Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1988 год
Вы думаете, он меня напугал или расхолодил, этот суровый лесной инженер? Нисколько. Решение принято, и нельзя останавливаться на полпути. «Коней на переправе не меняют» — так, кажется, говорит пословица. Тем более что не я уже командовал предстоящим путешествием, а путешествие мною. Чаща стала сниться мне по ночам...
Но пинежский вариант не сработал, и мне поневоле пришлось отступить. Я стал искать подходные пути со стороны Вашки. «Звоните в Министерство лесного хозяйства РСФСР,— напутствовал меня перед отъездом Шарапов.— Там вам помогут. А еще лучше — свяжитесь с управлением авиационной охраны лесов в Сыктывкаре. По Северу ходить нельзя, по Северу можно только летать».
Я так и сделал. В республиканском Министерстве лесного хозяйства в Москве меня долго гоняли от одного телефонного абонента к другому, нервно комкали разговор, едва заслышав слово «Чаща», и старались побыстрее отделаться, как от докучливого просителя. Это продолжалось до тех пор, пока в трубке не послышался бархатный голос, принадлежащий сотруднику управления лесоустройства. Я торопливо и как можно обстоятельнее передал суть дела.
— Берендеева Чаща? Первый бонитет?.. Впервые слышу,— заинтересованно откликнулись на том конце провода.
Тогда я рассказал о Пришвине, Губине и о том, что узнал на Пинеге несколько дней тому назад.
— Пришвин — это великолепно! — мягко пророкотал голос.— Мы все любим Пришвина. Из куста крапивы он мог сотворить дивное стихотворение в прозе. Но можно ли слепо доверять писателю, когда речь идет о продуктивности и уникальности леса? Первый бонитет?! Да вы хоть представляете, что это такое? В европейской части страны первая бонитетная категория давно вырублена. А новые элитные леса — если они будут — вырастут еще не скоро.
— Но ведь есть какие-то исключения... Реликты... аномалии, наконец? — запальчиво возразил я.
— Ну, разумеется! — Сотрудник управления лесоустройства не собирался отдавать мне инициативу.— Линдуловская роща под Ленинградом, например. Теллермановская корабельная дубрава и Шипов лес в Воронежской области, Бузулукский бор в Оренбургской, Шатиловский лес на Орловщине. Чтобы перечислить все уникальные массивы, хватит пальцев одной руки. Что же касается Берендеевой Чащи... Поймите: если бы пришвинский лес обладал такой ценностью, какую вы ему приписываете, мы бы узнали об этом в числе первых...
Но все-таки мой невидимый собеседник не поленился, нашел телефон и адрес Министерства лесного хозяйства Коми АССР, посоветовал, к кому там обратиться.
На мой письменный запрос в Сыктывкаре долго отмалчивались. Спустя месяц я послал вторичное напоминание. И тут же получил ответ — нет, не официальный, как полагается в таких случаях, с входящим и исходящим, а самое что ни на есть задушевное послание из поселка Благоево Удорского района.
«Мне, директору Ертомского лесхоза Коврижных Николаю Васильевичу, поручено ответить на Ваш запрос, ибо наше лесное хозяйство граничит с бассейном реки Пинеги. К сожалению, Вы первый за десять лет моего директорства, кто поинтересовался судьбой вековых таежных чащ. Журналистов бывает здесь достаточно — и бригадами, и в одиночку, но дороги в лесхоз они не знают. Пишут о том, как здорово работают лесорубы и сколько кубометров заготовили (цифра близится к 40 миллионам). А вот что будет на месте сведенных лесов, их почему-то не интересует...
Никаких данных о пребывании М. М. Пришвина в наших лесах нет, как не существует и самого названия «Чаща». Я справлялся об этом у стариков охотников с верховьев Вашки, а они народ дошлый. Поначалу подумал, что Вы ошиблись адресом, но потом развернул карту насаждений нашего лесхоза и понял, что Вы, по всей видимости, попали в точку. Подождите, подробности сообщу чуть позже...»
На удивление, ждать пришлось ровно... сутки.
«Смею еще раз побеспокоить,— писал Николай Васильевич.— Только что прочитал пришвинскую «Берендееву Чащу», еще раз сверил по карте и спешу сообщить: «Чаща» — она у нас, это точно. Местонахождение: граница Коми и Архангельской области, истоки рек Поча, Порвеша, Каргавы, квартал № 275, сосновый бор с елью, средний возраст деревьев 240 лет. По южной стороне массива проходит (вернее, проходила) старая дорога с Пинеги на Вашку, где у пинежан находились когда-то сенокосные угодья — так называемая Пинебаза.
