Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1981 год
В ночь с первого на второе августа они решили, что одному из них надо немедленно ехать в Воронеж к губернатору Петру Измайлову и там заручиться строжайшим предупреждением Никсону относительно точного исполнения инструкции.
Поехал Андрей Маслов, на месте остался Григорий Капустин. Сержант повез с собою также письма, чтобы отправить их в столицу по почте: свое — на имя вице-президента Берг-коллегии Зыбина, Григория Капустина — в адрес асессора Аврамова.
— И вот еще что, — сказал перед отъездом Маслов Капустину. — Давай-ка не бояться отныне иноземца. Государь на нас за это не прогневается.
— Верно, — ответил Капустин. — Бояться нам следует одного государя — он-то уж не спустит нам за промах. А сей Никсон, как я полагаю, вовсе не угольный мастер. Правду говорят его помощнички: на родине он держит угольный завод. Стало быть, он купец, а не рудный искатель. На сей счет даже Иван Палицын догадался и как-то намекнул мне на это.
Надолго оставшись без Маслова, Капустин сделался непреклонным — куда подевалась та подьяческая угодливость, которой его учили всю жизнь! Как-то Никсон попросил у него лошадей съездить в Ряжск. Капустин догадался, зачем иноземцу нужна эта поездка, и отказал ему. Все это происходило на людях, и команда поняла, кто здесь настоящий мастер и хозяин. Никсон разразился бранью. Капустин вынул из-за пазухи инструкцию и пригрозил ему:
— Ежели не станешь творить по инструкции, именем его величества лишу тебя всякой оплаты по работе. Нам ныне всего дороже не руды, а камень-уголье, в коем заинтересован государь.
— Не ты есть мастер, Григорий, а я! — пытался возражать Никсон.
Но команда, не сговариваясь, послушалась русского рудознатца. Капустин распорядился использовать поисковые инструменты, показал всем, как ими работать. Многие дивились тому, как железная труба от верчения все глубже вонзается в землю, а из нее, когда вынут и легонько постучат по ней, выползает круглая штука грунта и породы. Люди впервые видели эту диковинку.
Иван Палицын ни на шаг не отступал от Григория Капустина, которого уже перестал называть «господином хорошим», а величал просто по имени и отчеству.
Никсон понял, что угроза Капустина не случайна, отъезд Маслова — тоже. И струсил. Он теперь и при людях и в письмах своих говорил и писал так: «Григорий подсказал», «Мы с Григорием порешили», «Я при Григорье повелел...» Вскорости сам подошел к Капустину с толмачом Янсоном и попросил:
— Пусть тот мужик покажет свое угольное место.
— Так бы давно, — сухо ответствовал ему Капустин.
На другой день, а был уже конец августа, с самой зари на речке Чернавке, в том месте, которое год назад исследовал Капустин, и где годом ранее открыл уголье Иван Палицын, вертели большой бурав, отступив от берега саженей на шесть по предполагаемому ходу флетцы Палицын, Суворов, лабораторные ученики, солдаты — всех послал на эти работы Григорий Капустин — трудились с охотой. И сам он, закатав рукава рубахи, налегал на поручни бурава. Никсон сидел на бревне, курил трубку, командовал.
Другую группу людей — нанятых за повышенную плату мужиков во главе с сельским подьячим — Капустин послал в штольню идти подкопом от реки. Он твердо надеялся, что в какой-то точке под землею обязательно сойдутся кирки и инструмент. Этим будет доказано, что здесь тянется угольный пласт. Оттуда, из глуби, они наберут на пробу самого чистого камень-уголья.
Люди под землей боялись обвала. Приходилось Капустину часто наведываться туда самому.
Наступили сумерки, но работ не прекратили. Капустин и тут отказал Никсону в просьбе перенести все на завтра. Повелел зажечь костры. Он чувствовал вот-вот под землей сойдутся два инструмента — кирка и труба-желонка. Поздней ночью, чутьем угадывая, что наступил самый-самый момент, он послал в дыру Палицына.
— Полезай, Иванка, и гляди в оба: должна уж быть железка в угольной тверди.
А сам стал на его место — вертеть инструмент.
Палицын полез в дыру, усталый, возбужденный, хмельной от всего того, что вокруг делалось, и вскоре вылез на поверхность, крича:
— Есть труба в тверди, Григорь Григорьев! Есть!
Утром, а наступило уже 28 августа 1724 года, Никсон написал в Берг-коллегию- «Прошедшей ночью в здешнем месте получил я уголье, которое посылаю в мешочке в трех связках Я надеюсь, что оное покажется зело доброе...»
