Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 07
Другие предложения Ломоносова касались чрезмерного «утеснения» крестьян помещиками, пьянства, разбоев, бегства людей из России, то есть всего того, что в новых условиях, при новой расстановке сил и укоренившемся безверии тяжким молотом обрушилось на головы простых русских людей и что великий учёный не мог видеть даже в страшном сне.
Записка «О сохранении и приращении русского народа» при жизни Ломоносова не была опубликована, с купюрами её печатали и в последующие века. Так что мы в долгу перед сыном отечества, который заботился о том, чтобы нас было больше еще в эпоху, когда угроза русской демографии только намечалась.
Он остро чувствовал собственное назначение, незримую пуповину свою, связующую его с Творцом и с Россией одновременно. Подобно Пушкину (или Пушкин, подобно Ломоносову, время не играет в таких случаях существенной роли), он знал, что является оглашателем воли Божьей, что обязан «обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей».
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовёт из стран чужих.
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте, ныне ободренны,
Раченьем вашим показать,
Что может собственных платонов
И быстрых разумом невтонов
Российская земля рождать.
План несостоявшегося разговора с Екатериной II, который приведен в начале наших заметок, был завещанием и напутствием Ломоносова потомкам. Каждый пункт дышит заботой о России, горечью, надеждой, каждое слово животрепещет сегодня.
В замечательной книге о Ломоносове, вышедшей в 1990 г. и принадлежащей перу писателя-патриота Евгения Лебедева, проникновенно прокомментированы эти наброски плана разговора.
«…Всё в плане более или менее ясно. А вот пятый и шестой пункты достаточно туманны. С „дедикациями“ понятно: это посвящения великому князю Павлу Петровичу „Российской грамматики“ и „Краткого описания разных путешествий по Северным морям“. Но каким образом „дедикации“ могут быть связаны с „местом“? Что это за „место“? Почему вдруг Ломоносов заговорил о „месте“ в „чужих краях“? Очевидно, „место“, о котором говорится в пятом пункте, это место вице-президента Академии. Что же касается пункта шестого, то его комментаторы обходят молчанием. Едва ли Ломоносов говорит в нём о намерении поискать места „в чужих краях“ (очевидно, именно такой смысл ломоносовского текста смущает комментаторов и они молчат). Здесь другое: Ломоносов собирался обрисовать Екатерине безвыходность своего положения в Академии, исходя именно из принципиальной невозможности и нежелательности для себя выехать в „чужие края“, — в отличие от академиков-иностранцев, которые всегда могли вернуться к себе в Берн, Тюбингем, Геттинген и ещё невесть куда. Подавляющее большинство научных замыслов и начинаний Ломоносова было направлено на пользу России и вызвано потребностями собственно русского культурного развития — так что он со своей культурно-просветительской программой пришелся бы не ко двору в любой западноевропейской академии. А в родной Академии реализовать эту программу не дают чиновники-иностранцы. Для русского учёного её стены превращены в тюрьму».
Теперь становятся в полной мере понятными его слова: «Все любят, да шумахерщина». Внешние знаки внимания, оказываемые Ломоносову, в создавшейся ситуации даже досадны ему. Он пережил своё честолюбие. Покуда процветает «шумахерщина» — злейший личный враг Ломоносова, представляющий исключительную и мало кем учитываемую опасность для Русского государства, не будет ему покоя.
«Шумахерщина» и является главной темой предполагаемой беседы. Именно на её фоне мощно звучит в заметках Ломоносова и личный мотив (пункты 8, 9, 10), не требующий разъяснения. За исключением, может быть, начала второй латинской фразы. Так же, как и первая, она взята из Цицерона. Полностью фраза выглядит так: Pro aris et focis certamen, то есть «Борьба за алтари и домашние очаги». Тут содержится самобытная и глубокая, как ни у кого из современников Ломоносова, оценка деятельности Петра, её исторического смысла и культурных последствий: вот ради чего борьба! Россия, только что пережившая бурное время петровских преобразований, менее всего должна испытывать чувство «неполноценности» перед Западной Европой. Учиться у Запада безусловно необходимо. Но учиться, полагаясь на свой разум, на свои ресурсы, учитывая насущные потребности и внутреннюю логику своего развития. Только такое ученье могло быть плодотворным, ибо и сама Россия несла с собой уникальные ценности в сокровищницу мировой культуры.
