Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №03
— Немного. И тем не менее... У кого-то из офицеров могли остаться негативы. Кстати, а кто из членов экспедиции вел фотосъемку?
— У нас было несколько камер. Но самую подробную съемку вел старший офицер «Таймыра» лейтенант фон Транзе.
— Вот как! Он остался в России?
— Нет. Он тоже покинул ее. У меня нет с ним связи. Слышал, что он осел где-то в Дании.
— А кто бы мог помочь найти его?
Новопашенный задумался.
— Пожалуй, что... Да, только он. Барон Мирбах.
— Знакомая фамилия.
— Его дядя был послом в России.
— Тот самый Мирбах, что был убит в Москве террористом из Ч К?
— Да. Оба его племянника служили на русском флоте. Один погиб в Цусиме, а с другим, Рудольфом Романовичем, мы вместе выпускались из Морского корпуса. Кстати, и брат старшего офицера «Таймыра» Александр Транзе тоже. Они были очень дружны.
Последняя должность Мирбаха — флагманский минер Балтийского флота и командир штабного судна «Кречет»... Теперь он работает в Берлине таксистом. Вы можете отыскать его либо возле Остбанхофа, либо на Ван-зее. Это его излюбленные стоянки.
Берлин. Осень 1939 года
Швартовка туристских теплоходиков на Шпрее была сезонной работой. Зимой Новопашенный мастерил шкатулки и шкафчики «под Китай», искусно врезая в их створки перламутровых — из обломков пуговиц — драконов, павлинов... Благо насмотрелся в свое время и в Порт-Артуре, и в Инкоу. Это тоже приносило кое-какой доход, на который надо было кормить и одевать двух подросших дочерей и все еще молодую, несмотря на житейские невзгоды, жену — верную Верочку... Ему было проще, чем им, опыт полярных зимовок помогал довольствоваться малым. Но он никогда не предполагал, что его семейный кораблик застрянет в столь тяжких льдах житейского моря. Без пяти минут адмирал — октябрь 17-го помешал получить этот более чем заслуженный чин — он собирал пустые бутылки и подсчитывал марки — хватит ли Вере на кочан капусты или на капустные шницели в лавочке полуфабрикатов?
Впрочем, в ту берлинскую осень он уже мог позволить себе посидеть в бирштубе — пивном подвальчике у Потсдамского моста. Там, после встречи с таксистом Мирбахом и разыскал его «лейпцигский издатель». Рунд заказал две кружки пива и два стаканчика можжевеловой водки. На сей раз его поиск пресекся на чисто русской фамилии — Жохов. Лейтенант Жохов...
— Жохов? — Старик развеял рукой зависшее над столиком облако табачного дыма.— Был такой... Помню...
И, к удивлению собеседника, вдруг стал читать нараспев:
Под глыбой льда холодного Таймыра,
Где лаем сумрачный песец
Один лишь говорит о тусклой жизни мира,
Найдет покой измученный певец.
Могила глубока, как бездна Тускароры, Как милой женщины любимые глаза...
— Дальше забыл. Давно было... Жохов... Алексей Николаевич. Поэт наш... Он шел на «Таймыре» вахтенным начальником. Это в первую экспедицию. Потом — это уже в четырнадцатом, во второй наш поход, — пошел он старшим офицером «Таймыра» и одновременно помощником начальника экспедиции Вилькицкого. Ко мне-то на «Вайгач» его в августе перевели, и не по доброй воле. Хуже некуда, когда друзья-ровесники один под начало другого попадают. Они с Вилькицким в Петербурге на одних балах кружились. Но одно дело в столичных салонах мушкетерствовать, другое — полярную ночь зимовать нос к носу... Тут приятельство порой, как торосы, ломает... У Бориса-то служба хорошо шла, вверх и гладко. Папа — генерал, начальник всей гидрографии. Но, надо сказать, Андрей Ипполитыч сыну не потакал. И экспедицию Борис возглавил лишь после двух чрезвычайных обстоятельств: смерти отца и тяжелой болезни начальника экспедиции генерал-майора корпуса военных гидрографов Сергеева. Тяжелый был человек Сергеев. Он в наше тайвайское сообщество не вписался...
Как вы сказали? Тайваньское? — переспросил Рунд.
— Тай-Вай-ское, — по складам повторил Новопашенный. — По первым слогам «Таймыра» и «Вайгача»... Борис еще хотел так открытую землю назвать: Тайвай. Но окрестили ее Землей Императора Николая Второго в честь трехсотлетия Дома Романовых. Большевики переиначали, конечно. Сейчас она на совдеповских картах как Северная Земля записана. Северная, и все тут... Мало ли у нас северных земель? За Полярным кругом хоть каждый остров Северным зови... Вы уж простите брюзгу старого... Опять с курса сбился.
Так вот, не пришелся нам ко двору генерал Сергеев. Кают-компания у нас была молодежная. Я в свои тридцать два и то стариком считался. А Вилькицкий с Жоховым — те и вовсе «козероги»: на четыре года младше меня были.
