Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1982 год
— Ты знаешь,— говорил мне Джулио,— я просто не могу усидеть на месте, когда в Сиене Палио, а я вынужден торчать в этом пыльном Риме...
— Он просто сумасшедший,— не преминула вставить его жена.— Зачем только я вышла замуж за сиенца?!.
Правда, во время скачек маленькая смуглая Патриция не менее яростно, чем ее муж, подбадривала Волчицу. Но в одном она права: когда речь идет о Палио, сиенцы действительно сходят с ума. Где это видано, возмущаются в Ватикане, чтобы лошадь вводить в церковь?! А именно так поступают в Сиене накануне скачек. При стечении болельщиков четвероногих вводят в храмы — в каждой контраде в свой,— священники отпускают им грехи и благословляют перед алтарем на победу. И никто из сиенцев не считает это богохульством, ассоциаций с Калигулой не возникает. Такова традиция!
...Барабанная дробь, и на пьяцца дель Кампо появляются представители контрад: знаменосцы, рыцари, закованные в железо, пажи, барабанщики, конюхи, ведущие под уздцы лошадей. Самые живописные участники процессии — знаменосцы, по два от каждой контрады. Они проделывают с флагами удивительные манипуляции: подбрасывают вверх, ловят на лету, перепрыгивают через древко, описывают полотнищами замысловатые фигуры в нескольких сантиметрах от земли, причем их движения совершенно синхронны. Искусство «сбандьераты» — игры с флагами — было кодифицировано в XVII веке, но постоянно дополняется новыми элементами.
— Знаменосцев обучают специально? — спрашиваю у Джулио.
— Этих да. Но остальные участники парада — просто уважаемые люди. Это великая честь — быть одетым в цвета своей контрады на Палио. Первому попавшемуся не доверят. Вот, например, кто-то захотел мебель починить. Ну, порекомендовали ему мастера. Подумаешь, столяр и столяр. Но если выясняется, что мальчишкой он был барабанщиком у Гусыни, то это сразу меняет дело. Очень важная рекомендация. Такой мастер никогда не ударит в грязь лицом.
На площадь выходят все новые и новые контрады. Желтые одеяния — у Орла, зеленые с малиновым и желтым — у Дракона, бело-красные — у Жирафа. Тянется пестрая процессия, насыщая красками площадь, на которую уже опускаются долгие сумерки.
Но вот парад кончается. Проезжают рыцари с опущенными забралами. Они изображают контрады, сотни лет назад отстраненные от скачек. Проступки уже позабыты, но правило осталось. Затем едет «кароччо» — скрипучая деревянная повозка, на которой везут черно-белый стяг Сиены и полотнище узорчатой материи с изображением святой Марии — покровительницы города. Эта парчовая вышивка и есть, собственно, Палио. Проехала «кароччо», участники парада разошлись по отведенным им местам, гул на площади стихает. Из ворот Палаццо Публике появляются десять наездников. Они уже сменили парадное облачение на спортивную форму установленного образца: шлемы, просторные одежды, весьма похожие на... пижамы, на ногах кеды. У въезда на площадь всадникам вручают «нербо» — толстые плети из воловьих жил, которыми можно подхлестывать свою лошадь, лупить лошадей соперников и самих соперников. Наездники гуськом выезжают на старт. Капитаны, отдав последние распоряжения жокеям, направляются на трибуну.
— Что я чувствую, когда напутствую всадника? — переспрашивает капитан Волны.— Поскорее бы финиш. Все предусмотрел, подсчитал. Остается ждать. Три круга. Полторы минуты. А готовились целый год.
В последний момент, когда всадники приближаются к старту, им сообщают результат последней жеребьевки: кто скачет по внутренней дорожке, кто — в центре, а кто — счастливчик! — «с разгона». Но вот лошади стали. Площадь замерла. Бабахнула «морторетто», веревка на старте упала, тысячи людей разом взревели.
— Волчица бежит с разгона! — закричал Джулио.
Скачки закончились. Уже совсем стемнело. Первым прискакал всадник Ракушки. Над пьяцца дель Кампо взвиваются синие знамена этой контрады и знамена контрад-союзниц. Раздосадованные противники убрали свои флаги подальше: им теперь пылиться в сундуках долго — до следующего лета. Весь вечер и полночи Ракушка празднует победу. На улицах накрыты столы, кварталы этой контрады освещены иллюминацией. Парчовое Палио выставляется на всеобщее обозрение, а завтра оно навсегда перекочует в музей Ракушки (да-да, у каждой контрады обязательно есть свой музей). Играет музыка, обильной рекой течет кьянти. Кстати, родина этого знаменитого вина находится недалеко отсюда (Кьянти — это гряды холмов между Сиеной и Флоренцией), только местным виноделам разрешено наклеивать этикетку с черным петухом на оплетенные соломой пузатые бутылки. Петух обозначает, что кьянти не подделка, а самое настоящее...
