, сказала:
— Это все, что я успела взять.
Она тяжело поднялась и, по-старушечьи сгорбившись, побрела к своей палатке...
По ту сторону литани
До Тира еще километров сорок. Мы едва тащимся в клубах пыли. Навстречу непрерывный поток машин с беженцами. На мосту через реку Литани патруль. Командир группы Биляль Шаркави долго разглядывал документы, потом сказал:
— Все в порядке, можете ехать. Но будьте осторожны: израильтяне в нескольких километрах от Тира. Город обстреливают. Посматривайте в сторону моря. Израильские самолеты обычно появляются оттуда. Для развлечения охотятся даже за отдельными автомашинами...
Едем дальше. Удивительно тихо, и даже не верится, что с мирного синего неба в любой момент может обрушиться смерть.
Но словно для того, чтобы напомнить об этом, откуда-то издалека доносятся глухие звуки взрывов.
Улицы Тира пустынны. На тротуарах битый кирпич, раздавленные фрукты, мусор. Тормозим перед красным светом светофора. Он зловеще замер. Наконец, сообразив, что его забыли выключить, пересекаем перекресток и направляемся к порту. По пути ни единого человека.
— Почти все жители покинули город, — объяснил нам пожилой араб в черном бурнусе, с четками в руках, по имени Абдель Карим Джомаа, который, словно часовой, одиноко стоял у портовых ворот. — Израильские войска совсем рядом. Кто знает, может
быть, завтра они будут здесь. Конечно же, люди боятся. Знают, что творят израильтяне на нашей земле. Вот посмотрите, что осталось после недавней бомбежки, — показал он на груды камней и огромные воронки на месте бывшего порта. — Израильские бомбардировщики налетели сюда в тот же час, когда началась бомбежка Узаи. Вон там, на втором этаже, было кафе. Во время налета в нем оказалось несколько десятков посетителей. Все погибли. Видите желтые камни в море? — продолжал Абдель Карим Джомаа. — В ночь с 14 на 15 марта туда подошли израильские катера и начали в упор расстреливать уцелевшие после бомбежки здания и стоявшие в порту рыбачьи баркасы. Ради чего? Да просто чтобы запугать нас...
Из порта мы едем в штаб обороны города. Изрядно поплутав по безлюдным улицам, руководствуясь указаниями изредка встречавшихся патрулей, наконец обнаруживаем его на самой окраине Тира, в здании молодежного клуба. Здесь мы и застали представителя Демократического фронта освобождения Палестины Тауфика Таляля, поджарого, подвижного мужчину лет тридцати, с усталым и давно не бритым лицом. На плече у него висел автомат, на поясе — пистолет и гранаты.
— С первых дней агрессии, — начинает знакомить нас с обстановкой Таляль, — израильтяне варварски обстреливали Тир с суши и моря, бомбили его с воздуха. Они рассчитывали деморализовать и обескровить подразделения ливанских Национально-патриотических сил и отрядов Палестинского движения сопротивления, а затем ворваться в город. Однако их планы провалились.
Тауфик Таляль подходит к карте и показывает расположение позиций противника и защитников Тира.
— Бои тяжелые, противник использует авиацию и танки, — говорит он. — Вчера, например, израильские катера попытались приблизиться к городу, чтобы высадить десант, но наша артиллерия отогнала их. Наиболее опасный участок сейчас — восточный: позиции израильтян в двух километрах. На юге их части подошли к лагерю палестинских беженцев Рашадия. И хотя обстановка напряженная, мы готовы к длительной обороне. Оружие у нас есть, люди тоже. Ну а смелости нашим бойцам не занимать...
Пересев в «джип» Тауфика Таляля, мы отправились в Рашадию. Мне давно хотелось побывать в этом лагере палестинских беженцев. И вот почему. Несколько месяцев назад я летел по заданию редакции из Бейрута в Багдад и в самолете познакомился с двумя братьями-палестинцами. Двадцатилетний Гамаль уже два года работал автомехаником в иракской столице, а младший, шестнадцатилетний Самир, надеялся поступить учеником в тот же гараж. Они родились и выросли в Рашадии, закончили школу.
— Там, — говорил мне в багдадском аэропорту Гамаль. — остались наши отец и мать, младшие братья и сестры. Самый старший, Абдель — федаин. Доведется побывать в наших краях, зайдите к ним и передайте от нас привет. Они будут рады...
С волнением я ехал к Рашадии. Найду ли там родственников моих знакомых братьев-палестинцев? Живы ли они?
Рядом со мной в «джипе» сидели бойцы Рифаат Насер и Абу Самир. Я попросил их рассказать о том, где и как они встретили начало войны.
