Журнал «Если» - «Если», 2005 № 08
— Уходят, уходят… — всадник будто принюхался. — Ушли… Да. Вот теперь, дурак ты этакий, я тебя очень тихо зарежу.
Лицо разбойника побледнело и вытянулось. Он даже челюсть отпустил.
— Граби-итель, — протянул всадник. — Разбо-ойник. Философ! Философы сейчас не нужны королевству. Нам целители нужны. И много. Хм, слышал бы меня наш драгоценный… Но он не услышит. Уже никогда.
Разбойник нервно озирался. Попытался крикнуть, но только захрипел.
— Ты говорил о правилах? И об указах? — всадник снял с пояса кинжал и шагнул к разбойнику. — Я всегда исполнял правила и требовал этого от других. Правила, дурак, они правильнее указов. Указы придумывают короли. Сегодня один указ, завтра совсем другой. А вот правила — их рождает мир. И мир на них держится. Но специально для тебя я могу исполнить указ. О смертной казни за словесное неуважение особы крови — вроде так он называется…
За спиной всадника конь лениво объедал придорожные кусты.
Разбойник стоял, почти не дыша, глядя, как приближается к шее лезвие кинжала.
— Что молчишь, философ? Горлышко перехватило? Ножки не бегут? Не удивляйся. Это, хм… Тоже из домашнего образования.
Разбойник дернулся было и чуть не упал — словно его ноги приросли к земле. Перевел круглые глаза с кинжала на всадника и медленно поднял руку с растопыренными пальцами.
— Дину… Это… Не… Понравится… — выдавил через силу разбойник.
— Надо же, в четыре слова уложился. А чем ты ценен для Диннерана? У него учеников была целая… Кафедра? Да, кафедра. И с тех пор, как мой отец спалил университет, все они шляются без дела. Бери любого, ставь на входе в лес…
— Лучший… — разбойник по-прежнему держал руку перед собой. И, выхрипев пятое слово, гордо расправил плечи. С трудом, но ему это удалось.
Всадник задумчиво щекотал кинжалом горло разбойника.
— Лучший у Диннерана? — переспросил он.
Разбойник одними глазами кивнул.
— Зачем Диннерану философ? Да еще глупый?
— Я не философ… — прошептал разбойник.
— Вот и мне показалось, — всадник убрал оружие, — что для философа ты слишком болтлив. Ладно, дурак. За мной!
— Слушаюсь… — разбойник осторожно потрогал горло.
— Значит, ты бывший целитель, — всадник подошел к коню, ласково потрепал его по холке и полез в седло. — Неделю дежуришь здесь, потом уходишь с шайкой на север, к большой дороге. Босяки твои промышляют мелкими грабежами, а ты противоуказно лечишь больных по деревням. А тут караулит другой горе-разбойник из учеников Диннерана. И так по очереди.
— Совершенно верно, — разбойник на глазах оживал.
— Отсюда рукой подать до приграничных крепостей, но их командиры делают вид, будто вашей лесной школы целителей и лечебницы не существует.
— Ну, как бы… Да.
— Не так уж плохо вы устроились для изгоев, а? Все могло обернуться гораздо хуже, верно?
Разбойник неопределенно хмыкнул.
— Все должно было обернуться гораздо хуже! — бросил всадник сверху вниз, пуская коня шагом. — Если бы указы короля исполнялись в точности. Эй, философ! Держись за стремя.
— Ага, а чуть что не так, вы меня сапогом по морде…
— Как они быстро понимают свое место… — сказал всадник в сторону. — Не бойся, дурак, я два раза не бью.
— В метрополии говорят «второй раз бью по крышке гроба», — сообщил разбойник, заметно веселея.
— У них дерева много, хватает на гробы. И не ври, господа так не говорят, даже в метрополии. Мы не стучим по гробам. Мы в них загоняем.
— А вы простой, — разбойник перешел на доверительный и почти подобострастный тон.
— Всю жизнь с солдатами, — скупо объяснил всадник. — Вот сейчас вконец опростею — и по морде сапогом! Давай рассказывай. Теперь ты под «пятью словами».
— Я бакалавр, ученик Дина. Ездил в метрополию и на Острова знакомиться с тамошними достижениями. Говорили, только не сочтите за похвальбу, что у меня хватит способностей и прилежания стать помощником Дина. Я вернулся, чтобы закончить магистратуру, и…
— И не нашел университета на месте.
— Не нашел… — разбойник шумно вздохнул. — Ни университета, ни товарищей, да просто ни одного ученого человека. Это была моя жизнь. И ее растоптали. По безумной прихоти короля и приказу Эгберта. Ладно я, а народ-то за что пострадал? Ведь теперь, пока целителя отыщешь, уже могилу копать пора… Извините. Больно.
