Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1991 год
Засуха обернулась страшной бедой для деревни. Солнце выжгло посевы риса. И хоть в деревне был кое-какой запас продуктов и люди могли дотянуть до начала дождей, но раджа, владеющий этими землями, был полон решимости собрать причитавшуюся ему долю урожая.
Однажды, гуляя неподалеку от своей хижины, я вдруг услышал удары барабана и заунывное пение, больше похожее на стон толпы. Пройдя через поредевший лес, я вышел к поляне и застыл в тени деревьев как вкопанный, поняв, что стал свидетелем обряда, видеть который не дозволялось ни одному мужчине.
На поляне было более двух десятков девушек в ярких, праздничных одеждах, умащенных сандаловой пастой. Девушки танцевали — взявшись за руки, быстро шли по кругу, одновременно вскидывали руки, прогибались в талии и пели, все время пели, почти не раскрывая рта. Бой барабанчика, который держала одна из танцующих, стал все убыстряться, все быстрее двигались босые ноги, изрезанные о сухую траву. Дыхание танцующих стало прерывистым, хриплым, по лицам текли капли пота, зрачки закатывались в трансе.
Среди танцующих я увидел Нандини. Ее глаза сияли потусторонним страшным огнем безумства, губы покраснели, как от жарких поцелуев.
Одна из девушек, не прекращая танца, сорвала с себя платье и, отбросив его в сторону, стала извиваться, как змея в любовном экстазе. Ее примеру последовали другие, в том числе и Нандини. Я впервые увидел ее крепкое тело — бедра, налитые женской силой, руки, вьющиеся змеями. Капли пота выступили в темно-коричневой ложбинке между зрелых грудей с задранными вверх сиреневыми сосками. Что-то тревожное, противоестественное было в этом танце любви, лишенном радости, больше похожем на человеческое жертвоприношение.
Я чуть не вскрикнул, когда у Нандини подкосились ноги и она упала голой спиной в колючую траву так, словно это было ложе из лепестков жасмина. Она, кажется, не почувствовала боли, потому что продолжала извиваться на земле, запрокидывая голову, словно в любовном томлении, прогибалась в талии и бесстыдно раздвигала ноги. Треугольник тени под нежной округлостью живота хищно кидался то вниз, то вверх.
Радом с ней одна за другой простерлись в пыли другие девушки с оскаленными в страсти зубами и разметавшимися прядями волос. Я больше не мог смотреть на это и бесшумно повернул назад в чащу, обдумывая смысл обряда, давно забытого в моей родной деревне. Я понял, кому отдавались в страсти эти девушки, чью любовь призывали. Бог Индра — повелитель грозы и небесного огня — должен был возгореться страстью при виде обнаженных девственных тел и пролить животворный дождь на иссохшую землю. Подобные обряды значат только одно — засуха стала нестерпимой, и если не помогут танцы, то какое еще жертвоприношение совершат жители деревни? Эхо барабанчика в ушах становилось все нестерпимее. В ноздрях стоял невесть откуда взявшийся запах крови. Страшные смутные предчувствия теснились в сознании до тех пор, пока оно само собой мягко и естественно не погрузилось в блаженное забытье.
Меня нашли под вечер те самые девушки, которые исполняли ритуальный танец заклинания дождя. Нанди вместе с подругами привела меня в чувство, отвела податливого и неуклюжего, как щенка, в мою хижину и даже прислала на другой день крестьянина, знакомого с искусством врачевания. Он дал мне пожевать какие-то пряные зерна, а потом, насыпав на ладонь жгучего желтого порошка, вдул мне его поочередно в обе ноздри. Я чуть не расстался с жизнью от беспрерывного чихания. Но надо признать, что после этого в голове у меня окончательно прояснилось, и я даже смог выпить кувшин молока, который принесла мне из деревни Нандини. Пока я смиренно лежал на циновках, она убрала мою хижину, залила свежего масла в светильник, сложила рядом с очагом охапку сухого хвороста. Я отстраненно следил за девушкой, хлопотавшей по дому, и думал, чем-то все это кончится...
А утром, когда я открыл глаза, то увидел Учителя, сидящего на циновке рядом со мной. Казалось, он дремал, прикрыв веки. От него веяло давно забытым покоем и надежностью. Ощутив мое пробуждение, он открыл глаза и улыбнулся.
— Ты далеко ушел.
— Я сбился с дороги, — ответил я, понимая, что не о моем путешествии через джунгли идет речь.
— Я помогу тебе вернуться.
— Ничего не получится, — с горечью сказал я. — Я не могу стать дваждырожденным. Я ощутил дыхание жизни. Но это принесло мне только новые страхи и сомнения.
