Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год
Офицеры рассмеялись, и младший сказал:
— Здорово, чертовски здорово! Ну не удивительно ли, сэр, они не только язык выучивают, но ведь не поленятся и диалект какой-нибудь освоить.
Старший занялся какими-то бумагами.
— Ладно, Сэм, дадим тебе возможность доказать, кто ты такой. Мы не звери — не то что твои хозяева. Так откуда ты родом? Сейчас посмотрим, силен ли ты в топографии.
— Я как раз прореживал сегодня грядку турнепса в полвосьмого на ферме мистера Доджа в Хэлвешэме, когда прилетел один из этих эропланов и сел прямо на брюкву. Я ему — убирайся, мол, а тут из машины вылазит парень, направляет на меня револьвер и говорит: «Ты должен провождать меня... я...»
— Так, так, — прервал старший офицер, — все это очень хорошо. Ну а теперь скажите мне, где этот Хэлвешэм? Как зовут местного викария? Уверен, это вы знаете.
Старый Сэм потер подбородок.
— Его преподобие Дэвид Прайс, мистер, и это хороший, богобоязненный человек. Только вчера я отнес ему стручковой фасоли. А работаю я у мистера Доджа, он хозяин гринуэйского поместья, и еще у него, говорят, конный завод в Ньюмаркете.
— Чарлз Додж? — переспросил младший офицер.
— Ну да, Чарли Додж. Узнайте, знаком ли он со старым Сэмом Гейтсом.
И в этот-то момент старого Сэма пронзила великая догадка.
— Скажу больше, я даже знаю, где находится этот самый Пауль. Он работает садовником в... — Сэм нахмурил лоб и, помяв шляпу, вспомнил: — Майтено.
Старший офицер так и ахнул:
— Майтон-ан-от! Бог ты мой! С чего это ты взял, старик?
Сэм хотел рассказать о своем приключении и о том, что он слышал от немецких офицеров, но почувствовал усталость и, прервав себя на полуслове, сказал:
— У вас нету перекусить, сэр, и еще бы стакан пива? Я обычно в двенадцать обедаю.
Офицеры засмеялись, и старший сказал:
— Принесите ему поесть, Брэдшо, и бутылку пива из офицерской столовой. Старика мы пока задержим. Любопытная фигура.
Пока Брэдшо выполнял указание, старший вызвал еще одного офицера.
— Гейтсхед, — сказал он, — позвоните в генштаб, пусть возьмут садовника в монастыре, что на вершине холма, и сообщат нам.
Офицер козырнул и вышел, а через несколько минут старику принесли поднос с горячей едой, большую бутылку пива и оставили его одного в уголке комнаты. И уж он воздал должное угощению, оказал честь и себе, и своему графству.
Тем временем офицеры погрузились в свои дела. В комнату то и дело входили и выходили, разглядывали карты, неистово звонили телефоны. Гастрономическим операциям старого Сэма они не мешали. Он дочиста вымакал столовские судки и выпил все пиво до капли. Старший офицер не забыл предложить ему сигарету, но Сэм ответил:
— Премного благодарен, только я уж лучше трубочку.
— А, ну-ну. Дымите.
Он закурил, и клубы самосада заполнили комнату. Кто-то открыл второе окно, а молодой офицер, тот, который первым с ним заговорил, глянув на него, вдруг воскликнул:
— Не виновен, честное слово, не виновен! Такого табака нигде, кроме Норфолка, не сыщешь.
Прошел, должно быть, час, когда появился еще один офицер.
— Депеша из генштаба, сэр, — доложил он.
— Ну?
— Садовник из монастыря святой Элоизы арестован, есть все основания полагать, что это небезызвестный Пауль Юпертс.
Полковник поднялся и так и просиял весь. Он подошел к старому Сэму и потряс его руку.
— Мистер Гейтс, какой же вы молодец! Вы и представить себе не можете, что вы для нас сделали. Ваша честь восстановлена. Благодарное правительство, вероятно, отметит вас пятью шиллингами или крестом Виктории, или другой наградой. А пока — что могу сделать для вас лично я?
Старый Сэм почесал подбородок.
— Я хочу вернуться домой, — сказал он.
— Что ж, даже это можно устроить.
— Я хочу поспеть к чаю.
— В какое время вы пьете чай?
— В пять или около того.
— Ясно.
Добрая улыбка промелькнула в глазах полковника. Он повернулся к офицеру, стоявшему у стола, и спросил:
— Рейке, кто-нибудь летит сегодня через пролив с донесением?
— Да, сэр, — ответил тот. — Капитан Дженнингс вылетает в три.
— Попросите его ко мне.
Через десять минут вошел молодой человек в форме летного офицера.