— Не тебе одному. Правда ли, что Диннеран изучил белую лихорадку так глубоко, как об этом болтают?
— Всесторонне, мой господин.
Всадник чуть нагнулся и посмотрел на разбойника.
— Когда ты вернулся с Островов?
— Пять лет назад.
— Сюда гляди.
Всадник сдернул с головы берет, до этого натянутый по самые уши. Обнажилась короткая военная стрижка — густые, но совершенно пегие волосы. Некрасивая, мертвенная седина.
— Я командовал на южной границе, там у нас были трудности, если ты помнишь, — сказал он, выпрямляясь и снова надевая берет. — Я тоже вернулся пять лет назад. Ты не нашел своей школы, я не нашел семьи. Ни жены, ни детей. Белая лихорадка.
— Вы… Тоже потеряли все…
— У нас с тобой немного разное всё, не находишь?
— Простите, мой господин, я не хотел! — разбойник горестно покачал головой. — Слушайте, я правда дурак. Приношу вам нижайшие…
Но что вы такое задумали? Зачем вам просить за Младшего?! Жалко, конечно, мальчика, но ведь сама жизнь наказывает короля!
— Полегче, философ!
— Молчу, — разбойник несогласно пожал плечами.
— Что ты знаешь о белой лихорадке?
— Все необходимое, мой господин. Если мне позволено будет объяснить — уже после разгона университета Дин завершил наставление по белой лихорадке. Мы распространяем его в списках, и теперь любой бакалавр…
— Ты освоил ее лечение? Сам можешь вылечить?
— Да, мой господин. Увы, я пока недостаточно опытен. Работаю только вблизи. Мне нужно видеть больного и прикасаться к нему.
— Ты о чем подумал, дрянь?! — рявкнул всадник.
— Нет! — крикнул разбойник, отпрыгивая и закрывая лицо руками. — Нет! Простите, мой господин! Но я… Я совсем запутался. Я так хотел бы помочь вам!
Всадник остановил коня. Болезненно кривя бровь, всадник разглядывал трясущегося разбойника.
— Это похвально, — сказал он наконец. — И хватит ныть. Не люблю.
— Самое мучительное для целителя… — пробормотал разбойник сквозь ладони, — когда ничем не можешь помочь.
— Для военного тоже, — бросил всадник.
— Когда опоздал к больному… Или просто еще не умеешь. Теперь представьте, каково целителю, которому запретили исполнять его долг! Каждый день, каждый час я чувствую, как гибнут люди!
— Это для всех одинаково, дурачина, — сказал всадник мягко. — Это тоже вроде правила. Оно бьет по всем. И чем лучше знаешь свое дело, тем больнее из-за потерянных возможностей. Не успел, не сумел, запретили… Думаешь, мне не запрещали исполнять то, для чего я предназначен? Много раз. А теперь поехали. И довольно тут шмыгать носом!
— Виноват, мой господин, — покорно согласился разбойник, шмыгая носом.
Некоторое время они молчали. Лес вокруг то редел, то густел, становился выше, ниже. Солнце перевалило за полдень.
— Ты меня больше не ненавидишь? — вдруг спросил всадник.
— Нет, мой господин! — выпалил разбойник.
— Это делает тебе честь, — сказал всадник и опять надолго умолк.
Дорога стала тропой. Разбойник и конь равномерно топали, всадник, казалось, задремал в седле.
Конь навострил уши и тихо фыркнул.
— Кошелек или жизнь!!! — рявкнули из чащи.
Разбойник не успел толком испугаться, а всадник уже сорвал с пояса туго набитый мешочек и метнул его сквозь зеленую стену. Раздался удар, что-то грузно упало.
— Кошелек, кошелек, — согласился всадник.
Разбойник подобрал челюсть и поспешил напустить на себя озабоченный и деловитый вид.
— Один другого тупее, — сказал всадник недовольно. — Где ты их таких находишь? Прямо жалко кошелька.
— Здесь нет засады. Это не мой человек. Приблудный какой-то.
— Тогда сходи забери деньги.
Разбойник скрылся в лесу. Повозился там. Вышел обратно на тропу, протянул всаднику мешочек.
— А-а, оставь. Раздай своим босякам, — отмахнулся всадник. — Глядишь, меньше неприятностей добрым людям причинят.
— Они добрых людей не грабят, — сообщил разбойник, пряча деньги.
— А каких?…
— Выбирают похуже. Так Дин велел.
— Я сейчас из седла выпаду от вашей мудрости, — всадник только головой покачал. — Даже не смешно. И что это было — там, в лесу?
— Охотник из ближней деревни. Он, наверное, меня не разглядел, ну, и решил попытать удачу, напугать богатенького. Извините. Тут народ шальной, одно слово — приграничье.
— Не шальной, а дурной, — бросил всадник и снова погрузился в свои мысли.
