Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11
Гунар не на шутку испугался. Подобный страх он испытал, пожалуй, лишь однажды, когда семнадцатилетним юношей уехал из родительского дома учиться и стал жить один.
Больше недели он был в каком-то шоке. Ему представлялось, что он навсегда заточен в своей новой комнате, никогда больше не увидит отца и не найдет друга.
— Неужели какой-либо мой поступок, — медленно проговорил Гунар, — вызвал ваше неодобрение? Вы полагаете, моего дипломатического опыта в должности министра иностранных дел мало, чтобы представлять нашу страну в ООН?
Президент потер лоб и отвел глаза.
— Говорят, что вам являются какие-то грифоны.
— Но ведь я сам вам об этом сообщил.
— И вы не видите в этом ничего необычного?
— Вы предпочитаете считаться с мнением тех, кому это кажется странным? Друг мой, в наше время и не такое случается.
— Но ведь вы единственный, кто их видит.
— Разве это доказательство, что они не существуют?
В его голосе прозвучало внезапное раздражение. Он достал носовой платок и намеренно громко высморкался.
— Но если мнение делегатов для вас ничего не значит, проговорил президент, — вряд ли вы захотите с ними работать в дальнейшем.
— Напротив, — ответил Гунар, наклоняясь вперед, чтобы спрятать платок в задний карман брюк. — Я им нужен. Они не смогут обойтись без меня. Придет время, поверьте мне, когда каждый там, на конференции, увидит рядом с председателем это пророческое существо. Если бы вы видели его!
— Гунар! — Президент помедлил, прежде чем сказать. — Перед поездкой домой вам неплохо бы показаться хорошему психиатру. Они еще не все соблазнились тучными пастбищами Соединенных Штатов. Во Франции или Швейцарии можно еще, пожалуй, найти одного-двух толковых специалистов.
Гунар усмехнулся:
— Ну, им-то я тоже не особенно доверюсь, если они не смогут увидеть грифонов. Я ухожу в отставку. Ради вас. Это избавит президента от волнений и неловкости, связанных с моей особой. Можете назначить другого на мой пост.
Он хотел подняться с кресла, что подходило бы случаю, но не смог. Сердце его учащенно билось.
Приступы тоски в молодости быстротечны. Он вновь увидел отца, у него появились друзья, он вырвался из заточения комнаты и перед ним открылся мир… Недолго длится и одиночество разжалованного дипломата: он возвращается к людям, у него больше нет врагов…
Бывший дипломат отправился домой ночным поездом, и вместе с ним путешествовал грифон. Когда Гунар вошел в купе, тот уже дремал на сиденье. Орлиная голова была спрятана под крыло, другое крыло и лапа свисали до пола. Гунар сел напротив и в тусклом свете подрагивавшей от толчков лампы долго смотрел на грифона…
От станции до своей фермы Гунар добирался в повозке соседа, которого встретил на привокзальной площади.
— Вот будет сюрприз для госпожи Фрайс! — воскликнул сосед и тут же поинтересовался: — Надолго к нам?
— Я просто вернулся домой, — ответил Гунар, — только и всего.
— Устали на конференции? — спросил сосед, заметив грустное лицо и поникшие плечи дипломата. — И куда только идет мир?
Не ожидая ответа, он тронул лошадей с места.
Склонив голову на руки, Гунар Фрайс заплакал. Он не смотрел по сторонам, лошадь шла знакомой дорогой, утреннее солнце начало пригревать затылок.
Несколько дней Гунар вел себя так, будто и впрямь приехал на ферму отдохнуть. Возился с трактором, заходил в коровник. Неподалеку от дома был лес. Там прятался тихий глубокий пруд, куда Гунар ходил купаться. Уединенность пруда соответствовала его теперешнему душевному состоянию. Правда, начни он тонуть и звать на помощь, вряд ли кто тут услышал бы. Но после купания он ощущал чистоту тела и душевную гармонию. Когда Гунар шел из леса домой и видел вдалеке у фермы маленькие фигурки работающих там людей, сердце его охватывала внезапная нежность к ним.
Но однажды утром Гунар увидел на крыше коровника молодого грифона Он окликнул, и тот повернул к нему свою большую, отливающую золотом голову.
— Спускайся, — ласково сказал Гунар. — Чего тебе? Молока?
Когда грифон посмотрел на него и ничего не ответил, добавил:
— Мяса?
Грифон нагнул голову и клювом почистил когти.
— Спасибо. Я сыт. Не больше двух сотен лет назад пообедал четырьмя аримаспи.
* * *Жена хотела, чтобы Гунар повидался с сыном, собиралась вызвать Теодора.
