Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1992 год
В те времена рабство было логическим ответом на экономические условия. В глубинах планет спали несметные сокровища — редкие металлы, сверкающие камни, произрастали растения с новыми свойствами, но людей в Солнечной системе не хватало, а стоимость перевозки и создания условий жизни для человека была исключительно высока. Кроме того, люди часто не могли работать в крайне тяжелых условиях. Венерианские рабы покупались дешево, почти ничего не стоили в содержании, жили в трюмах ракет, легко выносили жару и мороз, умели создавать в организме запасы кислорода на долгие часы, а то и целые сутки, могли работать почти на любой планете без особого оборудования.
Торговля рабами и вывоз их были запрещены законом так называемых Двух Миров в 2 447 году, но долгое время закон бездействовал. Пространство слишком обширно, чтобы поставить полицейского на каждом пересечении орбит. И еще почти целый век корабли бороздили пустоту с грузом несчастных венерианцев.
Даже в 2 498 году Жергу Хазелю было известно, что торговля рабами является печальной реальностью. Он также знал, что предупреждать Правительство Земли бесполезно. Оно ничего бы не сделало — либо не хотело, либо не могло. Хазель был хозяином на Уране и представителем Правительства. Он мог обратиться только к самому себе.
Его не очень беспокоили сами рабы. В нем было сильно древнее презрение человека к любым существам, отличным от людей. Вероятно, мало интересовала его и возможность наказания пиратов.
Думаю, его заставила действовать и не мысль, что его обвинят в неисполнении закона, ибо от него никто не мог потребовать, чтобы он пересек тысячи километров болот, пустынь и океанов, сразился с десятками бурь и ураганов, перевалил через три горные цепи, иссеченные глубокими трещинами. В то время все понимали, что такое невозможно. Я склонен думать, что он просто-напросто настолько усвоил текст Конституции, что считал ее Правом и Справедливостью, а ее нарушение — личным оскорблением ему, и предпочитал погибнуть, чем увидеть крах идей, посеянных несколько столетий назад забытыми новаторами. Тысячелетием раньше это чувство называлось бы благородством души, но Хазель скорее всего этих слов не знал.
Полагаю, Жерг Хазель действовал из эгоизма высшей формы, но все же эгоизма: он знал, стоит только усомниться в самой концепции, как будет нарушено душевное равновесие. Он не надеялся на успех, но решил сделать попытку, чтобы остаться в согласии с самим собой.
Он думал долго, его отчеты стали сухими и лаконичными, хотя не потеряли точности. Он запустил бороду, в волосах появились новые седые пряди. Снятый им фильм почти не затрагивает событий того периода. В нем чувствуются растерянность и тоска, какой-то сбивчивый стиль, резко отличавшийся от обычных наблюдений.
Мы знаем, что он перечитал, все отчеты по Урану, изучил карты и фотографии планеты, не расставался с текстом Конституции, хотя знал его наизусть. Кстати, этот пожелтевший потертый кусок бумаги с множеством перегибов, рваными краями и масляными пятнами от пальцев можно увидеть в Межпланетном музее Дарка, и это один из самых волнующих документов, сохранившихся от тех времен.
Разбирая символы, цифры и топографические карты, он разрабатывал план, постоянно развивая его. Наконец план созрел окончательно.
До посадки пиратского корабля с рабами оставалась еще неделя. И он знал, что у него еще четыре месяца, чтобы завершить свою работу и добраться до звездолета-нарушителя. Но работа предстояла долгая и трудная, и он не был уверен, что успеет завершить ее. Он никому ничего не сказал, и это легко понять — никто бы не принял его всерьез.
Однажды утром он перевел в автоматический режим систему оповещения кораблей, и предупредил город и экспедиции, что должен отлучиться на несколько часов. Он не сообщил, что собирался предпринять. Сказал, что проводит «небольшое исследование».
Он набил вездеход инструментами, надел скафандр и покинул станцию. Вездеход был идеальным средством для передвижения по поверхности скалистого плато, несмотря на ветер и бури, земляные лианы (странные минеральные наросты), провалы и давление атмосферы.
Небо в тот день должно было быть относительно ясным, в верхних слоях атмосферы, в разрывах ярко-желтых облаков играли пурпурные сполохи. Ожидалась буря — на горизонте темнели фиолетовые полосы. В разрывах тумана Хазель различал мигающие звезды, быстрые спутники планеты и, может быть, крохотное солнце.
