Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год
Подошел следующий туземец и поднял ногу, согнув ее в колене.
— В щуп еще и встроен микрофон,— сказал человек в комбинезоне, вглядываясь в номер, вытатуированный на ноге бруухианина. Он медленно, отчетливо прочитал номер для компьютера и стал водить щупом над коричневой шерстью туземца в определенной последовательности.
— Невозможно представить, чтобы кто-то удрал с этой планеты, а потом захотел сюда вернуться. Сколько вам заплатили?
— Собственно говоря, готовится новое издание моей книги. Издатель захотел, чтобы я освежил материал.
Человек пожал плечами.
— Что ж... Если обратный билет в кармане... Хотите спуститься в шахту? Тогда вперед. Но внизу глядите в оба — они носятся как угорелые. Держитесь подальше от подъемника, и, если повезет, вас не затопчут.
Внизу было очень темно. Судя по звукам, вокруг кипела активная деятельность, но Кроуэлл ничего не видел.
— А, Айзек,— раздался человеческий голос в трех или четырех метрах от него.— Нет чтобы предупредить меня о своем приходе!
Во тьме вспыхнул фонарь, и луч его, подпрыгнув, остановился на Кроуэлле.
— Ну-ка, наденьте вот это,— Штрукхаймер передал ему защитные очки, оказавшиеся прибором ночного видения.
Кроуэлл повиновался, и тут же внутренность шахты проявилась перед его глазами: видеоизображение было окрашено в призрачные серо-зеленые тона.
— Почему так темно? — спросил Кроуэлл.
— Они сами попросили. Говорят, что при свете их движения замедляются.
— Боже милосердный! — Кроуэлл в изумлении взирал на лихорадочную суматоху вокруг.— На них глядеть и то устанешь.
Среди толчеи сновал взад и вперед маленький бруухианин и, поминутно уворачиваясь от столкновений, горстями разбрасывал по влажному полу пещеры смесь песка и опилок. Во всем ощущался какой-то необъяснимый хаотический порядок, словно детвора затеяла сложную игру, напоминавшую одновременно салочки, прятки и эстафетный бег.
— Знаете,— сказал Кроуэлл,— Вилли Норман считает, что снижение продолжительности жизни вызвано перенапряжением. Глядя на этот бедлам, я склонен с ним согласиться.
— Действительно, в шахте они трудятся как нигде. Особенно с тех пор, как выключили свет. Но я добился сокращения рабочего дня, чтобы хоть как-то компенсировать возросшую активность. Сколько часов в день они работали, когда вы их изучали в прошлый раз?
— Кажется, одиннадцать-двенадцать часов.
— А сейчас восемь.
— Серьезно? У вас такая власть над Компанией?
— Теоретически — да. По идее, они должны отдавать честь при моем появлении, поскольку концессию не закрывают только с молчаливого попустительства Комиссии здравоохранения, а я ее единственный представитель. Но, в сущности, я зависимый человек. Все в руках у Компании — людские ресурсы, энергия и вода, снабжение, почта... У нас «сердечные» отношения. Компания прекрасно знает, что, допусти она ошибку, тут же найдутся пять-шесть других концернов, готовых перехватить контракт. Кроме того, если мыслить категориями производительности труда, то Компания ничего не теряет, скорее наоборот. Сейчас работа идет в две смены, и суммарное суточное время работы шахт больше, чем раньше, общая выработка намного выше по сравнению с прошлыми временами.
— Любопытно. («Добро пожаловать в список подозреваемых, Уолдо!»). Таким образом, они работают, по сути, меньше, чем раньше, когда средняя продолжительность жизни была выше?
— То-то и оно. Вернувшись с работы, они сразу принимаются вырезать свои поделки. Кстати, вы деревню и не узнаете. Небоскребы...
— Небоскребы?!
— Ну, мы их так называем. Дома из местных материалов в дна, иногда в три этажа. Очередная загадка... В распоряжении бруухиан вся планета, они могут строить сколь угодно широко. Но откуда-то взялась эта идея расти вверх, а не вширь. Послушайте, а может, вам удастся выяснить, почему они так поступают? Здесь никто не смог добиться от туземцев прямого ответа.
А им для аборигенов что-то вроде народного героя, хотя не думаю, что кто-нибудь из патриархов дожил до нынешних времен с момента вашего отъезда. Они знают, что вы вызвали перемены в их жизни. И очень благодарны вам...
Было сыро и холодно. Кроуэлл поежился.
— За то, что приблизил их к «тихому миру»,— резко сказал он.
