Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1983 год
Все путешественники, посетившие Гималаи, жалуются на «отвратительный тибетский чай». Я не согласен с критиками. Плохой тибетский чай действительно отвратителен, но хороший тибетский чай — великолепный напиток, если принимать его за то, что он есть на самом деле,— иначе говоря, за бульон. Поскольку это — суп со сливочным маслом, и ничто иное. На чай он похож лишь цветом, а вкус ему придают масло и соль.
В гостиницу я вернулся поздним вечером. Мне повезло — в тот день в Карджиль прибыла группа занскарских монахов. Хозяин гостиницы знал этих людей и уверял, что поговорит обо мне. Они вскоре собирались отправиться домой и, быть может, захватят меня с собой.
Стояла уже поздняя ночь, когда раздался стук в дверь. На пороге возникли два молодых монаха — крепкие щекастые парни. У них были бритые головы, ярко выраженные монгольские черты лица и хитрющие раскосые глаза. Я знал, что монах в Гималаях необязательно служитель культа или набожный человек. Это звание может означать, что данное лицо учится или училось в одной из буддистских школ или университете, которые на Западе упорно именуют монастырями. Монахи (трави) являются на самом деле учениками, которым преподают профессора (геше) под надзором лам. На первый взгляд мои два монаха явно относились к разряду учеников-бузотеров.
Один из них, Нордруп, был весьма обходителен. Он сразу заявил, что будет моим проводником,— его даже не посетило сомнение, что я могу отдать предпочтение другому. Нордруп сообщил, что на следующий день из Карджиля должен отправиться грузовик. Он пройдет вверх по долине Суру до монастыря Рангдум, где нас ждут лошади. Всего день пути.
В шесть часов утра грузовик действительно стоял на базарной улице. Машина была нагружена с верхом, когда на нее взгромоздили еще и мой багаж. Я занял место в кабине, и колымага, гремя, выехала из Карджиля.
Долина Суру выглядит настоящей пустыней — ни клочка травы на скалистых склонах, подпирающих ледники, которые сползают с обрывистых пиков. Крохотные деревеньки походили на зеленые пятна на сером ковре. Вскоре долина начала сужаться, и довольно сносная до сих пор дорога превратилась в сплошной кошмар. Два раза мы слезали и подталкивали грузовик. У меня нещадно колотилось сердце — мы достигли высоты в три тысячи триста метров над уровнем моря.
К трем часам пополудни проехали шестьдесят километров — это после семи часов пути с несколькими короткими остановками!
Пришлось выгрузиться неподалеку от деревушки Пакарачик, окруженной блестевшими в вечернем солнце ледниками. На востоке вздымались два грандиозных пика — Нун и Кун, соответственно 7135 и 7427 метров над уровнем моря. Эти близнецы служат как бы северо-восточными вратами княжества.
Я установил палатку, а Нордруп занялся разборкой моего багажа и своих покупок. На следующий день я уже был на ногах с шести часов утра, а в одиннадцать раздался рев мотора. Вскоре показался грузовик. Он был нагружен куда больше первого. Водитель собирался добраться до Рангдума по неоконченной дороге — он вез продукты и горючее в лагерь дорожных строителей. Небольшая пламенная речь и пригоршня рупий послужили мне и Нордрупу пропуском на борт грузовика. Усевшись на свой багаж, который громоздился на неустойчивой пирамиде из ящиков и бочек, мы тронулись дальше, откатив на обочину дороги развалину, доставившую нас сюда.
Вымотанные до предела, покрытые пылью, продрогнув до костей и чудом избежав аварии, мы выкатились на сухое, забитое камнями речное русло и по нему добрались до высокогорной болотистой равнины. Со всех сторон нас окружали заснеженные вершины. В центре обширного плоскогорья торчал одинокий холм, увенчанный красными массивными строениями монастыря Рангдум.
Я сразу почувствовал, что попал в сердце снежного континента. Грузовик миновал деревеньку, обогнул монастырь и, проехав еще два или три километра, остановился рядом с кумирней. Здесь заканчивалась дорога. Отсюда начинался мой трудный пеший путь.
Когда я проснулся на следующее утро, палатку покрывала тонкая корочка льда, а ведь по календарю наступило 26 июля. Выход был назначен через два дня.
Обычно горы подавляют. Они закрывают солнце и приближают горизонт. Высокогорье Гималаев — счастливое исключение. Воздух здесь так сух и прозрачен, что вершины видны за сто пятьдесят километров. Создается впечатление, что окружающий мир уходит под землю, а ты стоишь на вершине или крыше мира и видишь вокруг себя проваливающиеся в бездну пики.
