Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1970 год
— Считаешь? — интересуется Борис.
— Уже рассчитал, — отвечает Зотов. — Боевая высота — тысяча пятьсот метров. Курс — триста градусов. Пройдем под углом к посадочной полосе.
Медленно текут минуты полета. Медленно «скребет» самолет высоту.
Внизу едва заметный свинцовый блеск. По нему угадывается река. Борис поворачивает к реке. Где-то на другом берегу Бобруйск. За ним вражеский аэродром — цель. Борис прибирает обороты двигателя. Теперь его рев сменяется негромким бормотанием. Николай Зотов приник к прицелу.
— Десяток градусов влево! Так держать!
Борис смотрит только на приборы. Внизу, в чернильной темноте, растворен город. На звук мотора поворачиваются «уши» звукоуловителей, и расчеты фашистских зенитчиков лихорадочно высчитывают скорость, высоту, дистанцию... Надо успеть.
Вспышки фотобомб следуют одна за другой — серией. Борису даже кажется, что он ощущает щелчки затвора фотоаппарата — так натянуты нервы.
А земля уже изрыгает огонь зениток, вспыхивают лучи прожекторов. Борис увеличивает скорость и со снижением уходит на запад, во вражеский тыл, чтобы сбить с толку противника. Маневр удался. Прожекторные лучи шарят на востоке в пустынном небе. Туда же направлен заградительный огонь.
— Повторим заход с обратным курсом, — предлагает Борис. — Для гарантии.
— Снимки должны получиться, Борис, — отвечает Зотов,.
— И все же надо повторить! Завтра пойдут сюда штурмовики и истребители. И эти снимки спасут не одну жизнь!
Вновь огненные хлысты пулеметных очередей хлещут небо. Прожекторы мечутся из стороны в сторону — и вдруг один натыкается на самолет, к нему присоединяются другие...
В ослепительном свете прожекторов Борис теряет чувство самолета — то особое чувство, когда летчик ощущает самолет как продолжение своего тела. Даже перед нацеленным объективом фотоаппарата каждый человек чувствует себя скованным и будто деревенеет. В мертвящем свете прожектора к этому, но значительно усиленному, ощущению прибавляется еще одно — летчик чувствует себя будто обнаженным, выставленным всей земле на обозрение. Считанные секунды полета превращаются тогда в часы. В такие минуты, чтобы вернуться в реальный мир, необходим контакт с человеком. Любое слово восстанавливает утерянное равновесие.
— Вот гады! — кричит Борис. — Засветят нам пленку!
— Не засветят! — смеется Зотов. — Зато вся оборона как на ладошке! Снимаю, Борис!
— Давай!
— Порядок! Можешь отворачивать!
Борис молчит. Самолет идет по прямой, медленно теряя высоту.
Остаются позади лучи прожекторов, стихает огонь зениток...
На какие-то секунды запоздала наша случайная атака. Плексигласовый козырек кабины штурмана покрывается темными пятнами...
— Борис!
Самолет идет со снижением. Николай Зотов берется за штурвал в своей кабине, чтобы вести самолет, и ощущает на нем непомерную тяжесть...
— Борис!
Встречный поток воздуха размазывает по козырьку темные пятна в полосы. Они струятся к краям козырька, и ветер забрасывает капли в кабину Зотова. Штурман ощущает на губах солоноватый вкус крови...
Он мог не лететь...
2
День и ночь идет подготовка к наступлению. Каждую ночь полк получает боевое задание. Через Днепр — единственный железнодорожный мост, занятый фашистами. По нему подвозят войска, технику, боеприпасы. Узкий плацдарм на левом берегу Днепра острым клином вошел в линию фронта на стыке двух наших армий и не на шутку беспокоит командующего фронтом генерала Рокоссовского: ударят фашисты в тыл нашим войскам — и сорвут намеченное наступление. Для ликвидации плацдарма необходимо уничтожить мост.
От моста поднимается стена заградительного огня. Самолеты прорываются сквозь нее, сбрасывают бомбы, а мост стоит нерушим, и по нему идут эшелоны.
Полк теряет экипажи, самолеты, а мост цел. Бомбы лихо проходят в просветы между металлическими фермами, либо вырывают небольшие куски балок; саперы противника тут же наваривают новые фермы — и по мосту вновь идут эшелоны.
Уничтожить мост во что бы то ни стало! Это приказ фронта.
...Неизвестно у кого, у Николая Нетужилова или у штурмана эскадрильи Владимира Семаго, с которым он сегодня летит, родился этот простой и донельзя дерзкий план. До выполнения его необходимо держать в тайне. Командир полка, хоть он не менее других заинтересован в уничтожении моста (к тому же его поминутно теребят из штаба дивизии), узнав о замысле летчиков, наверняка запретит операцию — она слишком рискованна для экипажа. Поэтому лишь после того, как оружейники, подвесив бомбы к самолету, ушли, Семаго сам переставляет взрыватели на замедленное действие, а Нетужилов скрепляет бомбы между собой припасенным стальным тросом.
