Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1971 год
За четыре года, прошедшие после моего первого приезда в Гвиану, Кайенна совсем не изменилась. Под палящим солнцем я брожу по выщербленным мостовым гвианской столицы. Проезжающие машины поднимают облако пыли, которое долго висит между деревянными домишками, похожими на декорации к ковбойскому фильму.
В середине дня улицы пустеют — священный час сиесты. Я тоже лежу под кокосовой пальмой на берегу моря, созерцая, как грязные волны лижут горячий песок. Умиротворение. Покой. Ничто не предвещает ожидающих меня событий.
С помощью рекомендательного письма мне легко дают в префектуре разрешение на поездку к индейцам племени уаяна. Об остальном я умалчиваю. В путь мне выходить через неделю. Пока я снимаю виды Гвианы.
Автобусик, ныряя, словно катер, по пыльным проселкам и старым полуразвалившимся мостам, доставляет меня в небольшие креольские деревушки, где люди вынуждены жить за противомоскитными сетками: эти болотистые места кишат москитами.
Раздавив несколько змей, неосторожно переползавших дорогу, мы въезжаем в Сен-Лоран. Это большая деревня на берегу реки Марони, служащей естественной границей с Суринамом.
Здесь меня ждал приятный сюрприз — встреча с Андре Конья, молодым лионцем, долго жившим среди индейцев уаяна. Я давно мечтал с ним встретиться.
Я увидел загорелого молодого человека, стремительно выходящего из кафе.
— Андре Конья?
— Да.
— Я Ришар Шапель.
Во время нашей беседы он увлеченно рассказывает об индейцах уаяна и объясняет, почему решил остаться с ними. «Надо спасти индейцев от «цивилизации», которая несет им главным образом алкоголь и новые губительные болезни», — говорит он. Я раскрываю ему свои планы и предлагаю вместе отправиться через неделю к индейцам уаяна. Он относится к этому весьма сдержанно; выражение его лица не оставляет сомнений: он не доверяет путешественникам. Я стараюсь, используя все аргументы, переубедить его. В конце концов он соглашается, но все еще не очень охотно.
...По обоим берегам реки высится мощная, кажущаяся неприступной стена джунглей. Оттуда доносится какое-то странное скрежетание. Звери? Птицы? Без труда мы преодолеваем на лодке несколько небольших порогов и к полудню оказываемся в виду индейской деревни Марипасулы, расположенной на вершине холма в месте слияния двух притоков.
Индейцы, привлеченные шумом мотора, высыпали на берег и смотрят, как мы причаливаем. Их черные шевелюры, ниспадающие на выкрашенные в красный цвет плечи, придают им необыкновенно живописный вид. Мое снаряжение весит все же немало, и мне приходится сделать несколько заходов, чтобы перенести свой багаж в главное карбе деревни. Карбе — дом без стен; крыша в форме сплетенного из лиан купола лежит на деревянных столбах, меж которых индейцы натягивают свои гамаки. Подобное жилище годится лишь на то, чтобы укрыться от дождя. Я подвешиваю свой гамак в центральном карбе, где, похоже, никто не живет, и иду к Андре. Он раздает индейцам привезенные лекарства. Тех эта процедура, видимо, очень забавляет, и они подкидывают на ладони таблетки, прежде чем принять их.
С наступлением темноты возвращаются и индейцы, уходившие на охоту или рыбную ловлю. Они задают десятки вопросов, но отвечать мне очень трудно, поскольку на языке уаяна я знаю лишь несколько слов.
Группа мужчин сидит вокруг костра, и отблески пламени придают их лицам отрешенное выражение. Время остановилось для них и для меня... Спотыкаясь и запинаясь, спрашиваю, не согласится ли кто-нибудь из них отвезти меня на лодке к Верденскому порогу, откуда Раймон Мофрэ углубился в джунгли. Разумеется, я не раскрываю пока индейцам свой план продолжить путь от порога в одиночку. Я просто задаю вопрос. Они долго размышляют, потом тихо переговариваются, похоже, совершенно не обращая внимания на меня. Я их не тороплю: мне известно — таков обычай. Наконец один из них, Маликумане, оборачивается ко мне н говорят, что они согласны довезти меня к началу Дороги эмерийоиов. Лодочников будет двое — Паласизи и Типуа.
17 сентября 1967 года. Паласизи слегка толкает лодку и запускает мотор.
Селение исчезает за поворотом реки, и я машу рукой, прощаясь с Андре и цивилизацией. Закуриваю сигарету и, сидя на жесткой деревяшке, рассматриваю непроглядную стену джунглей, откуда доносятся пронзительные, словно о чем-то предупреждающие вас крики.
