Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год
— Мне! — закричал Крабат — прародитель лужицких сербов, но тут услышал, что стоящий рядом человек в кожаных штанах и войлочной шляпе тоже кричит: «Мне!»
— Кто закричал первый? — спросил Создатель.
— Я! — сказали кожаные штаны.
— Я! — сказал Крабат.
— Крикните еще раз, — рассудил Создатель. — Кто громче крикнет, тому и достанется.
У кожаных штанов глотка была луженая, и у него получилось громче. Лошадь досталась ему.
— А ты, — сказал Создатель Крабату, — на вот, получай корову.
Так корова досталась Крабату-лужичанину.
Потом Создатель вытащил на свет божий собаку. И опять повторилось то же самое. Собаку получили кожаные штаны, а Крабату в утешение досталась кошка.
Почувствовав себя «на коне», тот, что был в кожаных штанах, сказал:
— У меня есть лошадь и есть собака — буду теперь ездить на охоту. Для этого мне нужны угодья. Так что давай мне, Создатель, и леса, и поля, и луга!
«А ведь он, пожалуй, прав», — подумал Создатель.
— Уж больно ты разохотился, — сказал Крабат своему удачливому сопернику. — Вот ты берешь себе луга, а где же я буду пасти свою корову? Мне ведь тоже жить надо!
— Корова пусть пасется на моем лугу, а ты за это будешь работать на моем дворе, и под моей крышей жить, да меня называть будешь «господин граф».
Создателю этот спор начал надоедать, поэтому, дав Крабату в придачу жаворонка, он махнул рукой, молвил: «Бог с вами!» — и ушел почивать.
Так Крабату достался еще и жаворонок. Певчий жаворонок...»
Такими вот сказками наши предки пытались объяснить себе, как взялась на свете несправедливость.
Но пришло время и господину графу сматывать удочки, а батракам — и немецким и лужицким — делить то, что у них веками грабили графы и бароны.
Пришли и к потомкам Крабата — лужицким сербам — другие времена. Впервые в истории мы признаны полноправными людьми, народом со своей культурой, со своей литературой. И со своей столицей — городом Будышин.
Будышин (по-немецки Баутцен) — один из самых красивых городов республики — наш культурный и административный центр.
Раз в году становится в Будынгане особенно пестро от национальных нарядов. Раз в году мы открываем сундуки, достаем народные костюмы и выходим на улицу. У нас праздник. Наш, лужицкий. Праздник этот называется «Птахи квас» — «Птичья свадьба». Никто, даже ученые, которым вроде бы положено знать все, — никто не знает, почему этот праздник называется «Птичья свадьба». Название это вдвойне загадочно еще и потому, что праздник приходится на двадцать пятое января, то есть на такое время, когда даже воробьи и те ежатся от холода, а не то чтобы помышлять о какой-то свадьбе. Но нам, в конце концов, нет дела до этого — когда, да как, да почему: мы празднуем.
Помню свое детское впечатление от «Птичьей свадьбы». Ранним холодным утром меня разбудила мать, наскоро укутала в то, что попалось под руку, сунула мне в руку тарелку и говорит:
— Ну-ка, беги за сарай и поставь там тарелку. Как поставишь, сразу назад да смотри не оглядывайся, а то никакого гостинца тебе не будет!
Сон вмиг сошел с меня, я вспомнил: мать еще вчера говорила мне про «Птахи квас» — праздник, который начнется сразу же, как только я проснусь.
Мигом выскочил я во двор, забежал за сарай, поставил тарелку и что есть духу, боясь нечаянно оглянуться, помчался назад в дом. Минут через десять мать вышла во двор посмотреть, нет ли там для меня какого гостинца от сороки-невесты да от ворона-жениха. Вернулась она с еще теплой белой булкой, поверх которой лежал кусочек сахару.
За завтраком я все допытывался у матери, где же птицы играют свою свадьбу. Мать тихонько посмеивалась и отвечала, что скорее всего они гуляют свадьбу в беседке, которая стоит в графском парке. Помню, как по пути в школу я специально заглянул в беседку, но никакой свадьбы там не застал. «Наверное, опоздал», — подумал я и с неохотой пошел на уроки.
Вечером, когда приходило время спать, мы, ребята, получали по кусочку сыра, и на этом наш праздник кончался. Взрослые между тем собирались по корчмам да по домам, откупоривали припасенную для этого дня брагу, потом, захмелев, принимались петь и плясать под разудалое верещание кларнета, буханье контрабаса и жавороньи трели скрипки...
Теперь в баутценских школах и детских садах день двадцать пятого января начинается с песен о птицах, а после уроков ребята наряжаются птицами и отправляются в шествие по городу, точь-в-точь стая разноперых птиц во главе со страусом — мальчишкой на ходулях. А вечером мы идем в Праздничный зал города, где в этот день даются большие концертные представления — на сцене выступают певцы, танцоры и музыканты из Государственного ансамбля народного творчества лужичан.