То, что он послал в Берг-коллегию пробы уголья «в мешочке в трех связках», вызвало между ним и Капустиным настоящий спор. Капустин резонно доказывал, что в мешочке да еще в связках уголь в дороге от тряски быстро испортится, превратится в пыль, что для этого существуют специальные кадки (кстати, их и предлагал Иван Палицын), но Никсон заупрямился, и пробы были отправлены в «мешочке»
К этому времени в Берг-коллегии скопились все документы-письма-рапорты Капустина и Маслова, доносы Никсона на своих подмастерьев, их жалобы на него, сообщения о пробах присланного в «трех связках» уголья, а также личная жалоба подмастерьев на своего мастера, отправленная на имя Я. В. Брюса.
Для Петра сделали выписку Правдивую, без лукавства — за неправду полагалось жестокое наказание
Восьмого октября Петр прочитал эту выписку и распорядился устно. Запись этого распоряжения находится в поденном журнале Берг-коллегии. Вот она.
«1. Понеже в оной экспедиции является несогласие мастера с подмастерьями, того ради послать от Берг-коллегии знатного, который бы мог их согласить и каждому по контракту жалованье оплатить. И чтоб каждый по должности дело свое управлял.
2. Село Петрово в Ряжском уезде — далеко ли оное от Оки-реки? Уголья какой квантитент (Количество.) обретен, есть или будет? То б немедленно прислана была проба со известием о квантитенте и о расстоянии от Оки. Прислать с нарочным унтер-офицером гвардии, которого отправить из Берг-коллегии вместе со знатным».
Петр, по сути, уже не сомневался в наличии ископаемого уголья. Он настойчиво добивался ответа на главный вопрос достаточно ли его для разработок и какими путями можно доставлять его к Оке? Он ставит вопрос широко, погосударственному уголь уже тогда требовался стране как хлеб и соль. Жаль, что пройдут еще десятки лет, прежде чем Россия утолит им свой голод,
Коллегия решила послать вдогонку угольной экспедиции — та уже покинула Ряжский уезд и направилась на юг, в Бахмут, — «знатного» Ивана Телепнева (он происходил из древнего рода Оболенских) и с ним сержанта гвардии Алексея Межаева. Им приказали все уладить и — главное — замечать, на каком расстоянии открытые угольные месторождения находятся от городов, полноводные ли реки текут неподалеку от них и можно ли по тем рекам пройти груженым судам. То есть тщательно выяснить то, о чем уже сообщали в свое время Капустин и Палицын — к огорчению, эти доношения так и не дошли до царя.
Никсон — это стало очевидно Телепневу по приезде в Бахмут — оказался вовсе ненужным в экспедиции Его раскусили до конца. В этом он сознается сам в одном из писем: «Шляхтич и сержант (так он называет Телепнева и Межаева — Авт.), велели извозчику мой харч выбросить вон, ежели я с ними идти не схочу» Телепнев в последний раз воззвал к совести Никсона, но тот ответил, что «за нынешним зимним временем работать невозможно», Тогда царедворец послал в столицу рапорт с просьбой разрешить продолжать исследования «русскими людьми» и выехал с экспедицией в село Петрово. Здесь, не ожидая ответа, приступил к работам.
...Вышли на Чернавку. Искрились под солнцем январские снега. На избах вместо кровель — снежные шапки. Из труб вьются ровные сизые дымы — к жгучему морозу. В берегу на речке Чернавке зияет под белой шапкой нависшего сугроба черная дыра.
— Здесь? — спросил Телепнев, стоя на снегу в ярко-синей добротной шубе.
— Вестимо, — ответил бородатый мужик в кожушке и худых валеных сапогах — Иван Палицын.
Он стоял рядом с Капустиным и, сказав эти слова, дрогнул, сробел: не ему бы следовало отвечать столь знатной особе.
Иван Телепнев подошел к ним и, к немалому изумлению иноземца, обнял обоих.
— Спасибо за службу добрую, за сметку и труд великий. А теперь — с богом, за дело!
Санный обоз стекся к угольному месторождению. Мужики посыпали к дыре. На ровном заснеженном льду застывшей реки обозначилось множество следов.
Через несколько дней после этого экспедицию настигла тяжелая весть в Санкт-Петербурге скончался царь Петр. У одних опустились руки, другие же, напротив, с каким-то неуемным остервенением принялись завершать начатое. Иван Телепнев нашел в себе силы продолжить исследования.
Однажды в ростепельный день в Петрове появился состоятельный человек. По окладистой, чесанной гребнем бороде, за ношение которой наверняка плачены немалые деньги, в нем признали давешнего купца Панкрата Рюмина. Купец объезжал окрестности своих Истинских и Улусских заводов. Он лазил в дыру, мял в руках угольные крохи, заинтересованно смотрел, как умело сжигают в горне добытый уголь Капустин и Палицын. Ударил напоследок челом самому Ивану Телепневу, пригласив того наведаться на свои заводы. С тем и уехал.