По мере того как день медленно угасает, лес пробуждается, готовясь к ночной жизни. К семи вечера справа от нас на вершине крутого, с заболоченными берегами холма появляется деревня. Я оборачиваюсь к Типуа.
— Вампи, — предупреждает он мой вопрос.
Это деревня племени эмерийонов. Большинство карбе — на сваях в отличие от жилищ индейцев уаяна. Эмерийоны в большинстве своем поразительно худы, болезненного вида. Племя вырождается в результате общения с креолами. Те вынуждают женщин эмерийонок заниматься проституцией, спаивают мужчин н подростков.
Вампи, вождь деревни, показывает мне место ночлега. Я укрываю свое драгоценное снаряжение (пошел дождь) и начинаю готовить ужин — суп, рис и бананы, которыми меня угостили америйоны. Ночь нежно окутывает лес. Вокруг меня собралось несколько больных индейцев. Их взгляды молят меня об исцелении, но я не врач. Самое большое, что я могу им дать, это несколько таблеток хинина, которыми снабдили меня в Марипасуле.
На следующее утро мы плывем по тихой воде реки Уаки. На горизонте медленно восходит солнце. Группка индейцев, без сомнения последние, кого мы встретим на реке, с удивлением смотрят, как мы проплываем мимо не останавливаясь.
Уаки гораздо уже своей предшественницы. Под кронами деревьев не хватает кислорода, нарастает удушье. Меня предупреждали об этой опасности, но одно дело представлять, а другое — ощущать. Уаки то выписывает излучины, устремляясь на запад сквозь высоченный лес, где нити лиан свиваются в причудливой формы сети, то превращается в одну сплошную песчаную отмель. В воду то и дело ныряют вспугнутые нами ящерицы и кайманы.
Река настолько обмелела, что Паласизи приходится встать на носу лодки и показывать, где можно проплыть. Вдруг он прыгает в реку и мчится по мелководью за какой-то зеленоватой тенью. Я едва успеваю достать кинокамеру. Индеец возвращается, крепко держа за хвост длинную ящерицу, которую с торжествующим видом протягивает жене. Я впервые вижу игуану и с любопытством рассматриваю это странное животное. Эпитет «странный» слишком слабо характеризует чудовище, которому гребень на спине, мешок под шеей и длинные загнутые когти придают совершенно законченный доисторический вид.
Игуана небрежно брошена на дно лодки, а мы выходим на песчаную отмель, где жужжит облако громадных ос. Не обращая внимания на насекомых, мой экипаж палками копает в песке ямы и упорно роется в них. Паласизи озабоченно засовывает руку почти по плечо, и его лицо озаряет улыбка: он вытаскивает белые игуаньи яйца.
Около десяти утра мы останавливаемся на нагретой солнцем песчаной косе и, пока я разминаю затекшие ноги, жена Паласизи свежует игуану. Через час жаркое из ящера готово. Вкус игуаньего мяса не вызывает у меня энтузиазма, и я отдаю свою порцию хохочущим надо мной индейцам.
Глупый француз — пренебрег таким деликатесом!
Около полудня произошла неожиданная встреча. Лес наполнило тарахтенье подвесного мотора, и на повороте реки скоро появляются две перегруженные Лодки. Сидящие в них пятеро креолов явно нам рады. Они рассказывают, что несколько месяцев искали в джунглях золото; лица у них изможденные, землистого цвета. Угостив их сигаретами, плывем дальше.
Я спокойно изучаю карту, как вдруг Паласизи и Типуа начинают кричать. В десяти метрах впереди какое-то лихорадочное движение. Это стадо пекари, диких свиней. Их по меньшей мере голов восемьдесят! Паласизи два раза подряд стреляет в свинью. Той все же удается вскарабкаться на другой берег, и она пытается пробраться сквозь лианы. Получив третью пулю, животное шлепается в воду. Выбираем песчаный островок с несколькими деревьями. Паласизи коптит свинину, а я обращаюсь к услугам Типуа и прошу его выковырять у меня из ноги колючки. Индейцы — специалисты по этим операциям. Типуа, ухмыляясь, вынимает из мешка огромный нож и начинает ловко выцарапывать мои занозы.
Закончив лечение, я натягиваю гамак между деревьями, а затем прилаживаю над ним свое полотнище из красного пластика, которое принимает форму маленькой палатки. После этого, с аппетитом поужинав мясом пекари, которое индейцы густо наперчили, я растянулся в гамаке.
20 сентября. Местами река углубляется в настоящий лесной туннель, и нам приходится ложиться на дно лодки. Укладываясь в очередной раз, я роняю фотоаппарат на залитое водой дно. Пытаюсь подхватить его, но поздно — пленка испорчена.
![Lilian kls - Красное и чёрное[часть 3]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)