Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1977 год
Приблизительно через километр охотничья тропа вывела нас к новой избушке. Но она принесла лишь разочарование. Сбитая из досок, кое-как, словно скворечник, сделанный равнодушной рукой. Ополовников отворачивается с горечью. Это, конечно, постройка недавних лет. Может быть, теперь охотникам нет нужды строить основательно? Дом стал ближе, моторка, вертолеты как бы сократили лесные пути, да и охотник, строя зимовье, уже не держит место в секрете, понимая, что это не только «его» угодья...
— Все это так, — сказал Александр Викторович, выслушав наши рассуждения. — Но главная причина кроется, на мой взгляд, в другом: человек уже давно простился с той жизнью, когда он должен был уметь все делать сам. И все-таки глубоко в тайге, я уверен, можно отыскать «подлинники»...
Уже ночью приткнулись к какому-то острову. Шелестит высокая, залитая лунным светом трава. Где-то в стороне сонно темнеют соседние острова — Усольцевский, Селенгинский.
Спят деревни посреди Ангары... На острове Усольцевском, в деревне Усольцево, под крышей своего двухсотлетнего дома, коротает ночь Дарья Ивановна Привалихина. Растревоженная дневным разговором с нами, быть может, вспоминает она, как пришла в этот дом девчонкой-хозяйкой, и удивляется про себя, что вот все, чем жила, вдруг оказалось интересным кому-то — и эти стены из сосновых бревен, и прялка, и гребни для чесания шерсти и льна, и рубель для стирки, и сеть с поплавками из бересты... И уже не такой острой кажется боль расставания с домом, но другая боль — о детях, не доживших, не дошедших до этих «чудных» дней, наполняет душу. И, комкая платочек, Дарья Ивановна тихо приговаривает свое постоянное, облегчающее: «Господь с вами, спасибо»...
Утром туман скрыл небо, берега, реку — казалось, мы утонули в его плотных, молочно-влажных волнах. Может, все, о чем думалось мне в эту лунную ночь, — просто приснилось? Но вот высветилось пятнышко солнца, мелькнул силуэт лодки и темная женская фигура в платке, уносящаяся в туман, к островам...
Чтобы подобраться к деревне Аксеново, пришлось на моторке пересекать протоку и долго идти под моросящим дождем по желтому пружинисто-влажному косогору. Избы на виду, рядом. Как всегда, пришло чувство тревожного ожидания: что принесет нам эта деревня? Радость или разочарование?
На береговом холме, там, где начинается длинная деревенская улица, врыта в землю скамейка. На ней сидит парнишка лет четырнадцати — крепкое румяное лицо, светлые глаза. У воды — моторка, две лайки лежат в лодке, нетерпеливо поглядывая на берег. На парне теплая куртка, сапоги, шапка-ушанка.
— На охоту собрался? — спрашиваю.
— Ну.
— А как же школа?
— Я уже восьмой кончил.
— И решил поставить точку?
— Ну, — парень смущен.
— Надолго уходишь?
— На два месяца, однако...
На улице много народа. Торопятся школьники, бежит бабка с буханками белого хлеба под мышкой (на ходу, углядев в нас приезжих, крикнула: «У нас самый лучший хлеб, идите в пекарню, вот она, рядом!»); идут парни в кепочках, в ковбойках (оказалось, здесь работают бригады по добыче смолы-живицы); едут на лошадях охотники с ружьями, с сумками-понягами за плечами. На нашем пути — и до Аксенова и после — встречались не раз такие крупные, плотно населенные деревни и поселки: Фролово, Паново, Недокура, Проспихино. Они не приносили нам обычно больших открытий (много новых домов, старые зачастую перестроены), но ощущение жизни после замерших полуобитаемых деревень возвращало в привычный ритм жизни, снова напоминало о цели нашей экспедиции.
На одной из улиц Аксенова Ополовников заприметил амбар в двадцать венцов с галереей на резных столбиках. Это ветхое строение сразу напомнило сказочные рисунки Билибина и надолго приковало наше внимание. Пошла привычная работа. Шандро и Чуласов тихо чертыхались: карандаш расплывался под дождем. Фарид, как всегда, молча, стрекотал кинокамерой. Леонов и Ополовников, приставив лестницу, поднялись на второй этаж и исчезли в темном проеме двери. Вскоре послышались их голоса:
— Ичиги детские... Седло деревянное... Острога. Ботало. Чаша из капа.
Возле амбара уже собрались люди, с любопытством посматривая на происходящее.
— Да берите, все берите, — говорила молодая женщина, хозяйка амбара. — К чему нам теперь это?
— Старьем интересуетесь? — спросил, проходя мимо, какой-то парень.
— Не старьем; а стариной, — отрезал Леонов, спускаясь с лестницы.
