Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1989 год
Однако пока суд да дело, партии Рязанова в простое не стояли. Его соратник, компаньон Гаврила Машаров, за водку, за товар, задушевный разговор выведал у тунгусов, что далеко к северу, в междуречье Ангары и Подкаменной Тунгуски, лежат россыпи, где золота — лопатой греби.
Наученный столкновением на Хорме, Машаров повел дело очень тонко. Не враз пустился он с Бирюсинских россыпей за новым фартом. Вначале он неназойливо распустил — через хорошо обработанных тех же аборигенов — слухи, что изрядные, мол, самородки золота попадались им на реке Оке, что в 55 верстах выше Иркутска впадает в Ангару. Поскольку все хорошие участки на Бирюсе и Хорме были уже расхватаны, многие предприниматели решили проверить эти слухи. Тем более что сам Машаров, имевший тогда уже устойчивую репутацию удачливого, снял свои партии с разведок на Хорме и направил на Оку.
В считанные дни почти вдоль всей Оки развернулись старательские работы. Но в спешке — не упустить бы удачу — никто не заметил, что среди шурфовщиков нет ни одного из людей Машарова.
Он же отсиделся в тайге и, убедившись, что все увлеклись Окой, тихонько повел свои партии на север, скрытно переправился через Ангару у устья Тасеевой и прямиком направился на указанные ему места по притокам Удерея.
Вскоре разведка и добыча показали, что россыпи Удерея превосходят богатством Бирюсинские прииски.
В истории сибирской золотопромышленности Машаров известен более под титулом «таежный Наполеон». Из описанной эпопеи понятно, почему ему присвоен этот титул.
Золото приисков Бирюсы и Удерея потоком потекло на Санкт-Петербургский монетный двор...
А неугомонные купцы уже снова думали, куда вернее направить свои поисковые партии. Ученые мало что могли присоветовать — только начали переваривать неожиданно посыпавшиеся сибирские открытия.
Пораскинув маленько умом, купцы порешили, что от добра добра не ищут. Коль удерейские удачи случились при продвижении партии на север, туда и следует идти дальше, потому что золота там будет больше. Не правда ли, оригинальная и глубокая мысль? Самое удивительное — она оказалась полезной.
Определившись с направлением разведок, купцы ринулись искать знающих проводников. Быстрее всех удалось выйти на нужного поводыря опять-таки екатеринбургскому купцу — Зотову Титу. Подарила Титу судьба встречу с таежником, который, разомлев от выпитого, подобрев от подарков, сказал, что да, мол, знаю, в каких местах есть такие речки, где алтан через каждый шаг под водой выблескивает.
Вывел Зотова тот охотник прямиком на речку Октолик, где золото лежало — ну действительно как в сундуке отложено. Это там, в долине Октолика, был встречен легендарный пласт песку: из пробы в десять фунтов отмыли два с половиной фунта золота. Случай уникальнейший.
К середине девятнадцатого века енисейские частные промыслы давали свыше 600 пудов золота в год — почти половину всей российской добычи. И, что существенно, в два раза больше, чем давали тогда в год все промыслы казны и кабинета его величества.
Итак, дорогу к золоту сибирскому пробили, впереди других, ярые, удачливые екатеринбургские купцы. Им же обязан последовавший за этим промышленный бум, вспыхнувший в тех местах. Труда, упорства это стоило невероятного. Так и хочется назвать их героями. Но что-то останавливает. Что же? Ах да... Непривычность самого сочетания слов. Купец-герой.
Хотя, если вспомнить, в истории России есть немало великих деятелей из купцов, хотя бы нижегородец Минин-Сухорук, а в литературе лермонтовский Калашников. Но все же мы сызмала приучены к совсем иным определяющим купца словам. Лабазник, лавочник, торгаш... Или такие еще: купчишка, купчинко, купчик... Не правда ли — эти привычней? Уже и купцов-то в России нет, а пренебрежение к ним осталось. Откуда оно? Кто к торговым людям такое отношение выказать пожелал? Не простой, поди, лапотник. Тому купец и работу давал, и силу над ним немалую имел. Скорее те слова соскочили с языка людей высокого положения, которым эти самые купчишки дорогу перебегать стали — к власти, к наследственным теплым местечкам да положенным жирным кускам.
Много доброго России сделали торговые люди.
И сходивший за три моря Афанасий Никитин.
И наполнивший русским духом Калифорнию и Аляску Шелехов.
И множество других, трудами, инициативой и сметкой прирастивших богатство и славу Отечеству.
