Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1989 год
— Живо, портовая крыса, в Канцелярию Департамента.
— Сдать в экспедицию? — Матрос сверху вниз уставился на адъютанта.
— Нет, братец.— Егорьев прошелся перед матросом. Оглядел его зимний мундир портового ведомства, зеленую шинель, белые пуговицы и черные сапоги в белых разводьях мокроты. Матрос услужливо наклонился, подставляя для удара морду, но адъютант повел себя загадочно. Перчатки стягивать не стал и драться, похоже, передумал. Офицер и матрос одновременно каждый по своему поводу вздохнули. Матрос подумал: «Не стерва, господин лейтенант», а адъютант сказал вслух:
— И где тот олух, что все это придумал?
— Кого изволите вызвать? — не понял посыльный.
Но Егорьев махнул рукой, приосанился, надел треуголку, собираясь выйти.
— Пошел вон, братец. И отношением доставь бумаги самому Правителю Канцелярии.
Морской музей в Адмиралтействе. 19 февраля
— А, добро пожаловать, господин старший адъютант! — Бестужев радушно обнял товарища и сразу увлек его в свой кабинет, сплошь заваленный коллекциями и документами. Торсон заметил эту поспешность, вспомнил о давнем уговоре: «Никаких встреч в присутствиях».
— А я по важнейшему делу к тебе, Николай Александрович. И без сего важного документа не стал бы тебя беспокоить,— доверительно прибавил Торсон.
И пока Бестужев изучал бумаги, Торсон вспоминал все об этом удивительном человеке...
Ученостью своей и талантами Николай Бестужев известен был едва ли не всему Петербургу. Недавнее избрание его в почетные члены Адмиралтейского Департамента было признанием его заслуг географа, историка, литератора, художника. За семь лет Бестужев лишь напечатал свыше двадцати работ по разным отраслям знаний. Но для Торсона важен был совсем другой Бестужев. Тот, что его встретил как-то в «ученой республике» — так называли многие Вольное общество любителей словесности, наук, художеств. Бестужев представил ему своих друзей — непременного секретаря этого общества Аполлона Никольского и Кондратия Рылеева, Правителя канцелярии РАК, Российско-Американской компании. С тех пор прошло немало времени. Теперь нередко Торсон встречался с членами Тайного общества на квартире директора РАК... Откуда было Торсону знать, что всего лишь через год с лишком его друг Бестужев окажется на Кронштадтском рейде на борту линейного корабля «Князь Владимир». Над головой Бестужева сломают саблю, сорвут с его плеч офицерский мундир и все это бросят за борт. Да и сам Торсон навсегда окажется в Сибири...
— Ну, как тебе проект? — Торсон нетерпеливо ожидал мнения своего друга.
— Проект хорош лишь тем, что автор предлагает всюду метки ставить — до какого уровня вода стояла в прошедшем наводнении. Остальное помалу списано у разных людей, известных своей ученостью, от Франклина до Озерецковского. А вывод ошеломляюще глуп. Насколько мне известно, у лавочников да купцов на Васильевском острове при наводнении унесло десятки пудов всякого масла — и льняного, и оливкового, и конопляного. Однако что это изменило? Но глупость сия не без хитрости.— Бестужев показал строчки из проекта.— Смотри, автор предлагает выливать масло «для предотвращения наводнения» в самый его разгар. Полному дураку и то ясно, что падение уровня и без всякого масла начнется. Как думаешь, а не проказа ли это хитрющего Силы Андреича? — Бестужев искренне рассмеялся.
— Проверка состояния умов на простейшей глупости! Но замысел сей столь очевиден... Неужто в высших сферах...— Торсон замялся. Ему, монархисту, неловко было даже думать плохо об императоре, власть которого он собирался со своими друзьями ограничивать всенародным Вече или Думой...
— В том-то и дело, что в высших сферах глупцов и болванов значительно более, чем в низших, ибо нравы там диктуемы есть алчностью и подлостью. Потому, поверь, не до ума там. Суть их жизни в заботе о своих персонах и всем подлом племени, что кормится с их стола.
— Так что же с проектом? — спросил Торсон.
— Не в наших интересах вступать в пустые дискуссии. Дело само заглохнет. Думаю, старший Никольский, отец нашего Аполлона, искушен в таких делах. Сколько пустых и бесплодных прожектов рассматривал Департамент, не счесть. И этот с императорским вензелем... Наговорят много слов, прольют много воды и, судя по проекту, и масла. Наплодят кучу бумаг. И когда возвратится проект на круги своя, обросший справками, отзывами и протоколами опытов, всем станет легче. И тем, кто затеял сие пустозвонство, и тем, кто его творил. Ибо возрадуются они, что в немилость не попали и чинов не потеряли. Департамент, кажется, научен отпираться не тотчас, а постепенно. Так что обойдется. И кланяйся патриарху Департамента Никольскому. Старец сей имеет злой язык, но во многом справедливый...