Изменился не только наш праздник. Весь наш край изменился, и столица наша Будышин-Баутцен. В школах преподают наш язык, тот самый язык, что когда-то считался варварским наречием неотесанной деревенщины. Будышинское издательство «Домовина» выпускает книги лужицких писателей. Ученые из Музея лужицкой культуры изучают наследие наших предков — наши костюмы, песни, обычаи, все, что обречено было на гибель, все, что было спасено и любовно, бережно восстановлено.
Приходят на наш праздник и немецкие друзья, вместе с нами поют они наши песни: ведь мы дети одной земли, вместе мы живем, вместе работаем.
Поют вместе с нами и гости. Много их приезжает к нам со всех концов республики и из-за границы. Мы вместе с ними идем к памятнику Тельману, у подножия которого круглый год стоят живые цветы.
И долго звучит над Будышином наша песня, которой никогда бы не зазвучать, если бы не тот майский день, который принес нам Освобождение.
Юрий Брезан, лужицкий писатель (ГДР)
Перевел с немецкого Б. Пчелинцев
Роберт Руарк. Старик и мальчик
Памяти моих дедов, моего отца и всех моих названных дядей, черных и белых, которые вырастили меня, посвящаю я эту книгу.
С джентльменом нужно обращаться по-джентльменски
Старик знает все или почти все на свете. Но, как правило, своими знаниями вас не подавляет. Поясню свою мысль: мальчишкой он побывал в Африке, убил пару тигров в Индии, по крайней мере так он утверждает, и достаточно на своем веку повоевал в разных краях. При всем этом он может объяснить вам, почему перепела спят, сбившись в кучу, или почему индюки летят, не разбирая пути.
Выглядит Старик, прямо скажем, непрезентабельно. У него большие торчащие уши и кустистые прокуренные усы. Он курит изогнутую трубку и стреляет из старой двустволки, такой же потрепанной жизнью, как и сам он.
Он вечно ходит в мятых штанах и плюется метко, как плевались люди в те времена, когда почти все взрослые мужчины жевали «яблочный табак».
Что мне нравится в старике, так это то, что он охотно говорит о том, что знает, и никогда не смотрит сверху вниз на любознательного мальчишку. Если вы дожили до его лет, то вы знаете массу всякой всячины, которую воспринимаете как нечто само собой разумеющееся. Вы забываете, что не все прошли такую тяжелую школу, как вы, и не больно-то стараетесь сеять знания.
Вот, например, кликнули мы со Стариком как-то собак и отправились в рощу посмотреть, нет ли там перепелов. Случилось так, что они там были. Пит, пойнтер наш, кружил как сумасшедший, а потом вытянул хвост в струнку и застыл на углу горохового поля, будто собрался зазимовать там.
— Что-то мне не хочется стрелять, — сказал Старик. — Давай-ка лучше ты. Возьми мое ружье и зайди в хвост Питу. Иди осторожно и подними птиц так, чтобы не напугать собаку, а я посмотрю, сумеешь ли ты взять одну птицу. О второй не задумывайся, просто сосредоточь все свое внимание на первой. Чтобы убить вторую птицу, надо сперва убить первую. Это, что называется, правило, проверенное на практике. Ну-ка попробуй, посмотрим, что у тебя получится.
Я обошел Пита, и птицы взлетели, как фейерверк в День независимости, и я поступил так, как поступают поначалу почти все: начал палить по всем птицам разом. Я стрелял по ним дуплетом, и на землю не упало ни одной. Ни единой.
Я посмотрел на Старика, он на меня, каким-то, я бы сказал, печальным взглядом. Он покачал головой, взял в руку трубку и тщательно утрамбовал в ней табак. Зажег спичку и раскурил трубку.
— Послушай, сынок, — сказал он. — На своем веку я много раз давал маху и, конечно, промажу еще не раз, были бы птицы. Но одно я знаю, и ты должен хорошенько запомнить это: никто не может убить весь выводок разом, даже если стрелять по птицам, которые бегут гуськом по кукурузному полю. Перестрелять их можно только по одной.
Старик сказал, что надо дать собакам время, так как, когда выводок разлетится в разные стороны, птицы первое время сидят не двигаясь, и учуять их можно только верхним чутьем. Так что, почему бы нам не посидеть, пока он выкурит свою трубку, а потом уж идти поднимать одиночек. Старик сказал, что он не знает, кем я буду, когда вырасту, и ему, собственно, наплевать на это, но, сказал он, мне следует научиться уважать перепелок хотя бы ради практики, чтобы потом научиться уважать людей.