Тут из толпы вышла маленькая старушка с цепкими светлыми глазами:
— Мой, однако, тоже хорош.
И мы пошли за Екатериной Дмитриевной Карнауховой взглянуть на ее двор и амбар. Шумная орава ребятишек сопровождала нас. Когда мы останавливались, чтобы сфотографировать охлупень или крышу со свесом, ребята с удивлением примолкали. Они, похоже, никогда не задумывались, как много интересного в их деревне. Вот хотя бы этот простой наличник с «ногтевой» резьбой: выбитые долотом углубления заполняла тень; серебристая, сотканная из света и тени лента вилась вокруг окна... Мы шли мимо крепких изб и узорно сложенных в высоту ворот поленниц, по узким бревенчатым коридорам — между двумя рядами амбаров, и нам казалось, что ожила древняя, деревянная Русь. И вдруг, словно утверждая нас в этом ощущении, на нас глянуло... настоящее древнерусское окно! Оно находилось высоко над землей, на втором этаже амбара. Гладкие полуовальные затеем, сделанные топором, расходились влево и вправо от, окна словно лучи.
Окно было закрыто на поржавевшие, но крепкие еще задвижки.
— Видели «косящатое» окно? — напомнил Ополовников. — Так это еще старше.
«Косящатое» окно мы заприметили в деревне Фролово. Оно было обрамлено мощными гладкими косяками. Верхняя его колода, покрытая крупной резьбой, слегка нависала над стеклом и защищала его от дождя.
— Приросли что ль, не сдвинетесь? Во двор-то будете заходить? — подала голос Екатерина Дмитриевна.
— Так это ваш амбар?
— Ну.
— Так что ж вы нам сразу про окно не сказали?
— Да и то невидаль. Не у меня одной окошки таки.
Внутри амбара было чисто, пахло сухими травами. Лестница из цельной плахи с вырубленными ступенями вела на второй этаж. В углу была сложена охотничья снасть.
— У вас сын охотник?
— Да у нас все охотники, — говорит хозяйка.
Потом достает старое ружье, мешочек для дроби, натруски-пороховницы, протягивает Леонову:
— Ну, бери, однако...
Кежма оглушает нас, привыкших к речной тишине. Баржи, автобусы, грузовые машины. Районный центр. Пружинят под ногами деревянные тротуары. Знакомые избы, двухэтажные дома; грозди красной рябины мелькают вокруг. Непролазная осенняя грязь, взбитая колесами грузовиков. Посреди поселка, словно сторожевая башня, высится пожарная каланча. Где-то рядом с ней райисполком.
Владимир Ильич Привалихин, заведующий отделом культуры, сидел за столом, накинув на плечи куртку. В кабинете было холодно. Он пригласил нас присесть, включил рефлектор и стал расспрашивать об экспедиции. Потом порылся в папках, достал одну, протянул Леонову:
— В прошлом году здесь работали специалисты из Красноярска. Надо бы вам связаться с ними...
Леонов почувствовал заинтересованность в голосе этого худого, с простым рябоватым лицом человека и сразу загорелся.
— Уже сейчас многие объекты, годные для музея, выявлены. Важно, не откладывая, взять их под охрану, а то многих недосчитаемся. Потом надо думать о проекте музея, требовать деньги от строительства Богучанской ГЭС...
— Сделаем, — сказал Привалихин.
— Владимир Ильич, ведь Кежма тоже уйдет под воду... О каком же тогда музее думаете вы? — спросила я.
— Как о каком? — удивился Привалихин. — Конечно, о музее в Кодинске.
Выявить памятники, которые необходимо спасти, — часть дела и, пожалуй, наиболее приятная. Вывезти их из зоны затопления, сохранить, собрать, поставить — годы, если говорить о реальном положении дел, отделяют идею создания музея от ее осуществления. Более десяти лет рождается музей под открытым небом в 47 километрах от Иркутска. Но пока лишь одна усадьба поднялась на площадке. Хранятся, разобранные, бесценная башня Илимского острога, Казанская церковь из Нижне-Илимска, избы, мельницы... Хорошо еще, что хранятся под надежной крышей. А в Братске мокнут под дождем и снегом бревна усадеб, амбаров и мельниц, с таким трудом доставленные из зоны затопления Усть-Илимской ГЭС (1 Пятьдесят пять тысяч рублей было затрачено на то, чтобы вывезти десятки памятников народного зодчества, тысячи этнографических экспонатов и камень с рисунком древнего человека.). Замысел создания музея под открытым небом в Братске тоже насчитывает лет семь, не меньше; еще знаменитый Иван Иванович Наймушин, бывший начальник Братскгэсстроя, собственноручно составлял список экспонатов, какие, по его мнению, следовало взять в этот музей.