Думается, екатеринбургские первооткрыватели сибирского золота — из той же когорты.
Пробились-таки в калашный ряд...
Окончание следует
Лев Сонин
Атакуют косатки!
Древние баски сумели первыми по-настоящему организовать охоту на гигантских млекопитающих, заметив, что те не пугаются бесшумно подплывающих к ним предметов. Они подкрадывались на лодках к китам настолько близко, что можно было прицельно метнуть гарпун. Вот тогда раненый кит начинал свою дикую пляску — то выпрыгивал из воды, то уходил на глубину, то шел на лобовой таран лодки-убийцы, то пытался расколоть хвостом эту пляшущую на волнах скорлупку. Но это только после удара гарпуном. Киту хорошо известны природные его враги: косатка, белая акула, глубоководный кальмар. Для кита человек — не природный враг, кит может относиться к нему даже с некоторым доверием, пока не убедится в его коварстве.
Но у нас нет гарпунов, и на воде мы стараемся не шуметь. Поэтому киты вскоре проникаются к нам определенной симпатией, хотя в некоторых случаях их внимание просто пугает, когда им вдруг приходит в голову порезвиться в непосредственной близости от лодок. Бывало, кит всплывал прямо под нами и, пронеся лодку какое-то расстояние на своей могучей спине, осторожно погружался, бережно опуская посудину на воду. От таких прогулок у нас дух захватывало.
Доводилось нам быть свидетелями и своеобразных «парусных» гонок, когда кит, выставив хвост над водой, «ловит» им попутный ветер. Да не всегда удачно это у него получается, и тогда, обдавая нас тучей брызг и словно застыдившись своей неловкости, обескураженный «морской волк» некоторое время просто плавает, стараясь не особенно поражать нас своим навигаторским искусством.
Время от времени киты устраивают нечто вроде проверки связи: стоит одному из них каким-то особым образом пошевелить плавниками или хвостом, как тот, что находится поблизости, в точности повторяет это движение. За ним — третий, четвертый, и так — пока сигнал не обежит все стадо. Что-то вроде: «Со мной все в порядке, опасности нет. Передай дальше...» Такой же сигнал подает и кит, рядом с которым тихонечко качается на волнах наша лодка.
Нужно сказать, что отлив здесь достигает четырех километров. Но успех нашего предприятия зависит и от погоды, освещения, силы и направления ветра — и далеко не всегда нам удобно дожидаться прилива. То же самое случается и на обратном пути, когда погода вдруг начинает заметно портиться. Четыре километра тащить на себе надувные лодки с моторами, акваланги, аппаратуру, весла — занятие не из простых. Для этой цели мы приспособили было один из двух наших автомобилей-вездеходов. Но однажды случилось так, что, уставшие, продрогшие, мы слишком долго и неловко припарковывались к машине, и начавшийся бурный прилив заставил нас все бросить. До берега добирались уже на лодке. На следующее утро мы увидели машину, наполовину занесенную песком, она валялась, подставив небу проломанный бок. Не исключено, что один из наших китов слегка «боднул» ее этой ночью.
Добравшись до Пунта Норте — северной оконечности полуострова Вальдес, поворачиваем обратно, и в этот момент лоцман — наш проводник — указывает мне куда-то в сторону горизонта, но я никак не могу разобрать, что так привлекло его внимание. Мешает разлившееся повсюду слепящее отражение солнца. «Идут косатки,— говорит он.— Киты-убийцы...» Вот тогда и родилась идея снарядить экспедицию на Пунта Норте. Распрощавшись со своими китами, мы по суше направились к самому большому в мире лежбищу морских слонов — заповеднику провинции Чубут, что занимает часть полуострова Вальдес.
Пятьдесят километров пути прошли без приключений, повезло и с погодой — солнечной, безветренной. До нас явственно доносятся крики и рычание тюленей, хриплое посапывание морских слонов. Сейчас, когда ветер унялся, улеглась и желтая пыль — воздух стал особенно прозрачен и чист. Но вот настроение у всех не под стать погоде. Такое чувство, будто мы все уже заранее виновны в том, что тайным своим присутствием не сможем предотвратить ни одной из тех мрачных развязок, с которыми всегда связано появление косаток. Зрители, мечтающие запечатлеть на пленку наиболее выразительные — а значит, и самые драматические — моменты охоты животного, даже в науке известного под именем «o ca» — «приносящий смерть»... Муторно на душе, да и путь нелегок — топаем по песку и камням с ношей, основательно уже натершей плечи.