— А может, мне лучше встретиться с ним в городе? Послушай, — вдруг воскликнул он. — Ты подала мне идею. Я выступлю перед студентами технологического института. Когда эти ребята, понимающие толк в науке, увидят моего грифона, это будет победа, поверь мне!
Алиса провожала его и плакала, Гунару тяжело было смотреть на ее искаженное страданием лицо. По другую сторону изгороди, вдоль которой они шли, двигался грифон. Он то бежал, то вдруг, едва не задевая крыльями землю, пытался лететь. «Неужели она не видит этого?» — удивлялся Гунар.
Наконец он остановился, обнял жену за плечи, отвел назад ее короткие пепельные волосы.
— Знаешь ли ты, что я люблю тебя?
— Да, — произнесла она сквозь слезы.
— Ничего страшного, если я съезжу, — сказал он. — Я делаю это для того, чтобы вернуться к тебе. А если не поеду, сможем ли мы так же любить друг друга?
Дальше Гунар пошел один, грифон большими прыжками догонял его. И так он в сопровождении грифона прибыл в столицу. Остановился Гунар в лучшем отеле.
В тот день он оделся как на ассамблею ООН: скроенный в Лондоне костюм прекрасного шотландского твида, белая рубашка, темно-красный шелковый галстук, черная фетровая шляпа и серые замшевые перчатки. Выйдя на улицу, он направился в парк, расположенный рядом с правительственными зданиями. Поднявшись на возвышение для флагштока, Гунар обратился к публике — бездомным беженцами, снующим туда-сюда посыльным, жующим свои обеденные бутерброды клеркам — с призывом обратить внимание на сидящего рядом грифона… Наступил вечер. Людская толпа завертела Гунара: одни спешили в кино, другие — на концерт… Его беспрерывно толкали, но он упорно пытался что-то рассказывать прохожим. Те, которым некуда было особенно спешить — кто нес, скажем заполненные бланки заказов на почту — останавливались. Ночью, когда улицы опустели, Гунар вернулся в отель. Грифон переночевал поблизости.
На следующий день в городе уже знали, что человек, выступавший в парке, это сам Гунар Фрайс, прибывший поведать о каком-то непонятном существе — то ли звере, то ли птице.
…Возле отеля стала собираться толпа. Многие взбирались на пожарные лестницы, крыши домов. Гунар произносил свою речь, стоя на широких ступенях, спускающихся в парк. Чрезвычайно обрадованный столь большим количеством слушателей, он говорил на этот раз с особой страстностью. Грифон, видимо, раздраженный толпой, вздрагивал каждый раз, когда Гунар упоминал о нем, и вдруг с клекотом взмыл в небо.
— Вы видите? — закричал Гунар, показывая на грифона. Гот бил крыльями, в раскрытом его клюве трепетал алый язык, а глаза пламенели в лучах послеполуденного солнца. Грифон парил некоторое время футах в тридцати над головой Гунара, затем поднялся и сел на карнизе соседнего здания.
Люди смотрели вверх, затем опускали глаза, и на их лицах отражалось недоумение. Никто, однако, не смеялся. Люди слушали серьёзно и внимательно, — помня, кем Гунар был прежде. Между тем, привлеченные толпой, появились ещё несколько грифонов. Они покружились и сели на крыши домов. На фоне светлого неба грифоны неотличимо напоминали изваяния.
Гунар Фрайс спускался по ступеням, и люди расступались перед ним. Он не упал духом. Впереди были другие города и другие слушатели. Особенно большую аудиторию он надеялся собрать в Нью-Йорке, штаб-квартире ООН.
Грифон к этому времени опустился рядом и следовал за ним. Гунар слышал хлопанье крыльев и клацанье когтей о камень. Грифон издавал гортанные звуки — что-то его тревожило.
От толпы отделились двое полицейских и направились к Гунару.
Шли они без особого желания. Им не хотелось пресекать данный факт нарушения общественного спокойствия и вмешиваться в дело, связанное с человеком такого высокого положения. Однако их обязывал к тому телефонный звонок самого Эрнеста Горгаса: «Задержите его, — приказал он, — доставьте во Дворец Правосудия и ждите дальнейших указаний. Действуйте корректно, уважая его права гражданина и помня, что он бывший дипломат».
— Гунар Фрайс, — сказал один из полицейских, — мы выполняем волю президента.
— А если я буду сопротивляться?
Второй полицейский коснулся его локтя, и Гунар подумал: «Они не смогут ничего со мной сделать». Он протянул руку назад, положил ладонь на плечо грифона и привлек его к себе.
— Выдержишь ли ты тяжесть моего тела?
Грифон кивнул, но глаза его стали тревожными.