Окончание следует
Джо Холдеман, американский писатель Перевели с английского В. Бабенко и В. Баканов Рисунки Г. Филипповского
Табун кочует к Джайляу
В агон прямого сообщения прибыл в Аркалык днем. Светило солнце, кого-то встречали, из репродукторов звучал марш. Вокзал еще строился, и люди у вагона стояли выше чем по щиколотку в красной глиняной жиже. Надо было доставать из рюкзака сапоги...
Аркалык оказался небольшим, совсем новым городом. Пока я разыскивал гостиницу и управление сельского хозяйства, несколько раз из-за современных высоких зданий мне открывалась степь, уже начинающая зеленеть. И оттого, что степь была рядом, мне казалось, что близки и табуны лошадей, и товарищи-табунщики, с которыми я расстался зимой, что скоро начнется иная, чем в городе, жизнь.
На конный завод улетал вертолет и по указанию начальника управления сельского хозяйства прихватил меня с собой. В степи еще не кончилась распутица, саи были полны водой. Иного пути в табун, кроме как по воздуху, не было.
Несколько часов мы провели в Сарытургае. Директор конезавода принял меня как старого знакомого. А потом я оказался на зимовке, где пас отару овец Марвахат. Поблизости держал табун и Токай, с которым я успел подружиться в свой прошлый приезд. И в этот раз хотелось попасть в бригаду Токая, цель моей поездки была прежняя: я изучал жизнь табуна, наблюдая за работой табунщиков, запоминал традиционные приемы пастьбы, чтобы со временем сделать выводы, которые были бы полезны для животноводов.
Но никто из табунщиков не приезжал, и Марвахат взялся меня проводить.
Уже через несколько километров пришлось переправляться через сай. Сай был неширок, но довольно глубок. Тут Марвахат удивил меня ловкостью. Едва вода стала подниматься, он, не останавливая коня, встал на седло и так, стоя, пересек глубокое место. Мне такой номер был, к сожалению, не под силу...
После переправы мы дали своим коням волю, и они, поднимая головы, словно спрашивая у ветра дорогу, скоро нашли табун.
Откуда-то сбоку, с вершины холма, наверное это был его сторожевой пост, примчался жеребец. Он несся к нам красивый, как на картине,— распустив по ветру хвост, с трепещущей гривой. Однако, приблизившись, сбавил ход и пошел тем характерным ходом, каким демонстрируют себя жеребцы перед боем: высоко поднимая ноги, приподняв хвост и выгнув дугой шею. Обойдя нас вокруг, он как бы поставил точку первого акта представления: встал как вкопанный, потом несколько секунд рыл землю копытом и... устремился в атаку.
Подо мной был молодой жеребчик. Хозяин пастбища, судя по оскаленным зубам и прижатым ушам, собрался его укусить: он был уже в нескольких метрах. Я приготовил плеть. И вдруг жеребец развернулся тылом и, высоко поддав вверх задом, лягнул нас. Одно из копыт попало мне по колену. Попало вскользь, и брюки смягчили удар, а все же колено сразу онемело. Марвахат тотчас повернул коня мне на помощь, я тоже закричал: то ли от неожиданности, то ли стараясь напугать атакующего.
Но он не оставлял нас в покое, снова и снова сближался и, развернувшись с ходу, бил ногами. Мне ничего не оставалось, как разворачивать своего жеребчика задом. Тот пробовал отлягиваться, конечно, безуспешно.
Очень медленно, то и дело совершая круги, мы продвигались к озерку, у которого табунщики, по мнению Марвахата, разбили свой табор. Вдруг у какой-то невидимой нам черты жеребец оставил нас в покое.
Мы заметили человека, лишь подъехав к самому лагерю. Он спал, завернувшись в овечью шубу. Видно, дежурил ночью и теперь отдыхал. Как обычно на пастушеских стоянках, вокруг в беспорядке валялись вещи. Привычка к простору сказывается и в этом. Над вырытой в земле ямой на невесть откуда взявшейся в степи железяке стояли казан и два чайника. Рядом, сложенные горкой, лежали куски кизяка — для костра. Мы не стали будить табунщика. Подобрали валявшиеся среди вещей путы и, стреножив коней, пустили их пастись. Потом Марвахат развел под казаном огонь. Потянуло дымком, и, может быть, поэтому табунщик проснулся. Это был Тулибек.
Токай с Жылкыбаем прискакали только к вечеру, пригнали трех кобыл. Токай был все такой же: радушный, неунывающий и насмешливый. Здороваясь, пошутил:
— Тебя, наверное, жена не хочет любить, что ты все в степь бежишь?
— А ты почему бежишь? — спросил я.
— Я старый,— улыбнулся Токай.— Да и отец у меня говорил: «Земля пастуха ходит». Он, бывало, уходил с табуном на зимовку из Тургая в Кызыл-кум и Приаральские Каракумы, километров за пятьсот...