Стыдно признаться, но я там еще не бывал. Лесхоз большой, по площади — шесть герцогств Люксембург, при всем желании везде не поспеешь. К тому же должность моя располагает к продолжительному сидению в служебном кабинете. Приезжайте! Брошу все дела — ив пришвинский лес. О вертолете позабочусь. Лучшее время август — сентябрь. Жду ответа. Николай».
Неслыханная удача! Мир поворачивался ко мне лучшей своей стороной. Мало того, что я окончательно убедился в существовании Чащи и получил официальное, можно сказать, приглашение побывать в ней — за взволнованными строчками письма я почувствовал, разглядел родственную мне душу, единомышленника...
По горячим следам я отправил Коврижных телеграмму и через неделю получил ответ:
«Договорились! К концу августа закончу свои дела — ив отпуск. Жду Вас в первой декаде сентября...»
3
Шел уже четвертый день, как я приехал в поселок Благоево. Мы с Коврижных, можно сказать, вполне освоились друг с другом, и на рыбалку съездили, и в ближайшее лесничество, где директор похвастал своими чудо-саженцами, и взглядами обменялись, в которых нашли много общего, и все же каждый из нас так до конца и не представлял, какими мы будем там, в Чаще, когда окажемся с глазу на глаз с первозданным лесом.
Четвертый день на обеденном столе валялась директорская памятка, которую я успел выучить наизусть: «Вашка — Пинебаза — лес Пришвина. Взять с собой: Спирт 1 л. Бинокль. Запасные очки. Два топора. 4-й том собр. соч. Пришвина. Фотоаппарат. Патроны 50 шт. Карту южной части Ертомского лесхоза...»
Все эти вещи давно были сложены в рюкзаки, но за окном уныло шелестел дождь, навевая тревожную смуту, и диспетчер аэропорта на наши бесконечные запросы отвечал коротко и неумолимо: «Вылет отменяется!» И мы с Николаем Васильевичем поневоле предавались разговорам и размышлениям.
— Человек обмирал от страха и тем не менее шел в лес,— неторопливо рассуждал Николай Васильевич.— Он озирался, вздрагивал от шорохов, крестился почем зря — и все же работал в лесу. Выбирал, что сгодится для дела, без чего не прожить. Так и шло в веках. А какие слова придумал он для леса! И все пугающие, настораживающие. Вы только вслушайтесь: «дебри» — глубь-глубина лесная, «пуща» — дремучая глушь, «чаща» — сплошной лес, который ни пройти, ни проехать. А «чапыжник», когда деревья хватают тебя всеми своими ветками? Даже леший и тот, верно, от слова «лес»... А что касается Пришвина,— добавил Коврижных,— то время для его понимания леса пока не пришло. Помните, писатель призывал не страшиться леса, попытаться осмыслить его, «научиться чувствовать у деревьев столетия, как наши годы...».
Николай Васильевич не договорил. Лес был для него первейшая радость и одновременно — неутихающая боль. Пройдя за двадцать с лишним лет всю иерархию лесного специалиста — от рядового обходчика до директора одного из крупнейших в Коми АССР лесных хозяйств,— Коврижных, кажется, уже привык к тому, что по его следам шла армада лесозаготовителей, сводя один таежный гектар за другим, и все-таки не мог смириться с тем, что они делали с этими лесами. Он учился осмысливать природу, искать в ней причинно-следственные связи. А вместе с тем был вынужден выписывать порубочные билеты лесопромышленным предприятиям и видеть, как тяжелая техника, не щадя подроста, вламывается в леса, оставляя после себя зияющие плеши. С зоркостью следователя Коврижных контролировал расчетную лесосеку — есть такой термин в лесной экономике, регламентирующий объем и качество рубок. Но его, как правило, обводили вокруг пальца, шпыняли на собраниях, били рублем и окриком сверху — и все ради того, чтобы заготовители могли досрочно отрапортовать о сверхплановых «кубиках» леса, сулящих премии и награды. Хотя нередко после ликующих рапортов об этих «кубиках» напрочь забывали и вся древесина, сложенная в штабеля, лежала годами, гнила и трухлявела, превращаясь в прах.
Я видел эти штабеля. И видел мрачное лицо директора, который знал эти бревна еще живыми деревьями и даже помнил делянку, откуда они были свезены. Однако все эти утраты не убили в нем здорового чувства протеста: несмотря на «шишки» и насмешки, Коврижных упрямо гнул свою линию, коршуном налетал на злостных порубщиков, и в леспромхозах знали его тяжелую десницу.
О лучшем спутнике в Чащу можно было и не мечтать...
Ми-2 свалился на нашу голову без всякого предупреждения, и мы, едва заслышав гул двигателей, понеслись на окраину поселка к вертолетной площадке. Наконец-то пробил крылатый час!.. Николай Васильевич сел рядом с пилотом, а я с собаками устроился в салоне.