— Наше подразделение находилось в Бинт-Джебейле, — сказал Рифаат Насер. — Мы знали, что израильские войска готовятся к нападению. И вот в ночь с 14 на 15 марта ударила артиллерия противника. Над нашими позициями появились «фантомы». Вскоре пошли в атаку танки и пехота. В первом же бою мы подбили три танка.
— Тот факт, что израильтяне за три дня боев смогли продвинуться лишь на несколько километров, говорит о многом, — добавил Абу Самир. — Блицкриг не удался.
— Поскольку пехота противника топталась на месте, — продолжал Рифаат Насер, — израильское командование решило подавить наше сопротивление с помощью артиллерии и авиации. Бомбардировки иногда длились по десять часов, после чего в наступление пыталась идти пехота. Но мы тоже атаковали, устраивали засады, совершали ночные вылазки...
В Рашадию мы въехали под грохот канонады, снаряды рвались всего в какой-нибудь сотне метров от лагеря. Раньше в нем жило двенадцать тысяч палестинских беженцев. Сейчас осталось четыре семьи. Не сумев с ходу захватить лагерь, израильтяне подвергли его трехчасовой варварской бомбардировке, почти целиком сровняв с землей. У стены чудом уцелевшего дома стоял детский велосипед, и мне вдруг показалось, что сейчас распахнется дверь и выбежит, весело смеясь, его маленький хозяин. В следую щую секунду это видение исчезло: я разглядел, что руль у велосипеда срезан осколком. Да и сам вид сплошных развалин был настолько гнетущим, что просто не верилось, что здесь когда-то играли дети.
За углом дома, на крыше которого кучкой сидели нахохлившиеся голуби, мы столкнулись со стариком, тяжело опиравшимся на самодельную палку. Это был 80-летний Сайд Махмуд, старейший житель Рашадии.
— Почему я не уехал? — переспросил он. — Один я на этом свете. Куда ехать? Родина моя захвачена израильтянами, здесь я состарился, здесь и умру. К бомбежкам привык, оккупантов не боюсь.
Я спросил его, не знал ли он семью Гамаля и Самира.
— Как не знал, — улыбнулся старик. — Их дети выросли на моих глазах... Старший, Абдель, недавно погиб. Отец и мать с младшими детьми уехали в другое место. Месяц назад вернулись Гамаль и Самир. Сейчас они где-то воюют...
Вот и окраина лагеря. Отсюда до израильских позиций около километра.
— Видите те белые домики с красными крышами? — показал рукой Тауфик Таляль. — Там израильтяне. Поэтому приходится быть предельно осторожными: здесь все просматривается и простреливается.
Нас обступили бойцы, среди которых было несколько подростков лет по четырнадцать-лятнадцать. «Не захотели покидать свою Рашадию. Теперь воюют наравне со взрослыми», — сказал кто-то из бойцов, заметив мой изумленный взгляд. Потом мы снова услышали рассказы о том, как Израиль напал на южные районы Ливана, топчет чужую землю, сгоняет жителей с насиженных мест. Я смотрел на этих парней, видевших и горе и смерть, вглядывался в их уставшие, с ввалившимися щеками лица. Они знают, за что воюют, за что, если придется, отдадут жизнь. Бойцы вспоминали погибших товарищей, называли имена, и лица их становились суровее...
Горький вкус войны
Во второй половине дня мы покинули Рашадию и вернулись в Тир. В штабе обороны города нам предложили поехать на другой участок фронта — в Набатию, расположенную в пятнадцати километрах от израильской границы.
— Посмотрите, что там происходит, — сказал Тауфик Таляль и, смущенно улыбнувшись, добавил: — А заодно подвезете туда моего друга Абу Сулеймана. Он тоже из нашей организации.
...Лента шоссе вьется среди зеленых холмов. По обеим сторонам дороги раскинулись небольшие деревушки. Одни спрятались в низинах, укрывшись в тени деревьев, другие забрались на вершины холмов, открытые всем ветрам и лучам палящего солнца. Война нарушила размеренную деревенскую жизнь, и крестьяне покинули свои дома, бросив то, что создавалось годами. Сейчас здесь пусто. Лишь собаки, потерявшие во время военной суматохи хозяев, одиноко бродили от дома к Дому.
— Раньше вдоль дороги, — рассказал нам Абу Сулейман, — стояли крестьяне с корзинами свежих фруктов. Земля здесь щедрая. Теперь все приходит в запустение. В деревнях остались лишь старики. Много горя принесла война. Погибло и ранено около двух тысяч человек, число беженцев достигло двухсот тысяч. А сколько разрушено, сколько несобранных урожаев...