— Ничего, они падут во мрак забвения, и просветлеет твое сознание, тогда откроется путь к новой силе. В сокровенных сказаниях настоящим человеком называется тот, кто обуздывает чувства, не потворствуя себе, кто незлобивостью терпеливо удаляет зарождающийся гнев, подобно тому, как змея сбрасывает старую кожу, освобождается от привязанностей. Это — истинный путь брахмана. Это — твоя дхарма. Первый шаг к прозрению ты уже сделал. Ты сломал скорлупу тела, разрушил преграду, которая отделяет обычного человека от могучих потоков Космоса. Когда ты овладеешь брахмой, тогда ты будешь готов дарить и принимать любовь. А пока смирись и не терзай свою совесть. Даже посвященным не дано видеть всех последствий своих поступков. Но тебе пора знать, что, ступив на путь дваждырожденного, ты стал звеном великой цепи, протянувшейся из прошлого в будущее. Ты стал членом братства, которому уже тысячи лет, и каждый обладатель брахмы — его бесценная часть.
— Но почему Нандини не может стать дваждырожденной? Будь и для нее Учителем.
— Увы, ей не дано. Мы не знаем, почему одни дети рождаются способными повелевать брахмой, а другие лишены ее. Самое удивительное, что не имеет значения ни сословие, ни богатство. Можно научиться упражнениям, закаляющим тело и дух, но нельзя заставить сердце прозреть. Женщины дваждырожденные — мы зовем их апсарами — от обычных мужчин могут родить детей, способных ощущать брахму. Но от простой женщины ребенок со зрячим сердцем рождается очень редко. Нас с каждым годом становится все меньше, и поэтому никто из дваждырожденных не должен вступать в браки с простыми людьми.
— Но я-то рожден не брахманами...
— А таких, как ты, больше и нет на сотню деревень в округе.
Ты думаешь, странствующие риши бродят меж крестьянских полей без цели? Такие, как ты, — искры нашего костра, случайно вспыхнувшие в затерянных уголках большого мира. Найти вас — нелегкий труд, но мы не можем позволить себе ни одной потерянной жизни дваждырожденного.
— Неужели дваждырожденные женятся только на познавших брахму? Неужели так было всегда?
— Нет. Ныне живущий патриарх Бхишма — один из тех, кто в Высокой сабхе решает судьбу нашего братства, родился в семействе кшатрия, понятия не имевшего о силе брахмы, а полагавшегося все больше на крепость своих рук и остроту меча. Впрочем, как гласит легенда, матерью его была одна из величайших дваждырожденных — Ганга. Конечно, сочетаясь браком с кшатрием, она нарушила законы нашей общины. Тогда вмешался совет патриархов — Высокая сабха. Кое-кто из дваждырожденных требовал устранить ее из нашего узора. Но Ганга уверяла, что у нее от брака с непосвященным все равно родится ребенок, способный воспринимать брахму. Сабха в мудрости своей отложила решение на девять месяцев. Тогда жизнь показала, насколько иногда верным бывает предчувствие женщины-дваждырожденной. Родился мальчик, которого назвали Бхишма. Уже в детском возрасте он обнаружил способности управлять брахмой, и поэтому жрецы забрали его от отца в ашрам, обитель дваждырожденных. Бхишма оказался удивительно способным учеником. Его считали и знатоком сокровенных сказаний, и прекрасным бойцом на мечах. Он достиг высот в искусстве сосредоточиваться и управлять брахмой, в то же время не потерял связей с внешним миром. Он и по сей день хорошо разбирается в государственных делах. Судьба даровала ему удивительно длинную жизнь. Ведь на его веку сменились уже три поколения. Как кшатрий, он оказался связанным родственными узами с царями дома Кауравов, которые правили огромным царством со столицей в Хастинапуре.
— Я знаю, — не выдержал я. — Это все в Критаюге. Чараны все были храбры и сведущи, добры и счастливы. Не была там грабителей и людей, склонных к беззаконию. И не было тогда несчастного, и жены не становились вдовами. По стране катилось колесо святого закона, установленного Бхишмой...
— Золотой век ушел от нас давным-давно, в те глубокие времена, о которых сохранились только крупицы знаний в сокровенных сказаниях и красивые песни чаранов. Как ни долго живет на свете Бхишма, но и он знает о золотом веке не больше, чем донесли до нас легенды. Тогда люди не знали соперничества, и никто не думал о превосходстве над другими. Мысли каждого были явными, как свет костра. Все сердца были открыты брахме, полны любви и сочувствия.
Если бы я этот рассказ услышал неделей раньше, я бы поверил каждому слову. Но в тот момент меня интересовало не прошлое, а будущее. Но оно без Нанди представлялось мне лишенным света. Об этом я и сказал Учителю.