Я у Жохова, в их младшей кадетской роте, фельдфебелем был. Он на меня эпиграмму написал:
Фельдфебель наш рожден был хватом:
Кадет хватать.
Но это — фатум.
Ни сном, ни духом, конечно, не ведал он, что мне придется ему глаза закрывать. Н-да... Морской круг, он очень тесен. Семья. Безо всяких аллегорий... А уж такой поход, как наш сибирский, на одной военной дисциплине не сломаешь. Тут нужно было особое товарищество, основанное не на субординации, а на братстве людей, знающих, для чего они здесь, зачем пришли сюда, в ледяную погибель.
Общность судьбы, цели и риска, это, я вам скажу, такой сплав — на всю жизнь людей вяжет...
Ну и вот, Борис Андреевич Вилькицкий, Бобочка, как мы его называли, в свои двадцать восемь лет уже капитан второго ранга и начальник такой серьезной экспедиции, как наша. Жохов — всего лишь старлей и помощник.
Бобочка-то Бобочкой, но офицер лихой был, храбрый. Хотя и не очень везучий. В Порт-Артуре вызвался подводной лодкой командовать. Одно слово, что лодка. Гроб подводный, из подручного железа склепанный, а он на нем собирался на внешний рейд выходить, мины ставить. Слава Богу, что до этого не дошло... В атаки штыковые на японца ходил. Грудь навылет прострелили. А потом Морскую академию кончил. Вот он в чине приятеля и обошел...
Рунд поймал себя на том, что слушает старика с живым интересом, хотя почти все, что он рассказывал, было очень далеко от сути порученного ему дела. Но он знал и серебряное правило разведчика: дай человеку выговориться, и тот сам скажет то, что тебе нужно...
Кельнер уже дважды менял кружки с пивом.
— Однако и Жохов был не лыком шит. Правнук нашей российской знаменитости — адмирала Невельского, племянник адмирала Жохова. Ну и характер тоже не сахар, даром что поэт... Он ведь на Сибирскую флотилию с Балтики под фанфары загремел. Что уж у него там в Либаве произошло, точно не скажу. Слышал, что повздорил на линкоре — он на «Андрее Первозванном» служил, — со старшим офицером. Вроде бы тот унтера несправедливо «цукнул», ну и наш флотский Лермонтов вызвался... Кончилось тем, что обоих с линкора и списали. Ну и махнул Алексей Николаевич к нам, искать забвения коль уж не в долинах Дагестана, так в ледяных полях Арктики, на «Таймыре». Ну и гонор, конечно: после линкора — да на транспорт... Тут у него все в одну точку сошлось — и служебный курбет, и любовный афронт... Выбрал он в невесты кузину, а отец ее, адмирал, воспротивился. Так вот и отправился на край света с разбитым сердцем. Врачевал его стихами да холодом.
В поход тринадцатого года Фортуна нам всем улыбнулась. Открытия, как из лукошка, посыпались.
— Вот вы, географический издатель, можете себе представить, что всего каких-то двадцать пять лет назад карта на север от Таймыра, — Новопашенный пальцем изобразил на мокром столике абрис полуострова, — являла собой чистый лист бумаги? Да-да, вот именно с такой картой девятьсот двенадцатого года мы и уходили в тот рейс. Белая бумага. А ведь там простиралась земля размером с Голландию! И никто не знал об этом... Когда мы ее открыли, Вилькицкий написал приказ слогом Жохова. Поэма, а не приказ...
И Новопашенный стал читать его, как читают белые стихи:
В поисках Великого Северного пути
Из Тихого океана в Атлантический
Нам удалось достигнуть мест,
Где еще не бывал человек.
Мы открыли земли,
О которых еще никто и не думал.
Что вода на север от мыса Челюскин
Не широкий океан,
Как думали раньше,
А узкий пролив...
— Браво! — зааплодировал Рунд, поощряя старика с повлажневшими глазами.
— Тот пролив, как вы уже и сами изволили догадаться, носит имя Бориса Вилькицкого. Красные географы подчистили с карты слово «Борис», а у острова генерала Вилькицкого, отца Бориса, слово «генерал». И получилось так, будто и пролив, и остров названы в честь некоего абстрактного Вилькицкого. Ни отца, ни сына. Они эти фокусы умели делать. Остров Цесаревича Алексея в Малый Таймыр перенарекли. Остров Колчака — в Расторгуева. Ну, тут понятно, адмирал им как кость в горле... Я, кстати, у Александра Васильевича «Вайгач» принимал. Он первым его командиром был. Вот так-то, господин хороший! Ну, мой остров, остров Новопашенного, тоже в двадцать шестом году переименовали. Не ложится на совдеповскую карту имя белого эмигранта. Вольно им было в теплых кабинетах карту перекраивать... Не подумайте, что в обиде на них за «свой» остров. Его как раз толково переименовали — в остров Жохова. Как-никак, а Алексей Николаевич два острова лично открыл...
