Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 04
Позднее рев лодочного мотора вспугнул сон Марины на несколько секунд. Зачем они туда собираются? Ведь опасно! Однако тырканье движка стало ровным и затухающим; моторка отчалила. Основательно разбудил Марину нудный комар. В то время уже выгоревший желтоватый брезент палатки пронизывало высокое солнце, и было светло и душно. Приставучий комар зудел поблизости. Марина поймала его и тщательно растерла в ладони: «Такой маленький, а уже гад!».
Она раздернула шлицы палатки, выглянула, щурясь от солнца.
— Каша уж готова, — приветно крикнула ей от раскочегаренного костра Валентина. — Иди сперва искупнись. Вода теплая.
Вдоль речного русла золотились блики. Солнце уже нагрело прибрежный песок, и ступать на него босыми ногами было приятно. Марина в купальнике вошла по колено в воду, мягкую, со свежей прохладцей, наклонилась, плеснула из пригоршней на плечи, на спину. В это время послышался негромкий рокот: вдали, на стремнине, замаячило пятно. Лодка.
— Может, наши едут? — крикнула Марина сестре, которая ниже по течению драила с песком эмалированные миски и кружки.
Валентина оторвалась от дел, приложила ко лбу ладонь козырьком.
— Нет. Не они, — сказала уверенно.
— Пора бы им приехать.
— Давно бы пора, — согласилась Валентина, принимаясь опять за мытье посуды.
Тут Марина вспомнила странную, неизвестно откуда навеянную вчерашнюю тревогу по поводу нынешней рыбалки, вспомнила, что поутру ей хотелось удержать Сергея. «Зачем мы их отпустили? Глупые бабы! — самоуничижительно подумала Марина, укорила и Лёву: — Вечно этот шелопут смузыкает на приключения. Ему что, он бессемейный. Броди где попало». Купаться расхотелось: Улуза показалась недружелюбной, затаившей угрозу.
Прошел час.
Затем в бесплодном ожидании истлели еще два часа. И еще два. Солнце миновало зенит, покатилось к западному причалу.
— Если мотор поломался, то на буксир бы напросились. Или на веслах бы уж дошли, — раздумчиво взвешивала Валентина.
— Вдруг с ружьем в лес поперлись? Заблудились? — выдвигала свою версию Марина.
— Да, считай, блудиться-то здесь негде. Таежных лесов поблизости от старицы нету. Что-то стряслось. Не рыба же к ним косяком прет. Неужель где-то загудели в дороге?
— Твой Сан Саныч человек взвешенный, серьезный. Такой загула не позволит.
— Он в одиночку серьезный. В стае мужики — тот же детсад, токо в штанах у них подлиньше…
Марина хмыкнула, рассмеяться не хватило настроения.
В наступившей тишине, по которой временами строчили из травы кузнечики, еще больше скапливалось тревоги. Солнце клонилось к горизонту, и отблески на воде стали красноватыми. Иногда солнце пряталось в толстых облаках, и Улуза тускнела, замирала в предчувствии то ли грозы, то ли бури. Марина лежала на траве ничком, упершись подбородком в сложенные перед собой руки. Смотрела на реку отстраненно, не вглядываясь вдаль. Какая-то беда, казалось, уже непоправимо свершилась, только весть о ней где-то застряла и пока не дошла. Пожалуй, Марина даже бы не поверила, если б ей кто-то сказал, что несчастье миновало Сергея, что он сейчас цел и невредим. Ее болезненные представления о примнившейся беде отрывали от действительности — отрывали настолько, что она уже с тайным и жутким удовольствием представляла себя вдовой… Мысли в диком искусе забегали настолько далеко, что она видела себя в черном платке, в трауре, у гроба мужа, рядом с ней Ленка, которая трет кулачками свои слезные глаза. В душу приходило раскаяние за вину перед Сергеем, хотелось вдоволь исказнить себя, настрадаться, выплакаться. Зато потом, искренно отмучившись, пройдя чистосердечные страдания, обрести независимость от мужа; как положено, год честно повдовствовать и наконец связать судьбу с Романом, никого не предавая…
— Есть будешь? Целый день без обеда сидим, — спросила ее Валентина.
— Не хочу, — слегка осипшим, скорбным вдовьим голосом ответила Марина.
— Давай хоть чаю попьем. Чего из-за них голодать! — Валентина повесила на треногу над костром походный котелок, бросила на головешки сушняку. — Если живы — никуда не денутся, приедут. Если не живы — знать, тому и быть, воля Божья! — сказала она громко, уверенно. И тут же осеклась: — Через час не появятся — пойдем до ближайшей деревни, попросим мужиков на лодке до старицы съездить.
Марина не откликнулась, по-прежнему лежала, упершись подбородком на руки и глядела на белый песчаный мысок, который омывали мелкие речные волны. Валентина подула на тлеющие головешки — сосновые сухие ветки вспыхнули. Запахло смолистым дымом. Длинная рыжая хвоя быстро занялась летучим пламенем, затрещала. Сквозь этот треск и просочился гул с реки — дробно-частый, оборотистый шум двигателя.
— Едут! — тихо воскликнула Валентина.
Марина стремительно поднялась с земли, но тут же замерла. Она не могла поверить в долгожданный нарастающий шум над рекой.