От КП в небо взвивается зеленая ракета — сигнал к вылету. Самолеты один за другим уходят к злополучному мосту.
Для выполнения задуманной операции Нетужилову надо снизиться до предела и пройти точно над полотном дороги. Тогда бомбы, связанные тросом, не проскользнут в просвет между фермами — и общий взрыв разрушит мост.
Самолет подходит к цели.
— Готов, Володя?
— Готов!
— За Бориса?
— За Бориса!
Нетужилов отваливает в сторону от боевого курса и начинает круто планировать, направляя нос самолета вдоль железной дороги. Навстречу желтыми брызгами летят светлячки. Встреча с одним из них достаточна для того, чтобы самолет превратился в обломки. Но до крови закушена губа, до предела натянуты нервы, а глаза видят только мост. Только мост!
Владимир отвернулся от бесполезного на такой высоте прицела и вслух отсчитывает высоту:
— Пятьсот метров. Четыреста! Двести!
Ниже, еще ниже. Мост плывет навстречу, вырисовываются ажурные полудужья ферм.
Нетужилов включает бортовые огни — пусть видят штурманы самолетов, что летят выше, пусть, задержат руку на сбрасывателе бомб! А враги? Пусть тоже видят! Пусть... Все равно не скрыться от света прожекторов, не отвернуть от выстрелов. Самолет вышел на боевой курс.
Наверное, фашистские зенитчики озадачены видом самолета, идущего на мост с зажженными огнями. На секунды стихает огонь, но тут же обрушивается с новой силой. Теперь большинство зениток нацелено на самолет Нетужилова.
А мост горбатится, выгибается навстречу. Опадают водяные столбы разрывов, и слабеет огонь противника. Голубые пунктиры гулеметных трасс и яркие полосы реактивных снарядов исчерчивают небо над зенитными батареями врага — друзья-однополчане поняли маневр товарищей и прикрывают их своим огнем.
За хвостом глухо лопаются разрывы бомб. Взрывная волна догоняет самолет, и он подпрыгивает на ее упругом теле. Страшная боль в ноге. Глаза Николая затягиваются багровым туманом...
— Бери управление, Володя, — едва выдавливает короткую фразу Нетужилов. — Бери...
На КП настойчиво пищат зуммеры полевых телефонов.
— Венера, Венера, я — Ястреб! — вызывает Тося штаб дивизии. — Товарищ гвардии подполковник, Венера на проводе.
Командир берет трубку.
— Венера? Товарищ тридцать первый? Докладывает
Ястреб-один. Цель накрыта! Так точно. Все на базе. Тяжело ранен лейтенант Нетужилов. Есть! Приступаем! Хорошо. Передам. Служу Советскому Союзу!
Командир осторожно, будто очень хрупкую вещь, кладет трубку на стол рядом с Тосей и легким движением пальцев касается ее волос.
— Вот так, дочка... Война. И спрячь слезы! Еще много людей не дойдет до победы. И нелегок к ней путь...
Командир поворачивается к летчикам.
— Товарищи! Командир дивизии за мост объявляет благодарность. Сегодня утром войска Белорусского фронта переходят в наступление! Приказано ударить по переднему краю противника, проложить путь пехоте. По самолетам!
3
Сегодняшней ночью опять предстоят боевые вылеты. Где-то скопились танки противника, где-то концентрируется пехота врага, и полку поставлена задача нанести по ним удар. Недавно село за горизонт солнце, в небе разлит лимонно-желтый свет луны, и поэтому кажется, что еще не окончился день. Почему-то болят глаза, будто в них насыпан песок. Так уже было. Под Сталинградом, когда не было времени выспаться. Та же резь в глазах, то же ощущение песка... И вроде стало темнее. Я смотрю на луну. Нет, небо не подернулось облаками. Значит, испарения с земли начинают сгущаться, и образуется дымка.
— Как находишь видимость? — спрашиваю Ивана Шамаева; сегодня он идет со мной на задание.
— Отличная! И луна в полную морду! Как днем.
М-м-да!.. Откуда взялась эта дымка перед глазами? Наверно, надо отоспаться.
— А сам ты что, не видишь? — спрашивает Иван.
— Вижу, но... при полной луне, если появятся перистые облака... Будем заметны на фоне облаков.
...Туман. Туман перед глазами. Самолет нацелен носом в туманное небо. Почему в туманное? Луна... Наверное, в ее свете растворились огни старта?