Наутро я уезжаю. Автомобиль минует ворота Камоллиа и железобетонные пригороды Сиены и не спеша движется мимо мягких холмов. На них выстроились шеренги оливковых деревьев, уступами спускаются виноградники, в долинах золотятся хлеба. Я оборачиваюсь, и за частоколом современных зданий мне чудятся зубцы стен Сиены — красновато-коричневые, словно нанесенные на невидимый холст краской под названием «сиенская земля».
Н. Ермаков, корр. ТАСС — специально для «Вокруг света» Сиена — Москва
Всего девяносто минут...
Беда грянула ночью. Впрочем, нельзя сказать, что это случилось внезапно.
Предвестником тайфуна было сильное похолодание, наступившее сразу после августовского пекла. И дождь... Сначала обычный, зарядивший на сутки. К моменту же нашего прилета на Сахалин дождь превратился в мелкую, точно пропущенную сквозь решето, пыль. Сеянец — так его называют местные жители — туманил стекла иллюминаторов и проплывающие внизу огни. В сплошной пелене, укутавшей горные хребты, окаймляющие остров с востока и запада, горизонта было не разглядеть. Удивительно, что нам разрешили посадку.
Смолк гул авиационных двигателей — и в уши ворвался рев ветра, от ударов которого подрагивал самолет, а пассажиры, сходя по трапу, едва удерживались на ногах. Так встретился я с Сахалином вновь...
В пятидесятые годы мне довелось несколько лет работать здесь корреспондентом газеты. Нынешняя поездка — возвращение в молодость — волновала необыкновенно.
Я ехал на машине по Южно-Сахалинску, жадно разглядывал его и... не узнавал. В те далекие годы преобладающим был барачный «пейзаж». Даже вдоль центральной улицы стояли дощатые, потемневшие от времени домишки, крытые толем, редко черепицей. Самое большое здание — трехэтажный госбанк — возвышалось каменной глыбой над деревянными хибарами. Сейчас же поблекший, будто вросший в землю особняк терялся среди многоэтажных кирпичных громадин, двумя шеренгами выстроившихся по улице Ленина.
Я не узнавал и широких, утопающих в зелени проспектов, и площадей, и строгой, геометрически точной планировки города. Только погода была мне знакома — хмурое ветреное сахалинское ненастье...
К ночи погода испортилась окончательно. Противный, надоедливо-нудный сеянец перешел в ливень. На землю низвергались потоки, затопившие проезжую часть улиц и тротуары. Ветер, подхватывая пригоршнями косо падающий дождь, швырял его в звенящие стеклами окна. Кто-то в гостинице неплотно прикрыл форточку. Ее рвануло, разнесло вдребезги. Входные двери грохотали беспрерывно, не подчиняясь входящим. Здание сотрясалось от подвала до крыши.
После полуночи впервые было произнесено зловещее слово: наводнение. Своенравные сахалинские реки и речушки с бесчисленными рукавами-протоками вышли из берегов и, крадучись, пядь за пядью начали подбираться к полям. Не встречая препятствий, они ринулись дальше, вплотную подступив к поселкам.
Позже председатель облисполкома Владимир Анисимович Захаров признался:
— Такого разгула стихии мы предвидеть не могли, хотя всегда готовы к разного рода погодным перепадам. Рядом Тихий океан, а это, как вы понимаете, беспокойное соседство. То штормом угостит, то циклоном, то цунами нагрянет... А тайфуны? Они у нас и прежде бывали. Впрочем, «Филлис» — случай особый. Подобного даже старожилы не припомнят...
Штаб борьбы со стихией, созданный при облисполкоме, походил на фронтовой, а сообщения с мест, лаконичные и суровые, звучали как сводки с поля сражения.
...В Горнозаводске из затопленных домов переселено четыре с половиной тысячи людей.
...В Невельске размыло сопку. Оползень разрушил десять одноквартирных жилых домов.
...В Макарове затопило насосную станцию — прекратилась подача питьевой воды.
...В Красногорске снесло мост — река разделила город надвое.
...В Аниве прервалась подача электроэнергии.
Остановилось движение на железной дороге. Прекратилась работа в шахтах. Под водой оказались тысячи гектаров посевов, животноводческие фермы, рыборазводные заводы. Зашедшую в речки на нерест горбушу разметало по полям. И самое главное — в ряде мест под угрозой оказалась жизнь людей.