Сначала он направил машину на север, потом двинулся вдоль провала. Он сверялся со сделанными расчетами и без колебаний направился в определенную точку плато. И нашел то, что искал. Легко представить, как он выпрыгнул из вездехода, минуту или две отдыхал, потом привязал к поясу ледоруб, кирку, набил рюкзак точными инструментами и катушками медного провода.
Он пустился в путь со спокойным видом и отыскал стоножку, которая и была целью его путешествия. Это была юная стоножка, размером с большой холм Земли, и она лежала неподвижно, поджав под себя ноги. Она либо спала, либо выжидала окончания какого-то метаболического процесса. Жерг Хазель начал восхождение на стоножку, словно это была обычная ледяная стена. Он рубил в кристаллическом панцире животного ступеньки и медленно лез вверх, ибо имел дело с исключительно твердым материалом. Делая это, он шептал про себя текст Конституции, отпечатанный на грязном куске бумаги, лежавшем в одном из его карманов под скафандром, который он не мог сейчас ни достать, ни развернуть и который бы тут же сгорел в атмосфере Урана, несмотря на холод и отсутствие ветра. Быть может, он придавал этим словам почти магическую силу; во всяком случае, в этот момент он ощутил веру в возможность успеха своего предприятия: «Радость била во мне ключом, но не радость от уже совершенного, а радость от того, что меня ждало в будущем».
Он без колебаний направился к голове стоножки, к месту, где панцирь имел три роговые пластины, позволявшие животному выбирать направление и обходить препятствия благодаря эффекту электрического конденсатора, то есть то были его глаза и уши, его осязание, вкус, обоняние.
Он внимательно изучил анатомию стоножки по репродукциям, изготовленным по единственному разделанному экземпляру, и, когда принялся сверлить отверстие, не ошибся. Он в свое время изучал медицину и умел выполнять работу такого рода, хотя, наверно, ему скорее бы пригодились навыки шахтера, а не хирурга, ведь оперировать приходилось гору. Он несколько раз использовал небольшие заряды взрывчатки, но животное не проснулось. В какой-то момент он даже решил, что оно мертво, но его температура все же превышала на несколько десятков градусов температуру атмосферы, а значит, страхи Жерга не имели под собой основания. Наконец он изготовил отверстие глубиной в два метра и один — в диаметре. Чем ниже он спускался, тем легче становилась работа, ибо он уже вошел в зону живых тканей с волокнистой структурой и мягкой текстурой; слои, предохранявшие организм стоножки от внешних условий, но он обрадовался, что добрался до них.
Теперь он приступил к операции с хирургической точностью. Он хотел ввести постороннее тело в нервную систему стоножки, чтобы контролировать ее сон и движения. Сделал он это виртуозно. Он знал, что нервная система стоножек отличается от нашей, что в ней происходят иные химические процессы, но ему удалось найти несколько главных центров и отключить их. Он получил власть над стоножкой. Относительная простота нервной системы животного помогла произвести буквально географическое оконтурива-ние основных нервных цепей. Делая это, он сравнивал себя с «этими насекомыми, которые справляются с куда большими по размеру личинками, чтобы накормить потомство».
Но он не был насекомым. Он изобретал сам, использовал опыт других людей. Он предпринял весьма опасную игру и знал это. Когда он ввел стальной стержень в двигательные центры стоножки, чтобы обездвижить ее, животное вздрогнуло, словно холм сотряс сейсмический толчок. «Я пулей вылетел из ямы, чтобы не быть зажатым и раздавленным, и ухватился за пластины и предусмотрительно вбитые колышки. Меня несколько раз подбросило в воздух, потом все успокоилось».
Он покорил стоножку. Он еще не заставил ее подчиняться воле человека, но главное сделал и мог оставить ее здесь гнить, ибо стоножка принадлежала ему. Думаю, он во весь голос прочел несколько статей Конституции, как, наверно, обращался к богам первый победитель мамонта или пещерного медведя.
После этого он оставил стоножку на месте и на вездеходе вернулся на станцию. Перед уходом он заделал отверстие в теле животного легким пенистым веществом, служившим герметиком на станции и на звездолетах. Единственными следами его работы были две медные проволоки, свисавшие на бок животного, через которые он мог подавать ток на нервы стоножки, чтобы побудить ее к движению.