Миновав величественный портал с тяжелыми деревянными воротами, я оказался в мощеном дворике, где резвились ребятишки. Головы их венчали шапки из красновато-оранжевой шерсти, к которым кое-где были пришиты куски бирюзы или прикреплены цветы. Девочки, как и их матери, носили ниспадающие до земли платья из грубой шерсти винного цвета. Из-под выреза платьев виднелись яркие шелковые блузы. Длинные праздничные бордовые одеяния мальчиков были уменьшенной копией отцовских одежд. Талию перехватывал широкий красный пояс. Эту шерсть, вероятно, изготавливали на чесальных машинах, и выглядела она ворсистой и теплой.
Пройдя еще через одну дверь, я очутился в другом, более просторном дворе: в центре его высился чортен (так здесь называют ступы) и древко с молитвенными флажками.
Двор буквально кишел паломниками. Женщины выглядели особенно нарядными — яркие, расшитые серебром плащи, на головах кожаные ленты, украшенные сотнями кусочков бирюзы. Некоторые из этих камней были размером с ладонь. Камни не обрабатывались и походили на гальку. Хотя они менее ценны, чем гладкая синевато-зеленая афганская бирюза, занскарские камни тоже прекрасны.
Прически дам достойны особого описания. Женщины заплетают волосы во множество косичек (иногда их сто восемь — священное число) и укладывают по обе стороны головы. Под четыре косички на уровне висков подкладываются два куска черного каракуля, вырезанного в форме вислых собачьих ушей. Затем на голову накладывается полоса кожи от десяти до двадцати сантиметров шириной, спускающаяся до середины спины. К этой полосе крепятся рядами куски бирюзы. Если женщина богата, камней много и они весьма крупны. Если же она бедна, то бирюзины помельче, иногда их заменяют стекляшки и куски коралла.
Эта тщательно разработанная прическа — перак — дополняется ювелирными изделиями: небольшими серебряными коробочками-амулетами, тяжелыми серебряными серьгами с бирюзой, массивными колье из серебра. У некоторых женщин на груди золотые или серебряные четки — круглые или прямоугольные пенальчики, в которых находятся священные статуэтки, тексты молитв...
Покинув центральный двор, я направился в небольшую пристройку. Там уже сидели люди. В низком помещении стоял громадный медный чан с чангом, который щедро разливали в десятки протянутых чашек.
Чанг — гималайское ячменное пиво — не имеет себе равных среди напитков. Он очень питателен, слегка пьянит, вызывая легкую эйфорию, но крайне редко приводит к состоянию полного опьянения. Это подлинно гостевой напиток. Ни одна церемония, ни один религиозный праздник не обходятся без того, чтобы у ворот монастыря не потчевали чангом. Некоторые общины имеют священные поля (поля невне), где произрастает ячмень, из которого варят пиво для празднеств. По вкусу хороший чанг напоминает апельсиновый сок...
Обещанные Нордрупом лошади так и не появились. Но мой спутник не относился к тем людям, которые теряются в затруднительной ситуации. Он перехватил караван, идущий в нужном направлении, и договорился, чтобы мне предоставили четырех пони.
Так я с моими новыми друзьями повернулся спиной к Рангдуму, грузовикам, к проложенным дорогам и ступил на тропу, обозначенную на карте штриховой линией.
— В Занскаре, — говорил мне Нордруп, — мы не привыкли к лошадям и в основном используем ослов и дзосов — это помесь коровы с яком. Но в последние годы, с появлением дороги в Карджиль, мы все чаще отправляемся туда и покупаем себе пони.
Мы шли рядышком, и Нордруп рассказывал, что жители Занскара редко бывали в Карджиле до постройки дороги. Я узнал также, что занскарцы почти не покидают своей долины, а небольшой торговый обмен с Лахулем и Кулу осуществляется по тропе через Главный Гималайский хребет, где лошадям не пройти.
Вдоль тропы росли дикие цветы, в основном эдельвейсы. Занскарцы, как и прочие гималайцы, разжигают огонь, ударяя по куску кремня или горного хрусталя металлическим предметом так, чтобы искры падали на сухие лепестки эдельвейса или высушенные растертые листья чертополоха. Трут они заменяют шариками из волокнистой бумаги.
К середине дня мы остановились перекусить. Нордруп с двумя спутниками развели костер из кизяка. Когда вода вскипела, они бросили в нее листья чая, соль и масло. Затем каждый из троицы насыпал в чай по горсти ячменной муки (дзамба) из собственных запасов. Они с большим удовольствием поели этого варева. Мне нечасто доводилось видеть, чтобы гималайцы пили холодную воду. Они считают, что это вредно для здоровья. И напротив, охотно просят налить «чашку горячей воды».