Зал заседаний Адмиралтейского департамента. 20 февраля
Александр Сергеевич Никольский, действительный статский советник — старейшина Адмиралтейства. Окончив Духовную семинарию, он не стал пастырем для заблудших душ, а предпочел учительствовать в императорском воспитательском доме. Чины следовали без задержек — и вот уже он академик.
С 1805 года управляет делами Канцелярии Адмиралтейства. Непременные и почетные члены приходили и уходили, Никольский же неизменно оставался. Уже немолодой столоначальник «пересидел» многих за двадцать лет. К иным членам Департамента, именуемым непременными, привязался. Скажем, к Сарычеву. Мало того, что он вице-адмирал, как и Моллер, к тому же давно полный кавалер. Недавно орден Александра Невского получил, хотя и Моллера моложе. И Головкина Никольский ценит больше всех. Поистине, честный человек генерал-интендант, что бывает редко. Казнокрадам и ворам при нем тяжко живется. Да вот беда: Головнин пишет крамолу под другим именем: мичман Мореходов. Книга уже готова. Головнин показал ее Никольскому. Доверяет. Название вполне подходящее: «О состоянии Российского флота в 1824 г.». Как-то Никольский стал читать. И заливался краской от стыда невозможного. Головнин прямо писал: «В официальных бумагах не всегда можно всякую вещь назвать своим именем: откровенность такая, как известно, многим, сказать попросту, сломила шею». Это у Василья Михайловича вроде вступления. А дальше... Ненужные учреждения для «прокормления» иностранцев, бюрократизм, расхищение средств. Головнин сетует, что руки его связаны самой организацией адмиралтейского правления, потому от содержания оного большее расхищается, поскольку все не по делу идет. Вот и стоят корабли на приколе, гниют. А вот и самые главные строки:
«Если хитрое и вероломное начальство, пользуясь невниманием к благу отечества, хотело для собственной корысти довести флот наш до возможного ничтожества, то и тогда не могло бы оно поставить его в положение более презрительное и более бессильное, в каком он ныне находится».
Досталось и самому министру Траверсе, считавшему, что Россия — держава сухопутная и, значит, флот ей не нужен. Головнин писал: «Дерзко возражать людям, политикой занимающихся по должности, людям, украшенных пудрою и шитыми кафтанами. Но, как известно, не на всех тронах сидят Соломоны, то, не будучи убежден доказательствами, не считаю себя и обязанным слепо соглашаться с мнением, что истребление русского флота для России нужно»...
— Это сочинение увидит свет уже после нас,— сказал Никольский Головкину,— дай бог, чтоб тогда в пользу это пошло...
Кто мог предположить, что для публикации правдивой «крамолы» потребуется 37 лет! Но в тайных списках рукопись Мореходова гуляла среди морских и неморских кругов столицы. Всякий, почитавший труд Мореходова, мог позабавить себя и посмотреть клоунов и фигляров воочию: подходи к главному подъезду Адмиралтейства к началу адмиральского часа (Предобеденный перерыв, во время которого на кораблях выдавалась водка. Сановники Адмиралтейства в это время отправлялись по домам, чтобы «выпить и закусить». Введен по распоряжению Петра I.) и лицезрей разорителей российского флота.
Овальный стол, покрытый зеленым сукном. Почтенные, строгие, реже моложавые люди. Нарядные сюртуки, яркие шарфы, золото эполет с шелестящей бахромой. Треуголки, кивера, высокие собольи и лисьи шапки на большом низком столе у самой двери обширной залы, выходящей окнами на галерный двор и Неву. Света, врывающегося в залу через высокие окна, как будто не хватает. Над серединой стола, в высоких узорчатых канделябрах горят толстые молочного цвета свечи. Листы бумаги с председательского стола, возвышенного над овальным, идут по рукам. Ближе к Сарычеву в парадных мундирах сидят непременные члены Департамента. В числе их Крузенштерн, его соплаватель капитан-командор Макар Иванович Ратманов. Головнин с крестьянским лицом и простыми манерами. Сюртук у него расстегнут, сигарой дымит нещадно. Особняком сидит капитан-командор Беллинсгаузен. Этот все пишет и пишет, старательно готовя отчет о плавании к Южному полюсу. Почетных членов намного больше. От самых молодых, капитан-лейтенантов Бестужева, Берха и Горковенко до престарелого статского советника Захарова. В Департаменте представлены все: и флагманы флота, и профессора, и академики разных частей науки...