Нравственная (и одновременно государственная) задача, которую ставит Ломоносов, заключается, следовательно, в том, чтобы сделать эту «борьбу за алтари и домашние очаги», за «достоинство россиян» краеугольным камнем всей русской политики, что будет невозможно, если эта «борьба» не станет личной потребностью императрицы. «Тауберг (наследник Шумахера. — Ю. К.) и его креатуры» протянули свои цепкие руки к чему-то неизмеримо большему, нежели русская наука или русская казна…
«Ежели не пресечёте, великая буря восстанет».
Он разорвал пелену своего одиночества после смерти.
Время показало, насколько дальновиден оказался Ломоносов в своих пророчествах. И не только негативного порядка. Пункт десятый комментированных заметок «обо мне дети отечества пожалеют» воплотился в трудах Пушкина, в пафосе его «Бородинской годовщины» и «Клеветников России», в литературной и дипломатической деятельности Тютчева, который, подобно Ломоносову, воевал с Шумахером своего времени — министром иностранных дел Нессельроде. Научную и патриотическую линию Ломоносова продолжал Менделеев. В иных условиях, когда «великая буря» уже прошла над Россией, первородство Родины отстаивал перед новоявленными шумахерами Сергей Есенин. И теперь, когда новая «либерально-рыночная» гроза, организованная теми же таубергами и шумахерами, сгустилась над Россией, дело Ломоносова продолжают в литературе Валентин Распутин, Василий Белов, Станислав Куняев, Александр Проханов, Игорь Шафаревич; в науке — целый ряд учёных, не покинувших родину в поисках, где «лучше кормят»; уцелевшие от «либеральных» погромов патриоты — в политике и тысячи других сынов России на всем её урезанном, но всё ещё великом пространстве. Время покажет, сумеют ли эти люди, как и мы вместе с ними — все, кого можно назвать одним словом — «государственники», отстоять Государство Российское от новых напастей.
Эти напасти в форме политических, экономических, моральных катастроф, а также в виде очистительных природных гроз, предсказанных Библией и другими религиозными источниками, хлынули не только на Россию, они угрожают всей планете. И теперь уже вслед за Библией, Ведами, теософами апокалипсические настроения проникают в науку. При этом многие учёные полагают, что в природном отношении менее всего пострадает Россия, а более всего Европа и Соединённые Штаты Америки. В печать просочились сведения, что правительство США, располагая такими футурологическими обобщениями, а также рекомендациями военных, планирует усилить давление на Россию, вплоть до военного вмешательства, чтобы максимально очистить территорию этой страны от «излишков населения» и в случае природных катаклизмов у себя дома облегчить в будущем миграцию американцев на безлюдные просторы России. В общем, планируется новый вариант заселения бравыми ковбоями «дикого Запада», очистив его предварительно от «нецивилизованных индейцев».
Между тем в наших верхах господствуют те же настроения, что в 30-е годы прошлого столетия в западных странах по отношению к Гитлеру; настроения, которые привели к мюнхенскому соглашению и ко всему последующему.
Да, существуют пророчества о том, что быть Москве «Третьим Римом». Да, предсказывал Серафим Саровский Н. Мотовилову, что Россия создаст православную державу, равной которой по могуществу в мире ещё не было.
Да, писала Елена Рерих в пятидесятых годах: «У Европы нет будущего. Не ищите его ни в одной европейской стране, но наблюдайте постепенный развал». Наша же страна восстанет из пепла, и Свет засияет над нею. «Все идущие вместе с Россией идут к своему благоденствию, все идущие против России идут к своей гибели» (цитирую по последним письмам Е. И. Рерих).
Но любые пророчества обозначают лишь потенциал, требующий человеческого приложения. Ленивые упования на одну Божью волю бесперспективны. Когда Николай II во время русско-японской войны 1904 г. объявил молебны всей стране во славу русского оружия и сам молился только что причисленному по его настоянию к лику святых Серафиму Саровскому, победа русского оружия, как известно, не состоялась. По этому поводу левая пресса начала прошлого века иронизировала: царь пытается победить японцев молитвами, а японцы бьют русскую армию новейшими бризантными снарядами. Слишком слабой оказалась власть, слишком неспособным правителем проявил себя богобоязненный человек, но беспомощный царь Николай II. А вот суровому диктатору-атеисту Сталину Бог помог. Это теперь общеизвестные факты церковной православной истории, связанные с видением в 1941 г. ливанскому митрополиту Илии Божьей Матери, определившей победу России и условия этой победы, а также контакты ливанского митрополита с советским вождём.