— А, Дженнингс, — обратился к нему полковник, — тут есть одно дельце. Оно касается чести британской армии. Мой друг, вот он, Сэм Гейтс, прибыл из Хэлвешэма в Норфолке, чтобы передать нам важное сообщение. Я обещал ему, что он вернется домой к чаю. Вы можете взять пассажира?
Молодой человек вскинул голову и засмеялся.
— Господи! — воскликнул он. — Вот это дед! Да, пожалуй, смогу. Где это захолустье?
Достали большую карту военно-геодезического управления (отобранную у немецкого офицера), и молодой человек внимательно ее изучил.
Ровно в три часа старый Сэм, став теперь чем-то вроде героя, и довольный, что избежал неловкости, связанной с этим новым для него положением, опять устремился на «эроплане» в небо.
Без двадцати пять он высадился посреди брюквенного поля мистера Доджа. Веселый молодой человек пожал ему руку и полетел дальше, в глубь страны. Старый Сэм сел на землю и осмотрел поле.
— Хорошенькое дельце, доложу я вам, — пробормотал он и глянул вдоль рядов нетронутого турнепса. У него было в запасе еще двадцать минут, и он не спеша пошел вдоль грядки, которую начал утром, и закончил ее. Затем собрал инвентарь и двинулся домой.
Когда он огибал луг Стилуэя, из рощицы появилась с корзинкой на руке его племянница.
— Ну, дядя, — опять спросила она, — какие ноости?
И вот тут-то старый Сэм разошелся не на шутку.
— Ноости! — взорвался он. — Ноости! Чертова девчонка! Какие тут могут быть «ноости»? Шестьдесят девять лет живу я в этих краях, мотыжу, полю да присматриваю за овцами Чарли Доджа. Неужто я похож на этих людей из книжек, у которых что ни день, то и «ноости»! Или мало мне, что заработка хватает на хлеб и стакан пива и есть где приклонить голову, чтобы еще хотеть «ноостей», «ноостей», «ноостей»! Пойми ты наконец, половина всех бед в мире из-за них. Дьявол их забери, эти «ноости»!
И, повернувшись к девчонке спиной, пошел, пыхая трубкой, вверх по склону.
Перевели с английского Владимир Постников и Игорь Золотарев
Дагдан
Только очень талантливый народ может создавать такие ювелирные шедевры, какие мне приходилось встречать в долгих путешествиях по Туркмении. Серебряные и позолоченные украшения с сердоликом, цветным стеклом и бирюзой; пряжки, сложные держатели платков, височные кольца; пирамидальные серьги с подвесками, напоминающие чем-то порталы мечетей и медресе с прорезями в металле в виде узких арок и арочек...
Эта эмоционально активная роль украшений, так же как традиционная яркость одежд у жителей монотонных, часто «бесцветных» равнин, сложилась издревле и возникла, быть может, как противовес суровой природе, как символ самоутверждения. Человек, носящий великолепные украшения и яркую одежду, кажется издалека весенним огненным тюльпаном среди пустынной степи или маком в предгорьях... И здесь нельзя не заметить гуманистических начал народного творчества, так неразрывно связанного с поиском красоты в природе, и потому долговечного, и вместе с тем столь естественного, как щебет птиц, цветение трав или смена времен года...
Дагдан подарил мне на память мой друг художник Мамед. Это было нагрудное серебряное с позолотой женское украшение величиной с ладонь. Бывают большие дагданы, пожалуй, с десятилетнюю черепаху, и тогда их называют «пышбага-дагдан» — «дагдан-черепаха», а бывают и малютки: с фалангу пальца на руке. Нередко к бокам и нижнему краю дагдана прикрепляют на цепочках или узких пластинках, украшенных сердоликовыми глазками, подвески — «шельпе». И тогда дагдан называется — «шельпели-дагдан». Он кажется больше и нарядней. Дагдан Мамеда был как раз таким — изящным, с очень длинными цепочками и узкими подвесками, похожими, пожалуй, больше на рыбок, чем на щитней — беспозвоночных животных, которые появляются в лужах на такырах после дождей. Именно им подражают своей формой и даже рельефом наиболее распространенные в Туркмении «шельпе».
Смысл в этих подвесках, а вернее, в длинных стройных цепочках был. Я понял это сразу, когда прикрепил дагдан к одежде. Получалось, что это серебряный с позолотой большой жук; он как бы полз вверх, оставляя за собой струйчатый след, — как раз такой, какой остается на песке от ног работящего жука-скарабея. Я поразился искусству мастера-ювелира, так просто сумевшего создать иллюзию движения и тем «вдохнуть жизнь» в свое творение. Неожиданное маленькое открытие вызвало радость, удивление и невольно заставило меня вновь взяться за дагдан. Я стал крутить его в руках, присматриваясь к деталям.