— Они едут! — убежденно повторила Валентина и широко пошагала к берегу.
Ни радости, ни облегчения в душу не пришло — Марина застывше стояла на месте. Она не могла поверить, что все ее страдания так бесполезно кончились. Значит, всё впустую? Всё благополучно? Значит, нет никакого смысла в том, что изводила себя в ожидании? И конец всем горьким и сладким расчетам на будущее?
Моторка приближалась, отчетливо стала видна троица мужиков. Наконец, лодка круто забрала к берегу и с заглушенным мотором направилась к песчаной косе. Шурша днищем по песку, вползла по инерции носом на берег. Марина еще не разглядела Сергея, но вдруг с ужасом догадалась: он пьян! Еще не различив его лица, она живо увидела присущую хмельному мужу краснину лица, осовелость глаз, полуоткрытый рот, неловкие движения рук — как грабли…
Лёва, вероятно, для самообороны, остался в лодке, склонил курчавую голову к мотору, стал над ним копошиться. Сан Саныч и Сергей неуклюже выбрались на берег. Валентина громко, на высокой ругливой бабьей ноте стала отчитывать мужа:
— Вы чего обещали? Когда собирались приехать? Вечер уже! Скоро солнце зайдет. Бросили нас, двух баб… А вдруг приехал бы кто? Пристал бы к нам? Шпана бы какая… Нализался, как свинья! Глаза твои бесстыжие!
— Ну чего ты, Валь, завелась? Задержались маленько. Родню у Лёвы встретили, — замедленно-пьяным голосом оправдательно лепетал Сан Саныч.
— Родню? А я тебе не родня? Чужая? Сволочь ты хорошая! А еще учитель! — чихвостила Валентина.
Марина, не сходя с прежнего места, глядела в костер. Но костра она не разбирала. Каждая клетка в ней дрожала от брезгливости — к ней, шлепая высокими голенищами болотных сапог, с елейно-виноватой улыбкой на пьяном небритом лице, которое она видела не видя, приближался Сергей. «Я-то… переживала… Из-за кого? Боже, из-за кого! Белых кувшинок он привезет. Предаст, бросит. На стакан вина променяет!» — лихорадили ее горькие чувства.
— Ты не сердись, Марин. Вышло так, — разводя руками и растягивая слова, заговорил Сергей. — Нас там, понимаешь…
— Я всё понимаю! — Она дерзко и презрительно взглянула ему в лицо и еще больше ужаснулась: «Из-за кого?» — стучало в ее висках. Он показался ей отвратен: лицо обрюзглое, небритое, веки красные, набухшие, голос хрипучий, прокуренный.
— Да чего ты, не сердись, — снова замямлил Сергей, подшагнул к Марине, протянул руки. — Грех невелик.
— Уйди! — Она вся задрожала, губы запрыгали. Она еще острее, глубже увидела сейчас мужа, пьяного, с грязными руками, с чумным взглядом… «Да! Да! Да! — мысленно кидала она ему в лицо. — Я любила Романа! По-настоящему любила Романа! Я и теперь его люблю! И буду любить! А тебя…» До нее дошел запах сивушного перегара, запах горького табака, и тут что-то внутри совсем сорвалось с катушек, сошло с рельсов, полетело в тартарары. — Я ненавижу тебя! Ненавижу! — Со всего размаху она врезала ему пощечину, сильно, так что он пошатнулся и чуть не свалился с пьяных, ослаблых ног. — Уйди! Уйди-и! Уй-ди-ии! — уже не говорила — почти шипела в истерике Марина. Но вопреки своему «уйди!» бросилась прочь сама. От костра, от палаток, от лодки, от людей. Бежала вдоль берега неизвестно куда, что-то шептала трясущимися губами.
* * *Причина, по которой мужики заторчали на рыбалке, оказалась проще пареной репы. На старице поставили в нескольких заводях небольшие сетки, прошлись с бреднем, впоперек перегораживая неширокое обмелелое русло. Поймали двух подлещиков и одного окунька. Бросили зазря мочить ноги, стали складываться в обратный путь. Тут подвернись пара мужиков, шагают с удочками, тоже уже отрыбачились: улову — три ерша. В одном из мужиков Лёва и признал родственника, однофамильца, двоюродного брата матери. Он жил по-прежнему в родной деревне, поблизости. С ним оказался его сын, военный, подполковник, приехавший погостить. Лёва и того и другого не видал «годов сто»… Сперва выпили бутылку самогона, которую прихватил с собой Сан Саныч. Потом съездили за литрой водки в деревню, что была ближе всех, порешили из совместного улова сварганить уху на берегу. Снова сгоняли в деревню в магазин: денег у отпускника военного пока хватало. Выпили, испробовали ухи из скудного улова, пора и восвояси. Да случись незадача: мотор на лодке забарахлил. Пока искали инструмент, пока продували карбюратор, пока спорили спьяну, в чем поломка, — время шло. Под конец захотели взять еще бутылку: на самый последний посошок. Время опять шло. Благо ружье, которое захватил Лёва, не расчехляли и по пустой посуде дробью не шпарили. А что бабы будут ворчать и ругаться… Так им разве когда угодишь? Они волю мужикам всегда норовят срезать!
